Одним из преимуществ путешествия по берегу озера было то, что мы могли повсюду купаться в его прозрачной, прохладной воде. На Замбези и Шире нам часто приходилось отказывать себе в этом из страха перед крокодилами, и теперь купание доставляло нам необычайное удовольствие. Температура воды была такой же, как и во время нашего прежнего посещения, т. е. 22°. Огромная глубина озера мешала лучам солнца повышать температуру до той высоты, как в Шире и Замбези; крокодилы при прозрачности воды и изобилии рыбы в озере редко нападают на человека. Многих из этих пресмыкающихся можно было видеть греющимися на солнце на скалах.

На расстоянии дня пути за Моламбой находится озерко Чиа, параллельное озеру Ньяса. Длина его равна 3 или 4 милям, а ширина от 1 до 1¹/^ миль. Оно соединяется с озером рукавом значительной глубины, но с несколькими скалами в нем. Проходя между озером Ньяса и восточным берегом этого озера, мы не видели ни одной речки, которая впадала бы в него. Оно поражает изобилием рыбы, и мы видели свыше 50 больших каноэ, занятых рыбной ловлей, производимой при помощи ручных сетей с боковыми шестами около 7футов длины. Эти сети почти такие же, как те, которые применяются теперь в Нормандии. Разница между ними заключается в том, что у африканской сети концы жердей соединены деревянной перекладиной, чтобы удерживать их в неподвижном положении. Это – большое усовершенствование. Рыбы должно было быть очень много, если ее могли вылавливать в таком большом количестве на стольких каноэ. Торговля сушеной рыбой ведется тут в большом размере.

Местность вокруг возвышенная, волнистая, много маниоковых полей. Употребляемая здесь мотыга имеет рукоятку в 4 фута длины, а ее железная часть такой же формы, как в стране Бечуана.

Корзины здесь плетутся так плотно, что в них держат пиво. Они такие же, как и те, которые используют для хранения молока кафры, за тысячу миль отсюда.

Путешествие пешком особенно располагает к размышлениям – радуешься любому предмету, занимающему твои мысли, что нарушает однообразие утомительного длинного пути. Сеть на Чиа напомнила нам, что кузнечные мехи, которые делаются здесь из козьих шкур с палками на открытых концах, такие же, как и те, которые употребляются далеко на юго-западе в стране Бечуана. Эти мехи, вместе с мотыгой с длинной рукояткой, только показывают, что каждый народ, следующий один за другим с севера на юг, приносил с собой изобретение из одного и того же источника. На местонахождение этого источника указывает другая пара мехов, замеченная нами ниже водопада Виктория; такие мехи были найдены еще в Центральной Индии и у цыган Европы.

Здесь встречаются три вида дикорастущих трав, семена которых можно употреблять в пищу. Один из них, называемый ноандже (Noanje), даже культивируется. Если очистить зерна от шелухи, а затем сварить, то получается сносная каша; но если не толочь зерно и не отделять его от острой шелухи, составляющей почти половину зерна, то эту еду не вынесли бы желудки самых первобытных дикарей. От Египта до южного конца материка встречаются одинаковые песты и ступки. Существование их, по-видимому, доказывает, что со времени самых древних переселений африканцев они служили для удовлетворения той же потребности, что и сейчас.

Мы переправились в каноэ через рукав озера, соединяющий Чиа с Ньясой, и переночевали на его северном берегу. Вся прилегающая к озеру местность от этого пункта до залива Кота-Кота густо населена тысячами людей, бежавших от набегов мазиту в надежде найти защиту у живущих здесь арабов. На трех речках мы видели пальмы шуаре и одну масличную, которая гораздо хуже растущей на западном побережье. Хотя по виду она и похожа на ту, но ее плод не намного больше обыкновенного ореха. Люди не используют эти плоды, так как они дают очень мало масла.

По-видимому, мысль о том, чтобы использовать масло для освещения, никогда не приходила в голову африканцам. Пучок расщепленного и высушенного бамбука, перевязанного вьющимися растениями, толщиной с туловище человека и около 20 футов длины, употребляется здесь ночью, на каноэ в виде факела для приманки рыбы. Жечь или вообще употреблять на что-нибудь другое, кроме смазывания головы или тела, масло, которое они добывают из бобов клещевины и из других семян, а также и из некоторых рыб, считалось бы безумной расточительностью.

Мы достигли залива Кота-Кота днем 10 сентября 1863 г. и уселись под великолепным диким фиговым деревом, листья которого были длиной в 10 и шириной в 5 дюймов. Залив этот находился почти в четверти мили от деревни Джума-бен-Саиди и Якобе-бен-Араме, которых мы встретили на реке Каомбе несколько севернее этого места, во время нашего первого исследования озера. Едва успели мы немного отдохнуть, как к нам подошел Джума, который, был, очевидно, здесь главным лицом, в сопровождении около 50 человек, чтобы приветствовать нас и пригласить расположиться у него в селении. Хижина, которую предложили нам по ошибке, была такой маленькой и такой грязной, что мы предпочли спать на открытом воздухе в нескольких сотнях ярдов от нее.

После Джума извинялся за эту ошибку и подарил нам рису, муки, сахарного тростника и кусок малахита. На следующий день мы отдали ему визит и нашли, что он занят постройкой одномачтового арабского судна с треугольным парусом вместо того, которое, как он сказал, потерпело крушение. Это новое судно было 50 футов длины, 12 футов ширины и с осадкой в 5 футов. Оно было обшито досками из дерева, похожего на тиковое, которое называется здесь тимба-ти, а шпангоут его был из плотной жилистой древесины, мсоро. При виде этого судна у нас явилась мысль, что, если бы мы узнали об этом раньше, мы не стали бы пытаться провести свое железное судно мимо водопадов. Вокруг деревни Катозы имелись деревья тимбати, и из них можно было бы сделать доски длиной в 50 и шириной в 30 дюймов. С помощью нескольких туземных плотников можно было бы построить на озере хорошее судно с гораздо меньшими затратами и почти в такой же срок, какой нужен для того, чтобы провести судно через водопады.

Джума сказал, что они ни за какие деньги не расстанутся с этим судном. Он был занят перевозкой невольников через озеро с помощью двух лодок.

Так как он не знал, что мы собираемся его навестить, то мы натолкнулись на несколько групп крепких молодых невольников, каждый из которых был прикреплен за шею к одной общей цепи. Все они ждали отправки. Кроме них, было еще несколько человек в невольничьих колодках. Всех их убрали, пока продолжалась наша беседа, так как Джума знал, что вид их не может доставить нам удовольствия.

Когда мы встретили этих же самых арабов в 1861 г., у них было всего несколько слуг. Теперь работали на них в их селении и в близлежащей местности 1500 человек. Несомненно, что десятки тысяч туземцев устремились к ним искать защиты; своим могуществом и влиянием эти арабы были обязаны обладанию оружием и порохом. Такое скопление беженцев в каком-нибудь пункте, в котором несчастные надеются сохранить жизнь и собственность, очень обычно в этом районе, и это давало большие надежды на успех мирной миссии на берегах озера. Тем не менее мы боимся, что быстрота, с какой люди начнут гибнуть во время следующего голода или вывозиться Джумой и другими работорговцами, обезлюдит эти места, о которых мы только что говорили как о густонаселенных. Голод довольно скоро вынудит их продавать друг друга. Один умный человек жаловался нам, что арабы часто хватают невольников, которые им понравились, не соблюдая формальностей купли. Однако, принимая во внимание низкие цены на живой товар – от 2 до 4 ярдов коленкора, – трудно предположить, чтобы имело смысл похищать и увозить их не заплатив. Лодки были постоянно заняты, и, что было довольно странным, бен-Хабиба, которого мы встречали в Линьянти в 1855 г., переправили через озеро, когда он ехал из Шешеке в Килву, накануне нашего прибытия к этому заливу. Мы познакомились с туземцем, слугой арабов, по имени Селеле Сейдалах, который довольно хорошо умел говорить на языке макололо, потому что когда-то провел несколько месяцев в долине Баротсе.