ДозирЭ поставил опустошенный кубок, хотел было вытереть рот тыльной стороной ладони, но вовремя опомнился и промокнул губы широким листком бархатицы. Этот листок впитывал в себя влагу, словно губка, одновременно выделяя свой собственный кисловатый освежающий сок. Последнее время во дворцах Грономфы возникла новая мода: использовать во время еды это растение вместо кувшина с душистой водой, полотенца, рукава или подола плавы.

— Согласен — хорошая лошадь требует должного ухода, — не отставал ДозирЭ. — Но у тебя есть прекрасный доверитель и честнейшие трудолюбивые распорядители и содержатели твоих заведений. Взять, допустим, Арпада…

Молодой человек был недалек от истины, отмечая достоинства помощников Идала. С тех пор как плантации льна, хлопка и тоскана, ткацкие мастерские, склады, лавки, гомоноклы и кратемарьи, а также многоярусные доходные дома остались без хозяйского присмотра, владения рода Идала не пришли в упадок. Плантации по-прежнему обрабатывались, принося высокие урожаи, мастерские изготавливали прекрасные ткани, которые охотно раскупались. Более того, в прошедшем году торговля складывалась весьма успешно, а указ Инфекта об отмене подати принес дополнительно не менее ста берктолей. Что же до благодарного Арпада, то бывший десятник гиозов оказался исключительно честным и способным содержателем и увеличил доход от вверенной ему кратемарьи за год в два раза. И это несмотря на отсутствие в городе Белой либеры — неиссякаемого источника скандальной, но внушительной прибыли. Даже видавший многое на своем веку доверитель Идала, всё это время продолжавший исправно вести «денежные книги» рода, был немало изумлен. Случай невероятный, тем более для Грономфы, с ее несколькими тысячами кратемарий.

— Это так, — кивал головой рассудительный Идал, теребя на шее кончик наградного платка. — Мои работники заслужили самого щедрого поощрения. И пожалуй, сложись всё как-нибудь по-другому, я с удовольствием предался бы занятиям мужа, озабоченного лишь посещениями общественных мест и последними событиями в Рестории. А лучше всего было бы никогда не скидывать плащ, особенно этот — белый, который мне дороже всего. Военное занятие я люблю, хотя мне и не нравится убивать. А в нем выше всего я ставлю нашу дружбу, скрепленную кровью. Но я должен помнить, что теперь один несу ответственность за весь наш род, почти обезглавленный благодаря глупости и жадности моих братьев. Лишь я один теперь отвечаю за все земли и постройки, которые на самом деле принадлежат не мне, а нашему древнему роду и его потомкам. Вправе ли я всё это бездумно растрачивать? Теперь я обязан лично заниматься всем, беречь родовой дворец, преумножать богатства и, когда наступит время, передать всё это в целости и сохранности, вместе с родовым жезлом, выпестованным мною преемникам.

Тут ДозирЭ подумал о своем родовом жезле, который получил от ЧезарЭ — владельца роскошного дворца, мужа коварной красавицы Иврусэль. Он долго смекал, куда дел этот небольшой медный цилиндр, и наконец вспомнил, что отдал вещицу на сохранение Кирикилю. Удивительно, но молодой человек, слишком увлекшись всеми обстоятельствами своей новой головокружительной белоплащной жизни, так ни разу жезл и не открыл. А ведь в его чреве сокрыта вся история рода ДозирЭ, сведения о многих его предках, поколение за поколением…

— Пожалуй, ты прав, Идал: твое предназначение определено богами. В «Откровениях Ибеуса» ясно сказано: «И не нам — смертным, что-то менять собственною волею, ибо путь каждого предначертан звездами…» — поддержал друга ДозирЭ. Однако он с некоторым беспокойством наблюдал за своим товарищем, обнаружив в нем новые черты, которых еще день назад не было и в помине. Пока он выглядел воином, старым добрым другом, с уст которого еще срывались всякие забористые словечки, но уже проглядывал в нем гордый эжин, свободный, богатый, самоуверенный. Как он сказал? «…Мои работники заслужили поощрение…»

— О каком предназначении вы говорите? — вмешался в разговор Одрин, который всё это время незаметно прислушивался к беседе двух воинов. — Наше единственное предназначение — служить Божественному. Чего еще желать? Разве что женщину.

И дорманец громко рассмеялся, послав приглянувшейся люцее призывный взгляд. Девушка в ответ благосклонно улыбнулась.

— Посмотри, ДозирЭ, сколь обольстительна эта богиня из Дворца Любви, — продолжал Одрин. — Взгляни, как вздымается ее грудь. Загляни в ее зеленые глаза. А этот изумительный поворот головы?

— Что из того? — пожал плечами ДозирЭ, однако про себя отметил, что беловолосая люцея действительно достойна самого искреннего восхищения.

— Как что? Бери ее. Тебя ждет бездна удовольствий. Вперед!

— Благодарю тебя, рэм, — ответил, отмахиваясь, ДозирЭ и вдруг с горечью вспомнил, как в Бенедикте, благодаря новоиспеченному другу, оказался на ложе сразу с двумя буроволосыми люцеями. — Благодарю тебя. Но почему бы тебе самому ею не заняться?

ДозирЭ поднес к губам кубок и сделал несколько полных глотков. Одрин даже как-то расстроился и перестал шутить. Теперь он говорил вполне серьезно:

— Я вижу, что твои чувства по-прежнему заняты другой особой. Жаль, ибо страдания твои не только бесполезны, но и весьма опасны!..

Смеркалось. Отовсюду слышалась музыка, пение, звонкий смех, шумные разговоры. Кругом танцевали. Глаза гостей блестели, в них отражались огни и манящие улыбки страстных люцей.

Вдруг появился порученец Алеклии. Обратившись к ДозирЭ, Идалу, Одрину и Семерику, он распорядился следовать за ним. Белоплащные поставили кубки, оправили плащи и оружие и двинулись за порученцем. Воины пересекли густой сад, перешли по мостику небольшое искусственное озеро и спустились по Серебряной лестнице вниз, затем преодолели широкую поляну, где пиршество было в самом разгаре, и, наконец, вышли к «Городу предков». Там, рядом с двумя громадными золотыми львами, между гигантских тектолитовых скульптур славных праотцев, были расставлены трапезные столы для самых знатных авидронов.

Божественный пировал в окружении известнейших граждан Авидронии. Особое место занимали крупные военачальники и флотоводцы. Тут же были послы Медиордесс и Яриады Северной. Чуть в стороне восседали пятьдесят три липримара — наместники всех сегодняшних авидронских территорий.

Вместе с достойнейшими мужами трапезничали люцеи — около ста самых красивых девушек Дворца Любви. Несомненно, эти восхитительные юные создания своим присутствием придавали всей обстановке особое волнующее очарование.

По одну сторону от Алеклии со скучающим видом сидел Провтавтх, с золотым венцом на голове, как и положено Другу Инфекта и члену Совета Пятидесяти. По другую — яриадец Друзилл, молодой талантливый художник и скульптор, сменивший впавшего в немилость Неоридана.

Воинов Белой либеры подвели к величественной статуе основателя Грономфы — Яфы. Они огляделись и обомлели, увидев, что стоят напротив правителя Авидронии, восседающего за золотым столом.

— А вот и они, — радушно взмахнул руками Инфект, привлекая внимание ближайшего окружения. — Это первейшие мои телохранители — исключительно отчаянные и наиболее удачливые в сражениях воины.

Десятки лиц немедленно обратились в сторону белоплащных. ДозирЭ заметил Андэль, которую последний раз видел в Бенедикте, и внутри у него что-то дрогнуло. Девушка выглядела бледной, взгляд люцеи, как бы невзначай остановившийся на фигуре грономфа, был смертельно холоден.

— Семерик, или лучше ты, ДозирЭ, расскажи мне еще раз о вашем поединке с воинами «Золотого отряда». Слушайте, авидроны, это одна из самых интересных историй моего недавнего похода. Вот этот цинит собственной рукой убил именитого воина Сафир Глазза, известного берктольского поединщика Измаира.

Гости Божественного устроились поудобнее.

ДозирЭ вздохнул полной грудью и, едва пересилив волнение, в который раз поведал известную историю — от первой стычки в совещательной зале Совета Шераса и до схватки у источника Вецони. Когда он закончил, друзья и эжины одобрительно закивали головами.