Чапло был суетлив и многословен. Вспоминая военную жизнь, говорил без умолку, и от бесконечных рассказов и наставлений молодой человек быстро притомился. Заметив это, Андэль вызвалась собирать урожай, чем, собственно, до этого старик и занимался, и увлекла своего нового знакомого в сады.

В тени старых раскидистых деревьев с золотыми листьями поигрывал лесной ветерок. Стайка мелких птиц, пугаясь каждого шороха, перелетала с ветки на ветку.

ДозирЭ, используя особый шест с серпом на конце, срезáл с верхних веток гроздья спелых медовых орехов. Эта работа, поначалу казавшаяся несложной, на самом деле требовала необычайной сноровки и немалых усилий. Поэтому юноша, несмотря на всю свою природную ловкость и привитую строгими наставниками выносливость, с непривычки быстро выдохся, однако старался не показать виду — работал не останавливаясь, немилосердно кромсая беззащитные золотые кроны. Девушка, собирая упавшие плоды в корзину, украдкой посмеивалась.

Она рассказала ДозирЭ о себе и о своей семье.

Чапло получил в награду за двадцать пять лет служения в партикуле небольшой кусок земли на берегу озера и, таким образом, стал владельцем скромного поместья. Ближе к водоему он разбил сады, где высадил медовый орешник, который любил влагу и уже на пятый год начал плодоносить, а еще обзавелся виноградником и всякой мелкой живностью. Близость Грономфы должна была обеспечить стойкий спрос на все, что плодоносило и размножалось, поэтому будущее виделось ветерану зажиточным и спокойным. Позже в ближайшем селении он нашел себе женщину, и через год у них родилась дочь, которую назвали Андэль — «цветущая для услаждения взора богов». Вскоре мать ребенка умерла — ее ужалила змея-золотохвостка, и Чапло вынужден был в одиночку воспитывать дочь.

Несколько урожаев погибли, когда Удолия, пресытившись во время сезона дождей обильными ливнями, выходила из берегов. На протяжении следующих двух лет все, что давали деревья и виноградники, погубила саранча. Чтобы спасти хозяйство от разорения, Чапло обратился за помощью в Липримарию и, в надежде получить необходимую по его разумению сумму, вынужден был заложить землю и все плодоносные деревья. Сначала Чапло, рассчитывая всё быстро поправить, нанял нескольких работников, при помощи которых восстановил сады и запущенный виноградник, потом посадил сотню финиковых пальм и две сотни оливковых деревьев — это было одним из главных условий Липримарии. В довершение всего он разбил великолепный цветник, который передал на попечение подрастающей дочери.

Однако древние боги Авидронии, всевидящие Гномы, не проявили к своему преданному почитателю сострадания: радости первых успехов сменились отчаянием — дела не шли. Работать приходилось всё больше и больше, а торговцы рассчитывались всё хуже и хуже. Изменчивая Грономфа, чьи торговые форумы и рынки были переполнены всякой едой: щедрыми дарами окружающих ее лесов и полей, а еще снедью, которую регулярно доставляли торговые караваны, обозы и корабли, — не хотела теперь платить за тяжелые труды садовода прежнюю цену.

Чапло не смог вернуть долг, теперь по закону сады должны были отобрать, а старика подвергнуть ристопии. Андэль нашла единственный выход: едва ей исполнилось шестнадцать лет, вопреки желанию отца, а вернее, втайне от него она отправилась в Грономфу и постучала в дверь первой попавшейся акелины.

Юную авидронку приняли с распростертыми объятиями и предложили подписать кабальный договор. Потом оплатили долги ее отца, облачили девушку в дорогие одежды, водрузили на голову бронзовый венец люцеи, а на шею — гранатовое ожерелье. Теперь Андэль навечно принадлежала Инфекту и должна была дарить любовные ласки любому мужчине, который внесет за удовольствие соответствующую плату.

Когда молодые люди закончили работу, уже смеркалось. Чапло остался доволен: для него двадцать корзин плодов — весьма существенное подспорье. Андэль позвала ДозирЭ купаться, тот с радостью согласился, так как весь взмок и устал, и они отправились к озеру.

Удолия безбрежной гладью возлежала в фиолетовой закатной дымке. Прямо водное пространство, поддернутое всплесками и свечением тучной мошкары, уходило в бесконечность, по сторонам теснились на линии горизонта нависающие утесы и черные леса. Утомленное жарким днем, озеро наслаждалось внезапной прохладой. Истощенное сильными испарениями, за день утолив жажду тысяч животных, оно покойно отдыхало, мирно восполняя запасы внутренними источниками. Какое блаженство — вот так нежиться в уютном ложе своих бескрайних берегов в предночной истоме!

ДозирЭ поразился увиденной красоте. Долгое время он в удивлении стоял на берегу, слушал таинственные вечерние звуки, вдыхал непривычные запахи, наблюдал за яркими закатными мазками, разукрасившими небо и воды. Он опомнился лишь тогда, когда увидел невдалеке обнаженную Андэль. Маленькая богиня озерной заводи вступила в теплое марево по колено, и по искристой глади скользнуло ее неясное отражение.

Теперь внимание ДозирЭ было приковано к тонкой фигурке. Она напомнила ему одну из статуй знаменитого ваятеля Неоридана, которую он как-то видел в одной из зал Форума Искусств. Юноша впервые видел столь совершенное женское тело: точные линии, плавные переходы, соразмерные притягательные формы.

Девушка оглянулась и призывно взмахнула рукой. ДозирЭ немедля скинул одежды и последовал за ней.

Они долго плескались и плавали недалеко от берега. ДозирЭ пытался настичь девушку, но ему ни разу не удалось даже прикоснуться к ней: Андэль оказалась великолепной пловчихой и непревзойденной ныряльщицей. Много раз молодой человек пытался пленить светлокудрую шалунью, но каждый раз, появляясь на поверхности, он не обнаруживал ее на прежнем месте. Вынырнув в последний раз, ДозирЭ заметил, что солнце село и озерную гладь освещает только синеокая Хомея.

Пошатываясь от приятной усталости, купальщики вышли из воды.

— Как ты прекрасна, Андэль! Будто статуя Неоридана! — восхищенно произнес ДозирЭ и взял в руки тонкую кисть девушки. Ее нежная ручка затерялась его в больших мозолистых ладонях.

Андэль, загадочно улыбаясь, подняла глаза. Перед ней стоял атлет с мощным торсом и крепкой мускулистой шеей. На лице над губой вздулся некрасивый шрам, но большие чувственные глаза горели неистовым огнем.

Девушка высвободила руку и отступила назад. Юноша был высок и сухощав, его влажная шелковистая кожа в свете Хомеи отсвечивала бронзой.

— Я рождена, чтобы быть люцеей. Все так говорят, — наконец произнесла Андэль. Она вновь приблизилась к мужчине и коснулась ладонью его груди, потом дотронулась до плеча, скользнула пальцами по линии ключиц.

— Почему именно люцеей? — удивился ДозирЭ, млея от прикосновений.

— Чтобы моя красота была доступна всем, чтобы люди могли ею любоваться, словно работами Неоридана.

ДозирЭ был больше не в силах сдерживаться и опустился на колени. Он наклонился и коснулся губами земли, а потом стал шептать старинную молитву.

— …Эгоу, свет ночи, Хомея божественная! Возгорайся огнем призывным, влекущим в таинство любви. Подтолкни несчастных к пропасти! — закончил он и с мольбой в глазах обратил свой взор к девушке.

Лицо Андэль осветилось счастливой улыбкой. Возжелав того же, она продолжила древний обряд, воздев руки к небу:

— Великая Хомея, родительница наша! Даруй нам мгновения счастья!

И длилась ночь бесконечно. И играло на лицах безумцев сияние Хомеи. И сгорали сердца, сжигаемые огнем. И терялся ДозирЭ, в первый раз исполняя волю природы. И смеялась Андэль, и шептала ему на ухо подсказку. А вокруг, искрясь алмазами, кружила звездная пыль.

Два года назад, в трех тысячах итэм от Авидронии, на острове Нозинги, личные жрецы Фатахиллы совершали обряд жертвоприношения:

— О, сердце наше, Громоподобный Фатахилла! Интол всех интолов странствующих племен флатонов и народов Темного океана! Ты — глаза наши, голос наш, мысли наши! Мудрость тысячелетий на твоих устах. Падаем ниц перед щедрой Хомеей, матерью твоей, дабы даровала тебе в борьбе с врагами победу! — Жрецы закончили молитву, и помощники подвели к жертвенному месту два десятка одногорбых верблюдов. Брызнула кровь из-под ножей — несчастные дромадеры пали замертво. Теперь Хомея будет довольна.