Но миссис Даунтри, которая никогда не поддавалась таким предательским чувствам, как гнев или негодование, приняла появление сестер с еще большей приветливостью, чем леди Джевингтон. Подведя Хлою познакомиться с ее новыми родственницами, она обратила внимание Алверстока на очаровательную картину, которую представляли собой Черис и Хлоя, беседовавшие на диване в конце комнаты. Хорошо зная, что леди Джевингтон и леди Бакстед слышат ее слова, она назвала Черис и Хлою самыми прелестными девушками в этом зале, в то время как, кроме них, здесь еще находились только мисс Сэндридж и мисс Бакстед.
— Нет, — добавила она с задумчивой улыбкой, — я не хочу их сравнивать, хотя даже, на мой пристрастный взгляд, моей малютке Хлое далеко до вашей очаровательной Черис. Мой дорогой Алверсток, половина Лондона будет лежать у ее ног! Сколько врагов вы наживете себе среди наших мамаш! Если бы моя Хлоя не была еще так молода, чтобы думать о замужестве, я бы тоже стала одним из них!
Глубоко благодарный, Алверсток только успел ей ответить: «Вы восхитительны, дорогая Лукреция!» — как его внимание отвлекли приехавшие наконец Сефтоны.
Последним из гостей явился Эндимион, который вошел с видом симпатичного школьника-переростка, застигнутого врасплох, и, запинаясь, пробормотал извинения за свое опоздание. Попросил прощения у кузена и, окинув вызывающим взглядом комнату, у всех собравшихся. Он был в карауле — кузен Вернон извинит его, — в этот момент он замер, увидев Черис, и стоял, глядя на нее с нескрываемым восхищением, пока леди Джевингтон не вывела его из этого транса, слегка язвительно спросив, знаком ли он с миледи Джерси и Сефтон. Он вздрогнул, покраснел до корней волос и, кланяясь их светлостям, пробормотал несвязные извинения. К счастью, обеих его неловкость скорее позабавила, чем обидела. Хотя леди Сефтон была просто слишком добродушна, чтобы обидеться, леди Джерси ревниво следила за соблюдением приличий. Но Эндимион избежал ее упреков отчасти потому, что он вообще-то был учтив и, как всякий красивый воспитанный молодой человек, был желанным гостем на балу у любой хозяйки; а отчасти потому, что ее семья и семья Даунтри (как она выражалась) знали друг друга целую вечность. Одной из ее ближайших подруг в детстве была младшая сестра Алверстока, та самая бедняжка Элиза, что вышла за ничем не примечательного мистера Кентмира и почти исчезла с лондонской сцены. И хотя Алверсток, который был на четыре года старше Салли Фрейн, никогда не претендовал на ее руку и состояние, она всегда испытывала к нему нежные чувства и считала давним другом. Он был лет на десять моложе графа Джерси, но хорошо с ним ладил, к тому же оба они были выпускниками Харроу и увлекались скачками и охотой. Кроме того, они жили в Лондоне по соседству, на Беркли-сквер, обстоятельство, которое, по словам леди Джерси, кроме приятного соседства создавало неразрешимую проблему: как добираться в Алверсток-хауз на прием, в экипаже или же, презрев церемонии, пробежать в бальном платье пятьдесят ярдов до соседского дома.
Леди Джерси в определенных кругах называли леди Тишина. Но если кто-то полагал, что ее легкомысленная, несвязная болтовня означала, что у нее пустая голова, то сильно ошибался: она многое знала и ничего не упускала из виду. Она болтала без умолку, даже когда входила в комнату, и о самых невероятных вещах — от свадебных приготовлений в королевской семье до избавления отъявленного убийцы от виселицы, благодаря какой-то забытой статье закона, откопанной дотошными адвокатами. Но, болтая, она отмечала про себя весьма занятные вещи. Она уже знала от одной из приятельниц, этой кошмарной миссис Баррелл, которая узнала об этом от самой леди Бакстед, что Алверсток принял на себя заботы о неких молодых родственниках и прилагал все усилия к тому, чтобы представить свету двух женщин из этой семьи, пригласив их к себе на бал, который он давал в честь своей племянницы; этого было вполне достаточно, чтобы возбудить ее любопытство. Зная Алверстока гораздо лучше, чем миссис Баррелл, леди Джерси не сомневалась, что у него не было ни малейшего намерения устраивать этот бал ради Джейн или какой-либо из своих племянниц. Скорее всего, он делает это для своих новых подопечных, но и это так непохоже на него. Когда она увидела Черис, ее в первый момент посетила мысль, что это новая пассия Алверстока, но в ту же секунду она ее отбросила. Девушка была прелестна, но не во вкусе Алверстока. Невинные бутоны, еще не распустившие свои лепестки, никогда не попадались среди его жертв. Эта его протеже была лишена пикантности. Красивая наивная глупышка, решила леди Джерси, которая наскучила бы Алверстоку через пять минут. Объяснение же, данное Луизой своей старой приятельнице мисс Драммонд Баррелл, будто бы Алверсток счел своим долгом позаботиться о детях Фреда Мерривилла, не могло обмануть того, кто хорошо знал Алверстока. Тогда — зачем? И вдруг ее светлость, кажется, догадалась! Она взглянула на леди Бакстед и поняла, что права: он пригласил эту очаровательную протеже сюда, на бал, чтобы наказать Луизу! Она надоела ему до смерти приставаниями с этим балом для своей невзрачной девицы, и это была его месть, ну и дьявол же он! Пожалуй она заслужила это, подумала леди Джерси, своими беспрерывными осадами. Как и Лукреция: на ее лице светилась приветливая спокойная улыбка, но она, должно быть, пребывала в такой же ярости, как Луиза, а то и больше, так как вдобавок к тому, что ее дочь отошла в тень, она должна была наблюдать, как ее драгоценный Эндимион, не отрываясь, глядел на Черис с самым идиотским видом.
Еще здесь были Паракомбы или, вернее, миссис Паракомб, так как смешно было брать в расчет ее тупоголового супруга, который не думал ни о чем, кроме обеда и скачек. Зачем, гадала леди Джерси, Алверсток пригласил их к обеду? Его имя тесно связывали с именем Каролины несколько месяцев назад, но последнее время его уже не видели так часто в ее обществе. По мнению ее светлости, она была слишком капризной и хищной особой. Может быть, Алверсток позвал ее на вечер, устроенный явно ради своих протеже, чтобы дать ей понять, что ее царствование окончено? Он вполне был способен на это, негодяй! Бедная Каролина! Но ей следовало знать, что из Алверстока веревки не совьешь. Конечно, увлечь его было большой победой, но надеяться удержать, одаривая своим расположением одновременно и других поклонников, было безрассудством. Его чувства никогда не были настолько глубоки, чтобы пробудить в нем желание затмить соперников. Если дама, которую он решил почтить своим (нестойким) вниманием, поощряла ухаживания других поклонников, он пожав плечами, без сожаления оставлял ее. Леди Джерси подозревала, что, когда в его флирт начинали вмешиваться другие мужчины, это означало, что история ему уже наскучила и сам он стал проявлять к ней небрежное невнимание.
С миссис Паракомб он соскучился очень скоро. Она была красива, очаровательна и достаточно умна, чтобы удержаться на грани приличий. Он разглядел в ней аристократку с душой куртизанки и завязал осторожную связь, которая длилась столько же, сколько его страсть к ней. Но это продолжалось не очень долго. Роскошная красавица, она зажгла в нем желание, но ей не удалось высечь ни искры любви из его холодного сердца.
Она это знала, но так как сама была чужда любви или нежности, только беззаботно пожала плечами и до того, как его угасающий интерес к ней начали бы обсуждать в свете, благоразумно представила все так, будто она остыла к нему первой. Она была не так догадлива, как леди Джерси, и не сомневалась, что мисс Черис Мерривилл была его новой возлюбленной, но приветствовала ее с невозмутимой улыбкой, а ему, улучив момент, прошептала:
— Берегись, милый друг! Когда мужчины твоего возраста влюбляются в школьниц, это значит, что они стареют!
— Поберегусь! — улыбнулся он в ответ.
Чарльз Тревор предупреждал маркиза, что Эдимион не обрадуется соседству со своей кузиной Джейн за обедом, но вскоре он увидел, что не Эндимион, а Джейн пострадала от этого больше всего. Тревор и Черис сидели как раз напротив них, и Эндимион, то ли от смущения, то ли не чувствуя, что должен быть поучтивее с Джейн, большей частью был поглощен созерцанием прелестного видения, что было перед ним. Черис не была особого мнения о своей красоте, и в этом нисколько не было кокетства. Поскольку, общаясь с любым, кто обращался к ней, она все свое внимание уделяла его особе, то обычно не замечала восхищенных взглядов, адресованных ей. Если она вдруг ловила на себе пристальный взгляд, это нисколько ее не радовало, она про себя решала, что этот человек невежлив, и беспокоилась, уж не испачкано ли чем-нибудь ее лицо. Но ни одна из этих мыслей не посетила ее, когда она заметила, что карие глаза Эндимиона с восхищением следят за ней. Она покраснела, поспешно отвела взгляд, но, несмотря на то, что не хотела, чтобы он смотрел на нее, не сочла его грубияном. Он был самым замечательным молодым человеком из всех, кого она встречала: воплощение всех тех героев, которые (по словам тетушки Серафины) существовали только в балладах и романах. Если бы она знала, что он все время смотрит на нее, то сама непременно украдкой взглянула бы на него, и не раз, но она была благовоспитанной девушкой и следила за тем, чтобы не смотреть в его сторону. Дальше сидела Фредерика, которая с большим интересом слушала советы лорда Бакстеда по управлению имением. Леди Джерси сидела за столом с другой стороны и прекрасно могла наблюдать за обеими сестрами из-под опущенных ресниц. Неожиданно она произнесла:
