Возвращаясь на юг с гор, поднимающихся около северного края озера, мы достигли резиденции Маренга 7 октября. Так как ему не удалось уговорить нас «провести с ним весь день, чтобы пить пиво, которое, – как он нам сказал, – было совсем готово», то он снабдил нас продуктами, которые были принесены еще до того, как мы дали ему подарок.

Вождь Манканбира также обошелся с нами дружелюбно. Но повсюду, где существует торговля невольниками, люди нечестны и невежливы, и эта торговля неизменно оставляет на своем пути злобу и проклятия. Первым вопросом, который нам задавали на переправах через озеро, был: «Вы приехали покупать невольников?» Услышав, что мы англичане и никогда не покупаем невольников, спрашивающий принимал высокомерный вид и иногда отказывался даже продать нам пищу. Этот недостаток в уважении к нам можно было объяснить тем влиянием, какое на них оказывают арабы, суда которых иногда захватывались английскими крейсерами, хотя занимались они дозволенной законами торговлей. На этих перевозчиках была одежда, привезенная из других стран, бусы и медная проволока, а у некоторых были мушкеты.

У Чинтанда, одной из невольничьих переправ, нас впервые в Африке ограбили, и мы на собственном опыте убедились, что среди них так же, как и среди более цивилизованных народов, имеются ловкие воры. Возможно, это было только совпадением, но мы никогда не подвергались грубому обращению или опасности, и у нас никогда не крали вещей нигде, кроме тех мест, где люди занимались торговлей невольниками. У нас все время была такая уверенность в безопасности, что никогда, за исключением тех случаев, когда мы подозревали измену, мы не выставляли на ночь часовых. В тот вечер наши спутники-туземцы устроили попойку и, чтобы мы не слышали их вольных и непринужденных хмельных речей, отошли от нас на расстояние около 30ярдов; у двоих из нас в это время был легкий приступ лихорадки. Между 3 и 4 часами утра, когда мы крепко спали с ружьями и винтовками наготове, появилась группа ловких туземных молодчиков и унесла большую часть нашего имущества. Так как мы спали просто под парусом, нетрудно было это сделать. Один из нас почувствовал, что его подушка двигается, но в сладком сне он решил, что это его слуга поправляет одеяло, и он не шевельнулся. Когда мы, как делают честные люди, проснулись в обычный час, один из нас воскликнул: «Мой саквояж пропал со всей одеждой и сапогами». «И мой», – ответил другой. «И мой тоже, вместе с мешком бус и рисом», – произнес третий. «Взята ли ткань?» – с волнением был задан вопрос, так как кража ее была равносильна потере всех наших денег. Но она была спасена, так как в ту ночь мы подложили ее под голову вместо подушки. Как раз у наших постелей, на берегу, мошенники оставили барометр-анероид и пару сапог, думая, вероятно, что они могут пригодиться нам, или просто потому, что им они были не нужны. Несколько находившихся в одном мешке высушенных растений и рыб они выбросили нам, но унесли большую часть нашей коллекции, часть наших записей и почти всю одежду.

У одного из членов нашей экспедиции ничего не осталось, кроме того, что на нем было надето. Другой член экспедиции спасением своего лучшего костюма был обязан женскому любопытству. Накануне, это было в воскресенье, он ушел от толпы, чтобы выкупаться и переодеться на берегу среди тростника. Прежде чем раздеться совсем, он осмотрелся и заметил, что на него смотрит толпа женщин. Он опять оделся, не выкупавшись и не сменив одежды. Белой кожи здесь стыдятся; она кажется неестественной, как бесцветный сельдерей или белая мышь. Вернувшись в лагерь, вокруг которого весь день стоял неугомонный шум и собирались толпы посетителей, он переоделся только тогда, когда стемнело, надев свой лучший костюм; когда ложились спать, то было слишком поздно переодеваться еще раз и он лег в нем. Поэтому у него оказался украденным только тот костюм, который был похуже.

Мы не могли заподозрить жителей той деревни, около которой расположился наш лагерь. Вероятно, воры следовали за нами в течение многих дней, выжидая удобного случая. Наши подозрения пали на нескольких людей, прибывших с восточного берега. Но так как не было улик и мы думали, что узнаем, если наши вещи будут продаваться поблизости, мы не поднимали шума и начали обзаводиться новой одеждой. К счастью, не тронули наши револьверы и ружья. Но мы чувствовали себя очень униженными, так как нас, вооруженных людей, ограбили несколько чернокожих мошенников.

Некоторые из лучших мест для рыбной ловли являются, по-видимому, частной собственностью. Однажды утром, во время бури, мы нашли убежище в большой лагуне, сообщавшейся с озером узким проливом. Поперек этого пролива были забиты сваи, между которыми оставались только промежутки для плетеных верш. Десятка два людей вытаскивали рыбу. Мы попробовали купить немного рыбы, но они отказались ее продать. Они сказали, что рыба не принадлежит им и что они должны послать ее хозяину, которому принадлежит это место. Хозяин скоро пришел и охотно продал нам весь улов.

Некоторые кладбища очень хорошо устроены и хорошо содержатся. Это мы заметили еще в Читанде и в особенности в деревне, находящейся на южном берегу прекрасной гавани, у мыса Мэклер. С восточной и южной стороны на кладбище сделаны широкие, аккуратные дорожки. В северо-восточном углу кладбища росло большое старое фиговое дерево. Его раскидистые ветви бросали на могилы приятную тень. Вокруг этого священного места росли и другие великолепные деревья. Так же как и у нас, могилы были сделаны холмиками, но все они были расположены с севера на юг. Покойника, очевидно, клали головой к северу. Могилы женщин и мужчин различались по отдельным предметам, которыми покойный пользовался при жизни, но все они были сломаны, как будто для того, чтобы показать, что ими никогда уже не будут больше пользоваться. Кусок рыболовной сети и сломанное весло говорили о том, что похоронен рыбак. На могилах женщин лежали деревянные ступки и тяжелые пестики, употребляемые женщинами для дробления зерен, корзинки, в которых просеивают муку, и многочисленные тыквенные бутылки и разбитые горшки. По-видимому, представление, что загробная жизнь похожа на настоящую, не является преобладающим; тем не менее у изголовьев некоторых могил заботливо выращиваются банановые деревья. Если это не просто украшение, их плоды можно считать приношением тем, кто еще сохранил земные вкусы. Жители соседних деревень были дружелюбны и предупредительны и охотно приносили нам для продажи продукты.

Продолжая наши исследования, мы обнаружили, что северная часть озера была пристанищем беззакония и кровопролития. Племя мазите, или мазиту, живет высоко в горах и совершает неожиданные хищнические набеги на деревни, расположенные в долинах. Это – зулусы, выходцы с юга, из внутренней части Софала и Инхамбане, принадлежащие к тому же семейству племен, которые берут ежегодную дань с португальцев на реке Замбези. Все деревни, расположенные к северу от резиденции Манкамбира (11°44 ю. ш.), были недавно разрушены этими страшными грабителями, но при нападении на Манкамбиру, на Маренгу они потерпели поражение. Заросли и палисады вокруг деревень давали возможность стрелкам из луков подстреливать нападавших мазиту, не подвергаясь опасности, но они боялись приблизиться к месту, где не могли воспользоваться своими щитами. За резиденцией Манкамбиры мы увидели сожженные деревни и гниющие трупы павших от копий мазиту всего несколько дней назад. Люди нашего сухопутного отряда боялись идти дальше, так как среди них не было ни одного европейца. Они страшились встречи с теми, ужасные злодеяния которых им попадались на каждом шагу. Этот отказ туземной сухопутной группы двигаться вперед без сопровождения белого человека был вполне естествен, так как вражеские шайки, разорившие страну, все еще слонялись поблизости. И если бы эти хищники увидели только людей одного с ним цвета, они тотчас напали бы на них. То, что мы согласились на просьбу наших чернокожих спутников, привело к событию, которое могло иметь очень серьезные последствия.