Его улыбка стала еще шире, он сказал:

— Уверен, вы будете самой любимой тетушкой: бодрость духа, которая присутствует в вас, будет привлекать детей, как привлекает она и взрослых. Но, если серьезно, разве вам не кажется, что именно поэтому муж вам просто необходим? У вас три брата — я знаю, что Гарри совершеннолетний, но еще нельзя назвать его взрослым, и за ним нужно следить — и вы с благородной самоотверженностью и мужеством, которые вызывают мое восхищение, взяли на себя заботу о них. Но разве женщина, даже самая преданная и незаурядная, способна справиться с такой непосильной задачей? Мне кажется, это невозможно. И я смею предположить, что вы нередко чувствуете, как вам нужна мужская поддержка.

— О нет! — безмятежно отвечала она. — Мальчики ведут себя прекрасно.

— Прекрасно, когда один отправляется в Маргейт, никого не предупредив, а другой нанимает какую-то опасную машину, и — естественно! — попадает в аварию, — сказал он, снисходительно улыбаясь.

— Ничего опасного в этой машине не было. В любом случае я никому из них не запрещала делать этого, значит, о непослушании и речи не может идти.

— Но они даже не подумали о последствиях!

— Как и ни о чем другом! Они такие отважные, мои братья!

— Это верно, лучшего и не надо. Но, видите ли, таким отважным, как вы их называете, мальчикам нужна твердая рука. То же самое было с моим младшим братом. Вы видите, я не голословен! Моя мать всегда была строга к своим детям, но она согласилась доверить воспитание Джорджа мне, понимая, что мужчина — лучше знает, как справиться с мальчишкой.

Она не знала, как ей сохранить серьезное выражение лица. Она не видела Джорджа, но, если верить его сестре, это был довольно шустрый юный джентльмен, большой бездельник и любитель различных увеселений, который больше всего на свете ненавидел проповеди своего старшего братца. Результат его нравоучительной беседы с Феликсом тоже был неудачным. У Феликса исчезли все сожаления по поводу волнений, доставляемых им сестрам, а Джессеми стал на его сторону. Он возмущенно кричал, по какому это праву кузен Бакстед вмешивается в их дела. Потом он извинился за свою грубость, но был полностью согласен с Феликсом, что Бакстед бесцеремонно лезет, куда его не просят, что он зануда и болван в придачу.

Вспомнив об этом инциденте, Фредерика с трудом подавила улыбку, прежде чем смогла ответить:

— Думаю, вы правы, кузен, но если я и выйду когда-нибудь замуж, то не потому, что моим братьям требуется наставник!

— Я заговорил об этом только потому… может быть, это сделало бы мое предложение более привлекательным для вас!

Робкие нотки в его голосе тронули ее, но она покачала головой; а когда он в высокопарных выражениях начал перечислять те прекрасные качества ее характера, которые вызывали в нем восхищение и горячее желание видеть ее своей женой, она решительно остановила его, но сказала мягко, хотя и довольно весело:

— Я вам очень признательна, кузен, но умоляю — ни слова больше! Только подумайте, как бы эта женитьба не понравилась вашей маме!

Он мрачно взглянул на нее, вздохнул и ответил:

— Надеюсь, я не проявлю неуважения к своей матери, но такие вопросы мужчина должен решать сам.

— Но вы не должны не считаться с ней! Вспомните, как она зависит от вас!

— Не подумайте, что я забываю о своем долге по отношению к ней или что я делаю вам предложение, не обдумав его тщательно, — внушительно произнес он.

Ее глаза заметались.

— Нет конечно, я так не думаю! Я так польщена — даже не могу выразить! — но дело в том, что я не стремлюсь к замужеству вообще и не хочу менять ничего в своей жизни! Мне подходит такое положение гораздо больше, чем я подхожу вам, Карлтон, поверьте!

Он был безутешен и несколько минут сидел молча. Но, обдумав все, улыбнулся и сказал:

— Я поторопился, но такое нетерпение простительно человеку, который влюблен. Видимо, до сих пор все ваши мысли были настолько заняты заботами о вашей семье, что вы не успели даже подумать о своем собственном будущем. Я больше не коснусь этой темы, но не отчаиваюсь.

Затем он откланялся, а Фредерика из благородных побуждений воздержалась от обсуждения этого случая с Черис; также она предпочла никому не говорить о предложении мистера Мортона, так как хорошо относилась к нему и не хотела выдавать его тайны. Его предложение она постаралась отклонить как можно мягче; но когда он вздохнул и сказал со слабой улыбкой: «Я так и думал!» — в ее глазах запрыгал озорной огонек.

— И теперь вы подавлены.

— Разумеется!

— Но ведь и немного почувствовали облегчение, не так ли?

— Мисс Мерривилл! Клянусь, что это совсем не так!

— Но вы еще почувствуете, — заверила она его. — Представляете, какую удобную холостяцкую жизнь вы вели до сих пор, и как бы вам не понравилось вдруг быть привязанным к чьей-то юбке.

Он рассмеялся немного грустно, но возразил:

— Мне бы понравилось быть привязанным к вашей юбке.

— А быть наставником моим братьям? — спросила она, сверля его взглядом. — Ведь вам пришлось бы включить их в свой жизненный распорядок.

— Да… ведь они не собираются жить с вашим старшим братом?

— О нет! Бедный Гарри! Они свели бы его с ума. Он слишком молод для такой обузы и для того, чтобы добиться их уважения и послушания. Они разругались бы с Джессеми в первую же неделю!

— Понятно. Ну, хотя я и не знаю ничего о воспитании мальчиков, я бы постарался сделать все, что могу, — героически закончил он.

Она рассмеялась и протянула ему руку.

— Даже от одной мысли об этом у вас кровь стынет в жилах. Это так великодушно с вашей стороны, мой дорогой друг! Благодарю вас! Ну и попали бы вы в историю, прими я ваше предложение! Но я не сделаю этого, так что можете быть спокойны.

Он поцеловал ее руку.

— Не совсем так. Могу я хотя бы считать себя вашим другом?

— Конечно, я очень надеюсь на это, — сердечно произнесла она.

Когда он ушел, она не удержалась от смеха, но добродушного. Он выглядел уныло, но быстро пришел в себя. Это утвердило ее в мысли о том, что избежав этой женитьбы, он вскоре поблагодарит судьбу. Появление в его беззаботной жизни двух таких предприимчивых джентльменов, как Джессеми и Феликс, нарисовало в ее воображении такие картины, на какие только было способно ее чувство юмора. Только Бакстед, подумала она, мог бездумно отчаяться на такой неблагодарный труд, как воспитание этих мальчишек. С этим справился бы Алверсток, не вызывая в них никакого чувства протеста, потому что они, непонятно почему, считали его в высшей степени достойным уважения джентльменом. Но тут ее размышления смешались. Ей нужно было стряхнуть эти мысли, так как она решила не думать об Алверстоке, совсем. Но это было непросто. Знал он об этом или нет, но у него появилась вредная привычка вторгаться в ее мысли, и, если позволить ему это, то она зайдет в тупик. Это определенно, у нее было достаточно здравого смысла, чтобы осознать это. Весьма самолюбивая, она не хотела пополнять собой череду его жертв. Он был убежденным холостяком — гораздо более убежденным, чем Дарси. Но в Алверстоке не было ни теплоты, ни мягкости. Если он и бывал снисходителен, то ради собственного удовольствия; если ему нравилось быть добрым — он был самым обаятельным в общении человеком; но со своими сестрами и с теми, кто ему надоедал, он обходился безжалостно. Неприступный, холодный и эгоистичный, вот какой был Алверсток! К тому же еще и распутный, если верить слухам. Наверное, они правдивы, но надо отдать должное даже такому испорченному характеру: он никогда не вел себя фривольно ни с ней, ни с ее очаровательной сестрой. Однажды она заподозрила его в том, что он затевает флирт, но вскоре поняла, что ошиблась. Более того, надо признать, что помимо покровительства ей и Черис, а это маркиз делал исключительно из желания позлить свою сестру Луизу, он был необычайно добр к Джессеми и Феликсу. Отдавая справедливость его светлости, она с благодарностью вспоминала о поездке в Хэмптон-Корт, что для него наверняка было невероятно скучно, о том, с какой готовностью он спас Лафру от неминуемой гибели, и о том, как ловко он справился с Джессеми. В этих поступках невозможно было найти какой-то скрытый мотив: он вел себя, как будто действительно был их опекуном, так что она постепенно привыкла к тому, что в трудную минуту всегда могла бы обратиться к нему. Это вызывало в ней чувство досады, так как прежде она не обращалась ни к кому за советом и помощью; поскольку Фредерика решила всегда рассчитывать на свои собственные силы, она не могла себе позволить привыкнуть к мысли, что зависит от него. Ему почему-то нравилось помогать Мерривиллам, но в любой момент это могло ему наскучить, и тогда он сбросит с себя заботы о них с такой же легкостью, с какой принял: Да и что, в конце концов, она о нем знала? Ничего, кроме того, что говорилось в сплетнях; даже неизвестно, нравится ли она ему! Иногда ей казалось, что это так, но временами, когда на каком-нибудь балу он останавливался возле нее только в конце вечера и чтобы обменяться несколькими словами, она была уверена, что он совершенно равнодушен к ней. Что ж, если разобраться беспристрастно, так и должно быть; если уж настоящие красавицы, которые с готовностью приняли бы его ухаживания, надоедали ему, как должна быть ему неинтересна провинциальная родственница с весьма скромными внешними данными и к тому же не первой молодости? Когда Фредерика смотрела на красотку миссис Паракомб или на умопомрачительную вдовушку, которая, по слухам, была его последним увлечением, она только удивлялась, почему он все еще проявляет интерес к ее делам. И она ни за что не поверила бы, если бы ей сказали, что она все сильнее и сильнее занимает его мысли.