— Его зовут Планше?

— Да-да, это он.

— Некоторое время мы были с ним вместе.

— Он жив? Мне было бы чертовски жаль, если бы парень пострадал, тогда как я вышел сухим из воды.

— Планше сухим из воды не вышел — это уж точно, так как моя «Морская звезда» пошла ко дну в Бискайском заливе.

— Но вы целы и невредимы!

— Благодаря изобретательности вашего лакея и его неразговорчивого товарища.

— Гримо?!

— Вот именно. Этот молчун — сущий клад.

— Значит, они оба уплыли с вами из Ла-Рошели!

— Да, причем против своего желания.

— Каспадин д'Артаньян — не забыфайте об этой превосходно зашаренной свинине. Я отшень рекомендую ее фам, — вмешался полковник, чтобы слегка смягчить впечатление от опустошения, произведенного им на столе.

— Благодарю вас, сударь. Поросенок превосходный, — отметил д'Артаньян, успевавший всюду. — Однако я весь внимание, капитан.

Памятуя о том, что читающая публика не любит, когда автор повторяется, мы опустим первую часть повествования мужественного капитана Ван Вейде, в которой читателю и так все известно. Перейдем сразу ко второй. В изложении фламандца она выглядела так.

Когда оба француза бросились к пустым бочонкам, чтобы, связав их вместе с досками, соорудить плот, многие побежали за ними. Людей уже не надо было понукать, после того как они сообразили, в чем дело.

Боцман все еще бушевал, требуя, чтобы все дружно откачивали воду, однако его мало кто слушал. «Морская звезда» уже еле держалась на плаву, когда моряки спустили на воду шлюпку, почти на руках снесли в нее еле живых, падающих с ног от усталости ларошельцев, а сами собрались на самодельном плоту. Несколько членов экипажа сели в шлюпку, чтобы взяться за весла, когда стихия успокоится.

Плот оказался на редкость устойчивым и весело заплясал на волнах, рассеивая худшие опасения потерпевших кораблекрушение. Что же касается Планше и Гримо, то они немало гордились своей идеей и вели себя значительно лучше, чем это можно было ожидать, принимая во внимание все обстоятельства.

Капитан последним спрыгнул на островок спасения, где, не проронив ни звука, наблюдал за гибелью своего судна.

Шторм не утихал. Пенящиеся валы стремились захлестнуть странную конструкцию, сооруженную самым беспомощным и самым живучим из земных обитателей — человеком. Семеро мокрых, озябших людей мертвой хваткой вцепились в спасительный плот. Шлюпка исчезла в океане, и больше ее не видели.

Их подобрало судно Голландской Вест-Индской компании, которое в составе каравана из восьми-девяти таких же кораблей направлялось на остров Тортуга. Плавание окончилось удачно: корабль достиг гавани в южной части острова, не потеряв ни одного человека. Здесь были разгружены товары компании, а корабль отправился в Кюль-де-Сак, бухту на западе острова Эспаньола.

В этом месте д'Артаньян впервые перебил рассказчика:

— Ваш помощник говорил мне, что он бывал в тех краях.

Хитроумный гасконец хотел таким маневром заставить капитана приоткрыть завесу над его прошлым, так как помнил, что достойный Эвелин упоминал о долгих годах своих совместных плаваний с капитаном Ван Вейде.

— Я тоже, — сдержанно ответил капитан, раскуривая свою глиняную трубку.

Однако дальше этого дело не пошло.

— Осмотревшись на Тортуге, что, надо сказать, они сумели сделать очень быстро, — продолжал капитан, пуская колечки дыма, — оба ваших парня, Гримо и Планше, решили податься поближе к соотечественникам — во французскую колонию на острове Сен-Кристофер. Впрочем, перед тем, как они попытались осуществить эту идею, нам пришлось немного сцепиться с испанцами. И опять оба, хоть и не без дрожи в поджилках, выполнили все, что от них требовалось. Да, они не подвели.

— Ну так расскажите нам, как было дело! — воскликнул д'Артаньян, обрадованный добрыми известиями о Планше и Гримо.

— Та, та, конешно, расскашите! — поддержал его полковник, покачиваясь на скамье. Физиономия его приняла окраску, переходную между пурпурным и лиловым.

— Что я и делаю, господа, — заметил капитан с легким поклоном.

Затем он неторопливо продолжал:

— Испанцы, живущие на острове Эспаньола, частенько беспокоят французских и голландских колонистов на Тортуге. Они подозревают их в пособничестве буканьерам. Подозрения эти не лишены оснований, но не все колонисты, говорящие на языках, отличных от испанского, — пираты. Многие из них мирные плантаторы или охотники. Первые торговцы на Тортуге появились еще в 1598 году, и там повсеместно, где это позволяет почва, выращивают сахарный тростник и табак.

Однако у испанцев с колонистами на Тортуге старые счеты. Вот они и решили захватить форт вместе с губернатором острова и пушками. Эта фантазия пришла в их головы именно тогда, когда мы с моим помощником и тремя уцелевшими матросами да двумя вашими слугами только начали приходить в себя после всех передряг и осматриваться на берегу.

И вот в один прекрасный день, вернее — прекрасную ночь, на Тортугу приплывает голландский флибустьер, весьма уважаемый в тех краях господин, в котором я узнал старого знакомого. Он приносит весть, которая подняла среди ночи на ноги все население колонии, способное на этих ногах держаться. Этот голландец, имя которого я не стану называть, потому что оно все равно вам неизвестно и будет лучше, если таковым и останется, сообщает нам, что видел своими глазами большое судно с пушками и полтора десятка каноэ, битком набитых испанцами, которые плывут сюда. А надо сказать, что Тортугу от Эспаньолы отделяет пролив шириной в две мили. Поэтому скоро следовало ждать гостей. По словам голландца было ясно видно, что намерения у испанцев самые серьезные. А серьезные намерения в Вест-Индии, сударь, означают, что, пока не перережут всех, кто скрылся за ограду форта и кто не говорит по-испански, не успокоятся. Чтобы вы, господин д'Артаньян, не думали, что я сужу предвзято, могу сказать, что точно так же поступают французы и голландцы, если им случается напасть на какое-то испанское поселение. На войне, как на войне — это ваша французская поговорка, а в Карибском море война всех против всех идет постоянно. Правда, при этом ухитряются и торговать друг с другом.

— Сударь, — перебил словоохотливого капитана д'Артаньян. — Я вижу, что вино из погребка нашего хозяина уже оказало некоторое действие и на меня, и на вас, что же касается полковника, то он прикончил поросенка и, как видите, давно спит сном праведника. И вот в то время, как вам пришла охота поговорить, я сгораю от нетерпения узнать — что же сталось с моим слугой по имени Планше.

— Но ведь я и рассказываю вам обо всем но порядку, — с чисто фламандской методичностью отвечал капитан. — После четырех-пяти стаканчиков приятно раскурить трубку и побеседовать в тепле, разве не так?

— Совершенно верно, однако в беседе принимаете участие только вы, капитан. Где теперь Планше? Он жив, надеюсь?

— Вот этого я вам точно сказать не могу.

— Вот как? Отчего же?

— Потому что не знаю наверное.

— Что же с ним случилось?

— Но вы же сами не даете мне рассказать…

— Знаете, мне, кажется, пришла в голову удачная мысль!

— Какая же?

— Что, если вы поступите против правил и начнете свой рассказ… с конца?!

— С конца?!

— Вот именно!

— Но вы же ничего тогда не поймете!

— Это не беда, зато я узнаю что-нибудь о Планше.

— Сударь, я… э-э… немного выпил. Возможно, до меня не совсем доходит смысл ваших слов…

— Уверяю вас, любезный капитан Ван Вейде, что вы совершенно правильно меня поняли. Попробуйте-ка начать рассказывать с самого конца.

— Ну, будь по-вашему.

— Отлично. Итак?..

— Итак, они забрались в каноэ и улизнули под шумок.

— Кто забрался в каноэ? Кто улизнул под шумок?

— Да эти два парня — ваши Планше и Гримо, разумеется!

— С какой же стати им понадобилось забираться в каноэ?

Капитан, опорожнивший тем временем еще один-два стакана, помедлил с ответом. Д'Артаньян заметил, что, чем больше веселящей влаги поглощал фламандец, тем неторопливее становились его движения и речь.