Какое-то время они молчали; потом Джессеми сказал с решительным спокойствием:

— Вы думаете, сэр, что эта погоня — дурацкая затея?

— Да нет! — сказал Алверсток, уловив в его вопросе беспокойные нотки и смягчаясь. — Мы, может быть, и не правы, но меня еще никто не обходил!

Они молчали еще полмили. Джессеми прервал это молчание яростным возгласом:

— Его надо высечь! И если я найду его живым и здоровым, то сделаю это!

— Не могу не согласиться! — отвечал маркиз. — Мысль о том, чтобы выдрать его хорошенько, занимает меня уже целый час, и даже Гарри не сможет запретить мне это удовольствие!

Это рассмешило Джессеми, но он сказал спустя секунду:

— Лучше выпорите меня. Это я… я во всем виноват!

— Интересно, и давно тебе пришла в голову такая мысль? — язвительно спросил Алверсток. — Не имею понятия, с чего это ты взял, но это не важно. В любом случае, если кто и виноват, кроме самого Феликса, так это я. Не забывай, что он приехал туда со мной, и я отвечал за него, а не ты.

Джессеми затряс головой.

— Не надо мне было оставлять его там, за ограждением. Я ведь знаю его, сэр!

— Да? Значит, ты подозревал, что он может, рискуя жизнью, попытаться принять участие в полете?

— Нет. Господи, конечно нет! Я и не думал. Но я не должен был глаз с него спускать, и, наверное, если… если бы я не позволил себе разозлиться на кузена Бакстеда, то не ушел бы оттуда, — признался Джессеми, напряженно глядя вдаль. — Проклятый характер! Завистливый, самонадеянный! Только потому, что кузен посмел приказать Феликсу уйти оттуда. Ведь он был прав!

Он закрыл лицо руками и сказал сдавленным голосом:

— Я никогда ни на что не сгожусь, никогда!

— Согласен, не сгодишься, пока не прекратишь заниматься таким безвольным самобичеванием, — сказал Алверсток бесстрастным голосом.

Он дал Джессеми минуту или две на то, чтобы обдумать это суровое замечание, и добавил ободряюще:

— Но я не сомневаюсь, что ты справишься. Не хочу обзывать тебя малышом, но ты еще совсем не стар, между прочим.

Опустив руки, Джессеми с трудом улыбнулся.

— Да, сэр. Я… я знаю. Надо иметь силу духа и не позволять себе впадать в уныние или преувеличивать даже свои ошибки, потому что это потакание своим слабостям, так ведь?

— Возможно. Я никогда не позволял себе этого, — сказал лорд жестко.

— И Фредерика никогда не позволяет себе этого. Или никогда не показывает виду. Она самый замечательный человек из всех, кого я знаю!

— Боюсь, — добавил он с неожиданной откровенностью, — странно так говорить о сестре, но это правда, и мне не стыдно сказать это! Она, может быть, и не красавица, как Черис, но она… она…

— …стоит дюжины таких, как Черис! — закончил за него лорд.

— Да, клянусь, это так! — сказал Джессеми, и глаза его просветлели.

Он снова впал в молчаливую задумчивость и только дважды прервал ее, сначала односложно ответив на вопрос Алверстока, с какой скоростью, по его мнению, летит их шар, и затем в порыве откровенности заметив:

— Он, конечно, не прав, очень не прав, но ведь нельзя отрицать, что в нем столько храбрости, сэр!

— О да! А еще уйма безрассудства и невежества!

— Да, конечно, но вот я бы не смог этого сделать!

— Слава богу!

— У меня не хватило бы мужества, — пояснил свою мысль Джессеми.

— Зато хватило бы здравого смысла! — резко сказал Алверсток. — Если ты, в твоем возрасте, сделал бы что-то подобное по легкомыслию, твое место было бы в сумасшедшем доме.

— Если бы сделал! Дело том, что нельзя не почувствовать себя подавленным из-за того, что твой младший брат способен на такое, на что ты никогда бы не отважился сам.

Это мальчишеское признание рассмешило Алверстока, но он, вместо того чтобы объяснить причину своего веселья, посоветовал Джессеми повнимательнее следить за шаром, который хотя и скрывался иногда за деревьями и домами, постоянно был в их поле зрения. Он уже поднялся на приличную высоту, но казалось, движется очень медленно. Насколько мог судить Алверсток, шар находился на расстоянии восьми или десяти миль от фаэтона и почти не удалялся. С самого начала он двигался на запад от дороги: обстоятельство, которое наполняло Джессеми такой тревогой, что он еле сдерживал свое нетерпение. Ему это, однако, удавалось, и хотя он хотел убедить Алверстока повернуть на одну из проселочных дорог, по которой они следовали бы прямо за шаром, разум говорил ему, что это было бы глупостью. Сельские дороги шли довольно беспорядочно и могли довести только до какой-нибудь фермы или деревушки. Стараясь сдержать раздражение, он убеждал себя в том, что шар летит строго в северо-западном направлении и только из-за небольших отклонений дороги кажется, что он меняет курс. Когда же им приходилось останавливаться у заставы и служитель медлил в ответ на требовательные вызовы Керри, он готов был завыть от отчаяния. Даже нерушимое спокойствие Алверстока раздражало его; если тот придерживал лошадь, он сжимал кулаки и вонзал ногти в ладони, чтобы удержаться от ненужного и бессмысленного замечания. Казалось, что Алверсток даже не пытается догнать шар! Но когда он, искоса взглянув на сосредоточенный профиль маркиза, заметил, что тот сидит, слегка повернув голову в сторону шара, и, прищурив глаза, внимательно следит за ним, Джессеми стало легче: он поверил, что Алверсток знает что делает.

Сразу за Стэнмором Алверсток спросил через плечо:

— Где после Уэтфорда можно поменять лошадей, Керри?

— Я сам прикидываю, милорд. Скорее всего, в Беркхемстеде.

— Если этот проклятый шар нескоро пойдет на посадку, мне придется сменить коней в Уэтфорде. Надеюсь, Беркхемстед близко, иначе, будь я проклят, если загоню своих серых! Ты останешься с ними.

— А далеко Беркхемстед? — спросил Джессеми.

— Около десяти или двенадцати миль.

Перепуганный, Джессеми воскликнул:

— Значит, мы отстаем на час!

— Гораздо, гораздо больше.

— Подождите, сэр! — перебил его Керри. — Кажется мне, что они снижаются!

Джессеми так напряженно глядел на шар, что глаза его заслезились. Он вытер их рукой, сердито ворча:

— Черт бы побрал это солнце! Ничего не снижаются! Так же высоко, как… Нет, клянусь, садятся! Смотрите, сэр!

Алверсток всматривался в даль.

— Они точно снижаются. Слава богу! Я же говорил, что посадка будет в районе Уэтфорда.

Эта радостная новость наполнила Джессеми таким оптимизмом, что было даже забавно. Он издал смешок и прокричал:

— Ну и молодчина же вы! Ой, простите, я не то сказал! Извините меня, сэр!

— Но почему, ты совершенно прав!

— Как будто вам не все равно! Вам не удастся разыграть меня, я знаю… — он замолк и секунду спустя с тревогой спросил: — Почему он так вертится? Он ведь только что спускался вниз!

— Тебе это кажется под другим углом.

— Да нет же! Не понимаю, куда он теперь движется!

Через минуту, кружась, шар исчез из поля зрения. Когда фаэтон проехал деревья, которые скрывали от них шар, оказалось, что он пропал. Джессеми начал задавать маркизу вопросы, на которые не было ответа: отчего шар отклонился от своего пути? Не знает ли он, можно ли им как-то управлять? Не думает ли он, что сломался клапан?

— Скорее всего, когда они спустились ближе к земле, ветер оказался сильнее, чем они ожидали, — сказал Алверсток.

Глаза Джессеми расширились.

— Ветер! Помните, кузен Бакстед говорил, что крючьями вырывают кусты, так и не сумев зацепиться. Наверное, им пришлось закрыть клапан, отчего они могли опять подняться, и…

— Я не очень-то помню, какие басни Бакстед рассказывал твоим сестрам, но если он и сказал что-то стоящее, то я, вероятно, это пропустил. Видимо, такие случаи бывают, но ведь этот шар не взмыл в небо, значит, с ним такого не произошло.

— Да, точно! Я не подумал — ах, но…

— Джессеми, — устало перебил его лорд, — твои подозрения такие же бессмысленные, как россказни Бакстеда. Ты ведь тоже ничего не понимаешь в этом. Так же, как, впрочем, и я. Так что бесполезно бомбардировать меня вопросами. Еще бесполезнее терзать себя догадками о всяких несчастьях, у нас нет оснований, мальчик, так сильно бояться этого.