Плывя мимо временного поселения беглецов манганджа, мы увидели одного несчастного парня с невольничьей колодкой на шее. Мы высадились на берег несколькими сотнями футов ниже, и, когда подошли к тому месту, где он сидел, его уже не было, и все отрицали, что видели такого человека. Несмотря на то что эти манганджа сами так ужасно страдают от торговли невольниками, они все же покровительствуют ей. Один мужчина, возле временной хижины которого мы спали вместе с толпой беглецов, еще до восхода солнца отправился в соседнюю деревню, чтобы продать раба-мальчика каким-то чернокожим португальцам, покупавшим невольников. Война привела бедного мальчугана в руки мошенника, и бессердечность этого негодяя, который сам все потерял из-за охоты за невольниками, привела нас к мысли, что он и его раса не имеют никаких естественных привязанностей. Умирая с голода, продавать друг друга не за хлеб, а за ткань, в которой они не испытывают большой нужды, было так неестественно, что нам сначала казалось, что никто из смертных, кроме негров, не может быть повинен в такой жестокости. Мы задавали себе вопрос, как могла мысль о праве собственности на человека зародиться у существа, обладающего разумом, подобным нашему. Однако мы вспомнили, что видели, как мужчина, слывший гуманным, в жилах которого не было ни капли черной крови, за 20 долларов, или около 4 фунтов стерлингов, расстался с хорошенькой девушкой, находившейся с ним в более близких отношениях, чем этот мальчуган с человеком, который вызвал наш гнев. Притом эта девушка была няней его сына, и оба они, и няня, и сын, так горько плакали весь день, что даже тот мулат, который купил ее, смягчился и предложил возвратить ее белому человеку. Но напрасно. Общие страдания не всегда возбуждают симпатию, хотя было бы естественно этого ожидать.

Позднее рабовладельцы из Тете привезли сюда зерно (мапиру) и купили на него много невольников. С одной стороны, это можно рассматривать как гуманный поступок, так как, благодаря этому, много несчастных созданий были спасены от голодной смерти. Однако спасители жизни оказались истребителями других жизней.

Несколько слонов стояли около того места, где мы оставили лодку, и один из них развлекался тем, что ломал деревья; он не объедал с них листья, а просто применял свою силу и валил деревья для развлечения. Несколько ружейных выстрелов заставили его броситься в густую чащу, и он мчался сквозь нее, по-видимому, с такой же легкостью, как если бы это была просто трава. Огромное количество деревьев уничтожается этими животными. Они часто жуют ветки лишь из-за коры и сока.

Когда мы покинули реку, толпы носильщиков предложили нам свои услуги. Некоторые из них так доверились нам, что отказались получить плату в конце первого дня. Они хотели работать еще один день и получить сразу за оба дня. Молодой вождь встреченной новой деревни сам вышел к нам со своими людьми. Переход был довольно длинный, и один из людей предложил сложить груз возле какой-то хижины, находящейся на расстоянии мили или более от следующей деревни. Вождь выбранил его за то, что тот хотел совершить такой низкий поступок, желая избавиться от наших вещей там, где мы не могли достать других носильщиков, и заставил его нести вещи дальше.

Деревня, расположенная у водопада, сильно увеличилась по размеру и благосостоянию с тех пор, как мы проходили мимо нее по дороге вверх. Было построено несколько больших новых хижин, и у населения было много ткани и бус. Мы не знали, чему приписать это внезапное процветание, пока не увидели несколько прекрасных больших каноэ вместо двух протекавших старых, которые у них были ранее. Это место стало переправой рабов, которых португальские агенты отправляли в Тете, потому что они боялись перевозить их ближе к тому месту, где находилось наше судно. Ничего не было более обескураживающего, чем поведение племени манганджа, которые обогащались за счет полного уничтожения своего народа. Их поведение было почти так же скверно, как поведение наших соотечественников, скупающих мушкеты и посылающих их китайцам, ведущим войну с нашими же собственными солдатами,[38] или тех, которые при таких же обстоятельствах доставляли военное снаряжение кафрам на мысе Доброй Надежды и были так бессовестны, что приписывали эту торговлю миссионерам.

Мы прибыли на наше судно 8 ноября 1861 г. очень ослабевшими, так как страдали от голода во время этой поездки больше, чем в предыдущие. 9-го начались сильные дожди, продолжавшиеся несколько дней. Река быстро поднималась, и вода в ней стала мутной. Епископ Макензи прибыл на судно 14-го с несколькими людьми с «Пионера», которые находились в Магомеро по состоянию своего здоровья, а также с целью помочь миссии. Епископ, казалось, был в отличном настроении и надеялся, что будущее принесет мир и пользу. Племя аджава, которое было разбито и изгнано, пока мы были на озере, сообщило о своем желании жить в мире с англичанами. Многие из племени манганджа поселились вокруг Магомеро для того, чтобы находиться под покровительством епископа. Можно было надеяться, что в горах скоро прекратится работорговля, и люди будут жить в безопасности и спокойно трудиться. Предполагалось, что миссия вскоре сможет в значительной степени перейти на самоокупаемость и производить некоторые продукты питания, как это делают португальцы Сены и Келимане.

Г-н Буруп, энергичный молодой человек, поднялся по Шире в каноэ и прибыл к Чибисе за день до приезда епископа. В другом каноэ за ним следовал хирург с помощником. Ввиду того, что «Пионер» слишком глубоко сидел в воде для верхней части Шире, не имело смысла в следующую поездку вести судно вверх дальше реки Руо. Поэтому епископ принял решение исследовать местность от Магомеро до устья этой реки и в январе встретить судно, на котором находились его сестры и жена Бурупа. Так было условлено до нашего расставания, и затем наш добрый епископ и Буруп, с которыми нам больше не пришлось встретиться,[39] покинули нас. Мы обменялись троекратным сердечным английским приветствием, когда они сошли на берег, а мы отплыли.

Дожди прекратились 14-го, и вода в Шире упала даже еще быстрее, чем поднялась. Мель, находящаяся в 20 милях ниже Чибисы, приостановила наше продвижение, и нам пришлось простоять пять утомительных недель, пока не наступило постоянное повышение воды в реке. Во время этой задержки, когда судно стояло среди болот, в экспедиции, находившейся уже 3¹/ года в этой местности, произошел первый смертный случай. Помощник плотника, красивый, здоровый молодой человек, заболел лихорадкой. Обычные лекарства не действовали. Он умер неожиданно во время вечерней молитвы и был похоронен на берегу. Он прибыл на «Пионере» и, за исключением небольшого приступа лихорадки, который у него был у устья реки Рувумы, все время пребывания с нами находился в прекрасном состоянии здоровья. Португальцы считают, что европеец, которого по въезде в эту страну долго щадит лихорадка, если уж заболеет ею, то скорее умирает, чем тот, который вначале переболел ею несколько раз.

К концу декабря дожди шли почти непрерывно, и в начале января 1862 г. вода в Шире поднялась. У того места, где мы брали дрова, на милю выше реки Руо, уровень воды был на 3 фута выше, чем когда мы были там в июне. В ночь на 6-е она поднялась еще на 18 дюймов и несла огромное количество кустарника и бревен, которые кишели жуками и двумя видами раковин, обычно встречающихся на всем африканском материке. Туземцы на каноэ были заняты тем, что кололи копьями рыбу на залитых водой лугах и в речках; по-видимому, они ловили ее в большом количестве. Гуси разных пород и другие птицы, воспользовавшись тем, что огороды, расположенные в низинах, затоплены, прилетали воровать бобы. Когда 7-го числа мы проехали Руо и не увидели епископа, мы решили, что он узнал от хирурга о нашей задержке и отложил свою поездку. Он прибыл туда 12-го, пятью днями позже.