Два дня он занимался наблюдениями с целью установить географическое положение места и, используя ливни, которые временами орошают остров, отрываясь от столбов пара, обучением макололо древонасаждению и разбивке сада, в честь которого макололо дали название острову. Таким образом, ему не удалось посетить противоположную сторону трещины и он не видел великолепное течение реки за водопадом. Бегемоты уничтожили посаженные тогда деревья; и хотя теперь была снова поставлена крепкая изгородь из частокола и опять посажены апельсиновые и ореховые деревья и посеян кофе, мы боимся, что упорство бегемотов справится с изгородью. Для выращивания здесь европейских фруктовых деревьев необходимо, чтобы тут обосновался на постоянное жительство какой-нибудь миссионер. Персики и абрикосы цветут в конце сухого сезона, и искусственное орошение необходимо. Батока – единственные древонасадители в стране – выращивают только местные фруктовые деревья – мосибе, мотсикири, бома и др. Когда какое-нибудь племя начинает интересоваться деревьями, оно сильнее привязывается к тому месту, где они посажены. Таким образом они оказывают цивилизующее влияние.

Прежде чем расстаться с самым величественным водопадом в мире, будет извинительно упомянуть о том факте, что, несмотря на то несомненное впечатление, которое он производил на умы туземцев внутри страны, никакие сведения о нем никогда не доходили до португальцев. Примерно в 1809 г. два черных невольника, по имени Педро Баптиста и Андре Хосе, были посланы из Касанза, селения, находящегося в 300 милях от западного берега, через страну Казембе в Тете, расположенное примерно на таком же расстоянии от восточного берега. Дама, живущая ныне в Тете, донья Евгения, хорошо помнит, как эти невольники – с шерстистыми волосами, убранными так, как того требует мода, принятая среди лонда, – прибыли в Тете и жили там, пока не прибыла почта от мозамбикского генерал-губернатора, которую они с успехом и доставили обратно в Касанза. Вот на этой-то тоненькой ниточке и держатся все претензии португальцев на то, что они владели путями через Африку. На их картах исток Замбези показан к юго-юго-западу от Зумбо, примерно в том месте, где был открыт водопад. Основываясь на этом весьма сомнительном авторитете, один никогда не путешествовавший английский фабрикант карт с забавнейшей самоуверенностью утверждает, что река выше водопада протекает по пустыне Калахари и в ней теряется.

Памятник Давиду Ливингстону в парке, недалеко от водопада Виктория

Фотография

Где побывает один англичанин, там побывают и другие. Г-н Болдуин из Наталя умудрился достигнуть водопада с помощью одного только карманного компаса. Встретив этого второго подданного ее величества, которому довелось увидеть величайшее из африканских чудес, мы узнали, что он является в некотором роде пленником на свободе. Он явился к Машотлане и попросил перевезти его на северную сторону реки. Когда река была почти пересечена, он вздумал выкупаться, прыгнул в воду и доплыл до берега. «Если бы, – говорил Машотлане, – его съел один из водящихся здесь в изобилии крокодилов, то англичане обвиняли бы нас в его смерти. Он чуть-чуть не причинил нам большого вреда; поэтому мы сказали ему, что он должен заплатить пеню». Так как у Болдуина с собой ничего не было, они следили за ним в ожидании, когда прибудет его фургон, находившийся на расстоянии двух дней пути, и они получат бусы.

Мост возле водопада Виктория, построенный в Великобритании и на кораблях переправленный в британскую колонию Северная Родезия в 1905 г.

Фотография

Машотлане получил воспитание в лагере Себитуане, где особого уважения к человеческой жизни не питали. Он еще не достиг полного расцвета, и мы не заметили на его открытом лице никаких признаков тех дурных влияний, которые воздействовали на его ум с самого детства. Однако глаза туземцев оказались более зоркими; наши люди выразились о нем следующим образом: «Он пил человеческую кровь, – это видно по его глазам». Он не чинил больше никаких трудностей в отношении м-ра Болдуина. Но через неделю после нашего ухода он серьезно ранил одну из своих жен, ударив ее по голове своей булавой с наконечником – рогом носорога. Так как она принадлежала к хорошей семье, то она ушла от него. Позднее мы встретили ее и еще одну его жену на пути внутрь страны.

На несколько миль вокруг водопада земля усеяна агатами. К сожалению, поверхность большинства из них повреждена из-за почти ежегодных пожаров, когда выгорает сухая трава. Наши люди были восхищены, когда услышали, что они вполне могут заменить кремень в мушкетах; это, а также новое представление о ценности золота (далама) и малахита, которое они приобрели в Тете, заставило их понять, что мы были не совсем дураками, когда поднимали камни и рассматривали их.

Двигаясь вверх по реке, мы переправились через Леконе в месте ее впадения, примерно в 8 милях выше острова Калаи, и пришли в деревню, расположенную против острова Чунду. Вождь ее, Намбоуэ, – один из матабеле, или зулусов, который должен был бежать к макололо, чтобы спастись от гнева Моселекатсе. Когда мы разговаривали, вышли его шесть красивых жен и сели позади него. У него только двое детей.

У береговых племен беглеца почти всегда продают, но здесь он сохраняет то же положение, которое имел в своем родном племени. Дети пленников пользуются теми же правами, как и дети данного племени. Достопочтенный Т. М. Томас, миссионер, который живет теперь с Моселекатсе, утверждает, что такая же система практикуется и среди зулусов, или матабеле. Он говорит: «Африканский невольник, захваченный племенем при набеге, начинает сразу пользоваться привилегиями сына этого племени; так его и называют. Он относится к своим новым хозяину и хозяйке с уважением, как к родителям. Он не только является почти равным своему хозяину, но может безнаказанно уйти от последнего и идти куда угодно в пределах данного княжества; хотя он крепостной или слуга, его положение, особенно во владениях Моселекатсе, не является рабством в чистом виде, ибо, благодаря старанию и прилежанию, он сам может стать хозяином и даже более богатым и могущественным, чем тот, кто взял его в плен».

Обычай, существующий у этого народа, продавать по возвращении из набега друг другу пленных за зерно или скот может создать представление, что рабство существовало во всей полноте среди коренных африканцев. Однако м-р Томас, наблюдавший, как это часто случалось и нам, эту систему в действии, совершенно правильно замечает: «Африканский хозяин не требует ни точности, ни быстроты, ни напряжения, как это делает европейский. В Европе трудностью является недостаток времени; в Африке – незнание, на что его употребить». Если не принимать во внимание ужасную растрату человеческих жизней, которая имеет место при набегах, рабство среди туземцев не является таким отвратительным, каким оно всегда бывает, если рабовладельцы – европейцы. Может быть, это нехорошо, что путешественник тоскует по родине и его мысли постоянно возвращаются от условий и обстоятельств жизни бедняков на чужбине к положению одиноких на родине, но это неизбежно. Когда видишь, с какой легкостью могут существовать здесь самые низшие классы населения, нельзя не вспомнить с грустью, как трудно живется нашим беднякам, с каким робким усердием ищут они работы и как жестока борьба за существование. И в то же время громадные пространства этой прекрасной земли остаются ненаселенными и не используются для той благодетельной цели, которая была предначертана их создателем.

Мы провели воскресенье 12-го числа в деревне Мол еле, высокого старого батока, гордившегося тем, что он был прежде большим любимцем Себитуане. По пути сюда мы проходили через лес, изобиловавший всякой дичью. Слоновые бивни, поставленные на могилах в виде надгробных памятников, теперь гниют, а черепа, которые батока раньше ставили на шестах для украшения своей деревни, не заменяемые новыми, рассыпаются в пыль. Здесь стал явным голод, о котором мы слышали: люди Молеле, чтобы добыть пищу, выкапывали в болотах корни тцитла и вырезали мягкую сердцевину из пальмовых деревьев.