Среди буканьеров этот напиток очень распространен, и их редко увидишь вполне трезвыми в любое время суток.

Морские разбойники народ отчаянный и не слишком приятный. Особенно запомнился мне один голландец по имени Йоханн-Скелет. Как вы понимаете, сударь, настоящие имена у них не в ходу и они называют друг друга различными прозвищами.

— Ну, не одни только пираты дают людям прозвища, — заметил д'Артаньян.

— Ваша милость кого-то имеет в виду?

— Например, нашего Портоса. Ведь настоящее имя Мушкетона — Бонифаций.

— Правда, сударь?! — в восторге вскричал Планше. — Значит, этот дуралей зовется Бонифацием — ха-ха-ха, вот здорово!

Планше не сразу удалось успокоиться и вернуться к своему повествованию.

— Поначалу наша жизнь на Эспаньоле протекала гладко, сударь, все-таки продолжил он спустя немалое время. — Это происходило оттого, что мы прибыли на остров с господами Ван Вейде и Эвелином и считались их друзьями. Но скоро мы с Гримо убедились в том, что денег на обратную дорогу во Францию, живя с пиратами и буканьерами, не заработаешь. Никакой торговли они не ведут, а промышляют охотой на диких свиней и разбоем. Следовательно, мои услуги писца тут никому не пригодятся, даже в том случае, если я не пожалею самых первосортных чернил. Что же касается черепах, то буканьеры в них отлично разбираются и прекрасно умеют их ловить. Увидев это, Гримо приуныл. У меня тоже сделалась меланхолия, сударь.

Правда, нас кормили дичью, которой в лагере обычно хватало на всех с избытком, и поили пальмовым вином. Так что мы могли целыми днями греться на солнце и заниматься ничегонеделанием. Но такой образ жизни, может быть и не лишенный некоторой приятности, ни на шаг не приближал нас к Франции.

Наблюдая за пиратами, мы также поняли, что если хотим заработать какие-то средства, то должны вступить в их ряды и участвовать во всех их разбойничьих нападениях, чтобы затем, если повезет, получить свою законную долю при дележе добычи.

Из случайно услышанного разговора Ван Вейде и Эвелина я понял, что они не питают особого пристрастия к пиратскому образу жизни, но, имея среди разбойников старые связи, рассчитывают получить возможность завладеть судном, на котором можно будет попробовать возвратиться в Европу. Поэтому я решил ничего не предпринимать до поры до времени, поскольку наши интересы пока совпадают.

Я называю людей, среди которых мы оказались, разбойниками, сударь. Это не совсем справедливо. В тех краях люди вынуждены добывать себе хлеб насущный охотой и рыболовством, если не хотят с утра до вечера гнуть спину на плантатора.

Однако иногда дичи не хватает или выдается неудачный сезон. Тогда некоторые из охотников собираются вместе, договариваются о том, что все принадлежащее им скудное имущество становится общим, и отправляются разбойничать на море в надежде захватить какую-нибудь медленно плывущую испанскую барку с кожами. Если эти люди не имеют врожденной склонности к грабежу и насилию, они просто возвращаются в селение и продают захваченные кожи, а вырученные деньги делят поровну между собой. Вот и все. Отсюда следует, сударь, что не все буканьеры — пираты.

— Понятно, Планше. Они немножко пираты, немножко охотники. И разбойничают только в крайности.

— Примерно это самое я и имел в виду, сударь, — подтвердил Планше, не заметив сарказма в словах мушкетера.

— Однако есть же среди них и отпетые негодяи?

— Святая истина, сударь. Такие не могут спокойно сидеть на месте, если с утра кого-нибудь не подстрелили или, на худой конец, не ограбили. Именно таким человеком, если только тут возможно употребить это слово, и был Йоханн-Скелет. Его любимым развлечением была стрельба по живым мишеням птицам или лошадям.

— Стрельба по лошадям! Черт побери, попадись мне эта каналья, я сам сделал бы из него мишень! — гневно воскликнул д'Артаньян.

— К счастью, это невозможно, сударь.

— Вот как!

— Да. Его повесили испанцы.

— Ага, наверное, у них были на то причины.

— Несомненно, сударь. Не прошло и двух недель со дня нашего прибытия на Эспаньолу, как этот Йоханн-Скелет и его шайка замыслили набег на одно из испанских поселений в глубине острова. Вокруг пирата собралось десятка три негодяев ему под стать. Они увешали себя оружием с головы до ног, каждый заткнул за пояс саблю и кинжал, и после этого они ушли.

До того селения, которое они наметили разграбить, было около дня пути, да еще через настоящие джунгли, поэтому их никто не ждал обратно раньше, чем через три дня. Однако на четвертый день никто из пиратов еще не возвратился. Тогда главарь всех пиратов, которого звали Старым Роком, пират лет шестидесяти, но еще крепкий и очень хитрый — приказал начать поиски. На этот раз в лагере оставили только дозорных. Все остальные должны были выступить в поход.

Добравшись до того несчастного селения, мы нашли там одни головешки. Оно было разграблено и сожжено дотла. Никого из шайки Скелета мы там не обнаружили, лишь предали земле несколько трупов испанцев.

Капитан Ван Вейде, зная нрав Скелета, предположил, что пиратам могло показаться мало захваченной добычи и они отправились дальше в поисках еще большей. Это соображение признали весьма вероятным и прочесали окрестности. Скоро нашли и следы. Они вели к одной бухте, неподалеку от мыса Тибурон. Видимо, Йоханн-Скелет и его люди отправились туда, надеясь захватить испанскую барку с грузом.

Капитан Ван Вейде не имел решающего голоса в нашей разношерстной толпе. Распоряжался Старый Рок, который появился в тех краях, когда нас всех еще не было на свете. Тем не менее наш бравый шкипер вместе с господином Эвелином попытались склонить пиратов вернуться в лагерь и предоставить Йоханна-Скелета и его шайку их собственной судьбе. На мой взгляд, так и следовало поступить. Однако старый вожак заупрямился. Он сказал, что Скелет и его люди зарвались, но бросать их нельзя. И мы отправились по следам.

Блуждания по лесу так утомили меня (незаметный Гримо и на этот раз остался в лагере), что я не раз и не два испытывал желание упасть в траву и не шевелиться по крайней мере половину суток.

Но все на свете кончается, даже неприятности. Мы вышли на открытую местность и увидели невдалеке гавань и океанскую гладь.

Когда мы подошли поближе, я пожалел, что мы вообще не заблудились в джунглях. Моим глазам предстало зрелище разоренного селения, несчастные жертвы и пираты, самым отвратительным образом празднующие свою победу, как будто это можно назвать победой.

Однако не все предавались пьянству и грабежам. Несколько из них, очевидно наиболее алчных, никак не могли успокоиться и пытали пленных, добиваясь, чтобы те признались, куда они припрятали свое добро.

Испанцы в тех местах имеют все основания опасаться нападений пиратов и действительно часто прячут сбережения и ценности. Но на этот раз пираты напали неожиданно, и бедняги совершенно ничего не могли им сказать. Мне, сударь, никогда не забыть одного испанского офицера, командовавшего маленьким отрядом, охранявшим гавань. Почти все его солдаты погибли в схватке с пиратами, а он, раненый, попал в плен. Пираты предлагали ему жизнь и даже свободу в обмен на точные указания о времени прихода в гавань ожидавшегося торгового судна и помощь в его захвате.

Однако он твердил:

— De ninguna manera; porque mas vale morir como soldado honrado![34]

И вскоре умер на моих глазах, истекая кровью под пытками. Испанцы храбрые солдаты, сударь. Пираты разграбили селение, но, опасаясь, что испанцы, узнав, что произошло в гавани, вышлют сюда крупные силы, уже подумывали о том, что пора уносить ноги. Поэтому после короткого совещания было решено выступать немедля. Награбленное добро заставили тащить всех, в том числе и меня.

Когда мы выступили в обратный путь, уже смеркалось. Как я не умер той ночью, сударь, мне до сих пор непонятно. Не знаю, как я дотащился до лагеря. Гримо с трудом узнал меня, полуживого, или вернее — полумертвого.