А могучая Испания пыталась в союзе с империей Габсбургов охватить Францию с юга, запада и востока, подобно гигантскому спруту, и раздавить ее своими страшными щупальцами.

В ту пору в Европе вовсю свирепствовала война, получившая впоследствии название Тридцатилетней. Будучи начатой в Богемии в 1618 году, то есть за десять лет до описываемых здесь событий, эта война дворянства против монархического абсолютизма, война протестантов против католиков, а в конечном свете — всех против всех, постепенно распространилась на всю Европу. Так или иначе, в нее оказались втянутыми все державы, игравшие в европейской политике сколько-нибудь заметную роль.

В нашу задачу не входит давать развернутое описание событий, сотрясавших континент в то волнующее и тревожное время. Скажем лишь только, что политика Ришелье, а значит, и политика Франции, к описываемому моменту состояла в том, чтобы, не выступая открыто против Испании и Австрийской Империи, отстаивать свои интересы на континенте.

Интересы же эти неизбежно приводили Францию на грань столкновения с этими двумя могучими католическими государствами.

Ришелье понимал, что союз Англии с Нидерландами, добившимися освобождения от испанского господства, заключенный в 1625 году и приведший к созданию евангелической лиги протестантских государств, направлен в первую очередь против Испании, которая мечтала превратить всю Европу в свою колонию и, предав аутодафе всех еретиков-реформаторов, установить единую католическую империю от Атлантики до Московии под главенством Мадрида.

Будучи католическим кардиналом, Ришелье, однако, всегда отдавал приоритет национальным интересам. Подчиняя своей воле гугенотов внутри Франции, он поддерживал протестантов за ее пределами, так как понимал, что союз северных протестантских держав ослабляет естественного врага Франции Испанию.

В Испании тоже понимали это и стремились связать Ришелье руки, собираясь поддержать (и поддерживая) — страшно подумать — французских еретиков, возглавляемых герцогом Роганом.

Положение кардинала усложнялось тем, что Габсбурги, активно насаждая католицизм в Германии, видели в Испании своего естественного союзника против него. Австрия открыто заявила о своих претензиях на «мантуанское наследство», о котором здесь следует сказать несколько слов, так как события, к которым привела эта проблема, самым тесным образом повлияли на судьбы наших героев.

Дело шло о довольно значительном герцогстве Мантуа, связанном с маркграфством Монферра под властью дома Гонзаго. Последний герцог из старшей линии Винченцио II, бывший приверженцем Испании, умер в декабре 1627 года. Его же преемник герцог Неверский, к которому перешли наследственные права, владел землями во Франции и считал себя французом, что вполне устраивало кардинала и не устраивало всех остальных.

Ришелье оказал поддержку герцогу Неверскому, и тот, вступив в Мантую и заняв ее войском, сделал из нее весьма важный пограничный пункт у испанской Миланской области, из которого Франция могла угрожать Италии, находившейся тогда в основном под австрийским господством.

Поэтому испанское правительство стало просить австрийского императора Фердинанда II отказать герцогу Неверскому в правах наследования, что он и сделал, взяв область в свое управление как ее ленный сюзерен.

Ришелье колебался. Он не знал, с кого начать. С Рогана, с испанцев или имперцев, выгнавших тем временем Невера из его владений. В такие минуты он прибегал к помощи «серого кардинала» дю Трамбле.

Зимним вечером, сидя у огня, Ришелье беседовал с отцом Жозефом.

— Мои люди сообщают, что шпионы Филиппа Четвертого пытаются установить связь с герцогом де Роганом, — неторопливо говорил отец Жозеф своим тихим голосом, глядя, как пламя пожирает сосновые поленья в каминном очаге. Возможно, в ближайшее время им все же удастся встретиться с ним.

— Что они предложат ему? — так же тихо спросил кардинал.

— Прежде всего деньги, чтобы он продолжал военное сопротивление, ваше высокопреосвященство. Однако не исключено, что король собирается оказать герцогу и военную помощь.

— Что ж, королю испанскому не привыкать проливать кровь свои подданных — она льется и в Старом, и в Новом Свете. Через кого они пытаются связаться с Роганом? Через герцогиню де Роган? — помолчав, спросил Ришелье.

— Ваше высокопреосвященство, эта особа действительно герцогиня, но она носит другое имя…

— Что вы имеете в виду, Жозеф? Я знаю ее?

— Вы знаете ее, ваша светлость.

— Тогда я догадываюсь. Это герцогиня…

— …де Шеврез, ваша светлость.

— Все та же интриганка, — проговорил Ришелье. — Кажется, она приходится родственницей Роганам?

— Совершенно верно, ваша светлость.

— В Туре у меня надежные люди. Один раз ей удалось скрыться и бежать в Париж, когда этому английскому безумцу вздумалось шнырять по коридорам Лувра в мушкетерском плаще. Впрочем, о мертвых либо ничего… либо хорошо. Но с тех пор я сменил всех. Теперь там дю Пейра и другие, я им доверяю. Разумеется, настолько, насколько я вообще доверяю людям подобного рода.

Отец Жозеф внимательно посмотрел на кардинала.

— Кто, например?

— Один из адресатов — мушкетер роты Тревиля. Мушкетер, который последнее время чаще встречается с настоятелем иезуитского монастыря, чем бывает в казармах.

— А-а, — протянул кардинал. — Один из четверки. Кажется, он был ее любовником. Неплохо для несостоявшегося аббата. И что? Особа, о которой идет речь, часто пишет подчиненному господина де Тревиля, который предпочитает общество отцов-иезуитов королевской службе?

— Во всяком случае, мне известно, что она писала ему всего лишь несколько дней назад.

— Вот как!

— Письмо было перехвачено.

— Господь всегда на стороне правого дела, Жозеф. И что же там, в этом письме? Неужели какой-нибудь любовный вздор? — сказал кардинал с той улыбкой, которая вызывала дрожь у знающих его людей, поскольку служила предвестником его жестоких решений, принимаемых, впрочем, часто в государственных интересах.

— Конечно, я не имею послания герцогини к нашему мушкетеру при себе, ваша светлость, но запомнил, о чем там говорится.

— И это?..

— Просьба и предупреждение. Точнее — предупреждение и поручение.

— О чем же она предупреждает нашего друга иезуитов, носящего мушкетерский плащ?

— Она предупреждает его о том, что те люди, с которыми он встречается или в скором времени встретится в коллегии иезуитов, — враги вашего высокопреосвященства и, следовательно, ее друзья. Ее и герцога де Рогана. Отсюда она делает вывод о том, что адресат может полностью доверять этим людям.

— Весьма логично. О чем же просит герцогиня? Вернее — что она поручает своему рыцарю?

— Она доверяет ему выполнить почетную, но опасную миссию связного.

— Между…

— Между ею и кем-то, кого рекомендует этому мушкетеру настоятель иезуитского монастыря и чьего имени она в письме, к сожалению, не называет. По ряду косвенных соображений я делаю вывод, что этот человек — важная персона и его путешествие в Тур было бы связано с неоправданным риском.

— Иными словами, этот таинственный некто должен что-то сообщить нашему мушкетеру, а ему следует отправиться в Тур и передать это ей.

— По-видимому так, ваша светлость.

— Это интересно. Следует сделать так, чтобы письмо дамы из Тура достигло своего адресата, и проследить за ним.

— Это излишне, ваша светлость.

— Почему?

— Герцогиня придавала такое значение своему посланию, что сделала копию и послала второго гонца, на тот случай, если с первым что-нибудь случится.

— Продолжайте, отец Жозеф.

— И этот второй, насколько мне известно, справился с поручением. Таким образом, письмо доставлено по адресу и без нашего участия.

— Но вы твердо уверены, что это именно то самое письмо, вернее — его копия?

— Совершенно уверен, ваша светлость.

— Я знаю вас, отец Жозеф, но мне все же хотелось бы понять, на чем основана эта уверенность.