ДозирЭ вел себя вызывающе, казалось, не замечал присутствия своего давнего недруга и его подручных. Взгляд его был тверд, и если он и страдал, то тщательно это скрывал под маской безразличия и брезгливости. Меньше всего в эти мгновения он походил на жертву. Те, кого Сюркуфу довелось видеть до сих пор в «зале Мужества», с первых мгновений, как их сюда приводили, впадали в глухое уныние. Теряли самообладание, становились безвольными, умоляли о пощаде, готовы были идти на любое унижение. Незамедлительно выкладывали все, что знали, и даже больше. Но этот еще не сломлен, надеется, должно быть, с достоинством перенести все пытки и красиво умереть, как подобает воину. Что ж, посмотрим, что у него из этого получится. «Готов поставить инфект: он будет лизать мне ноги».

Последнюю фразу Сюркуф произнес вслух, обращаясь к Белмодосу и одновременно к одному из служителей «залы Мужества» — самому главному. Писарь при этом вяло улыбнулся и опустил глаза, а опытный костолом, голова которого напоминала бычью, только не имела рогов, согласно кивнул, всем своим видом показывая, что иначе и быть не может…

Служители помолились, по кругу распили кувшин кислого вина, а остатки плеснули в рот обвиняемому.

— Начнем же, наконец, — недовольно потребовал Сюркуф. — Только будьте аккуратны — не лишите его жизни раньше времени. Иначе окажетесь на месте этого неудавшегося героя.

— Как? — удивился тот, что походил на быка. — Ты даже не потребуешь, чтобы он всё рассказал добровольно?

— Посмотри на него! — Орлиный нос Сюркуфа в ярости заострился. — Ты видишь, он и не собирается с нами разговаривать. Сначала мы собьем с него всю эту спесь, которой он набрался в Белой либере, а потом уже будем беседовать.

— Но это не по правилам.

— Достаточно пререканий, цинит. Неужели ты не ведаешь, что дело, о котором идет речь, — исключительное и требует особого подхода? Мы не успеем моргнуть, как с нас потребуют исчерпывающие сведения обо всем, а в особенности о соучастниках и пособниках. И потребует не кто-нибудь, а сам Божественный. Если мы не справимся — нас накажут, и накажут жестоко. Однако в случае успеха, а добрая часть дела уже сделана, нас ожидают награды, и награды немалые. Сейчас же все, что могу, — это присовокупить к будущей признательности Инфекта вот этот золотой для тебя и еще один — для твоих помощников.

Монеты были с благодарностью приняты…

Работали неспешно. «Колесо правды», как приспособление сложное и весьма капризное, не терпело суеты. Здесь требовался многолетний опыт, обстоятельность, а еще, по выражению самих же служителей легендарных подземелий, — особый настрой или даже вдохновение. Одно неверное движение — и несчастный, подвергаемый истязаниям, мог погибнуть. То же происходило, если механизм был неисправен или плохо подготовлен к работе. Но если всё было в порядке, если мучители работали «с настроением» и слаженно, а в этом им неизменно помогало доброе вино, обвиняемый переживал самые ужасные страдания, которые только можно было себе представить, и при этом его организм нес минимальные потери: кости — целы, сухожилия не разорваны.

Самоуверенный ДозирЭ полагал, что нет на свете такой силы, которая могла бы поколебать твердость его духа, закаленного в партикуле твердокаменного Эгасса. Но даже его чуть не надломила изуверская жестокость создателей «колеса правды». Наверное, ему помогло держаться то, что его истязателем был именно ненавистный Сюркуф, который не без видимого удовольствия глумливо наблюдал, как страдает его заклятый враг.

Служители «залы Мужества», используя ворот, точно такой, какой применялся в средних метательных механизмах, навалившись, приводили в действие ужасную пыточную машину. Толстые жгуты из скрученных волос всё сильнее и сильнее натягивались, передавая усилия на другие блоки; мерно вращались бронзовые втулки и передаточные звезды, меняли положение толстые перекладины, составляющее окружность колеса. С каждым оборотом распятое тело всё сильнее выгибалось и растягивалось, и казалось, что вот-вот будет разорвано на две части — так трещали сухожилия и хрустели суставы.

Когда тело опускалось вниз, оно окуналось в бассейн с нагреваемой водой. На первом обороте вода была едва теплая, но на пятнадцатом круге — почти кипела. В этом положении «колесо правды» на некоторое время останавливалось, при каждом последующем обороте время этой остановки увеличивалось, и, чтобы не захлебнуться, несчастному требовалось проявить особую сноровку. Спазмы удушья вызывали дикий животный страх.

Пот струился по серым лицам мучителей, они заметно устали. Но вот уже было сосчитано двадцать кругов, а белоплащный воин так и не издал ни звука. Служители «залы Мужества» повидали много смельчаков, но мало кто из них выдерживал более десяти оборотов. Обычно после двух-трех кругов любой разбойник молил о пощаде. Но этот грономф, демонстрируя какое-то сверхчеловеческое усилие воли, продолжал терпеть, хотя уже после третьего круга взор его был безумен, а тело имело самый жалкий вид.

Мучители то и дело оглядывались на Сюркуфа — не хватит ли? — но тот лишь нервически покусывал губу, ожидая, что белоплащный все-таки не выдержит — сломается. Но вот уже пошел двадцать первый круг, а ДозирЭ продолжал молчать. Единственным человеком, который перенес двадцать одно вращение «колеса правды», был знаменитый пират Ибелис: о нем говорили, что гаронны наделили его удивительной способностью быть бесчувственным к боли. Но и тот не утерпел.

Минул двадцать пятый круг. Сюркуф коротко выругался и приказал остановиться. ДозирЭ отвязали, бросили на каменные плиты пола и окатили холодной водой. Его осмотрел лекарь и одобрительно кивнул. «Колесо правды» вновь показало себя безупречным механизмом: несмотря на все пытки, тело молодого человека находилось в значительно более приличном состоянии, чем можно было ожидать.

Вскоре ДозирЭ очнулся. Он был несколько удивлен, поняв, что жив и почти невредим. Пленника посадили в особое кресло, которое служители «залы Мужества» не без иронии называли «троном», и приковали железными обручами.

Разглядев перед собой лицо Сюркуфа, молодой человек попытался издевательски улыбнуться.

— Если ты думаешь, что перенес испытания, — сказал Сюркуф, — то глубоко ошибаешься. Всё еще впереди! Если бы ты только мог представить, что тебя ожидает, то отдал бы гароннам саму душу за возможность сейчас же умереть.

— Ничуть в этом не сомневаюсь, — саркастически отвечал ДозирЭ, с трудом превозмогая страдания. — Насколько мне известно, ты блестящий выдумщик на все эти штучки. Ведь для тебя убийство человека, в том числе и невинного, самое обычное дело, ведь так?

— Что ты имеешь в виду? — зашипел Сюркуф.

Он покосился на своих помощников, которые только что опустошили очередной кувшин вина и теперь, скучая, проявляли некоторое любопытство к разговору. Вишневый жестом приказал им отойти. Теперь свидетелем разговора мог быть только Белмодос, которому Сюркуф, видимо, всецело доверял.

— Как? Неужели ты не помнишь? — ДозирЭ сделал вид, что удивился. — Ристалище, капронос по прозвищу Проклятый скиталец, и пять бешеных дикарей-бедлумов, вместо двух мирных капроносов-конников. Блестящий подлог. Нельзя и представить плана коварней. А какая идея! Интересно, сколько ты заплатил распорядителю? Инфект, десять, сто? Или так заставил, от имени своего всемогущего воинства?..

— Ты догадлив, мой друг, — криво ухмыльнулся Сюркуф.

— Однако план не удался, — продолжал ДозирЭ, пытаясь пошевелить руками, туго стянутыми обручами в запястьях. — На удивление всем, бедлумы были повержены. Что же дальше? Во избежание расследования, остается только одно — убить распорядителя. И вот мы находим его с метательным ножом в сердце…

— Ты прав, всё было именно так, — кивнул насупившийся Вишневый, — но умничаешь ты напрасно, поскольку на самом деле почти ничего не знаешь.

— А что я должен знать?

— Ну, хотя бы то, кто сподвигнул великолепного эжина Туртюфа на тот поединок в акелине.