Точно определили момент сброса ведущие штурманы Нестеров и Дуплий. На разных высотах, строго в назначенное [251] время пройдя над Южной бухтой, группы обрушили на фашистские транспорты около двухсот бомб. Прямые попадания были видны совершенно ясно. Дымом окуталась вся бухта...

Замысел оправдался. Фашисты не ожидали такого дерзкого дневного налета. Даже не успели поставить заградительный огонь и поднять в воздух истребители. Зенитчики опомнились только тогда, когда первые бомбы уже рвались в порту. Обе отбомбившиеся девятки без труда вышли из зоны огня и в том же сомкнутом строю ушли в море...

На разборе командир полка сказал:

— Бомбили, как на полигоне! Вот что значит тщательная подготовка удара. Трудно назвать имена отличившихся, все сработали отлично. Блестяще справились с задачей и наши молодые летчики Соловьев и Дурновцев...

Все экипажи вернулись на аэродром без потерь в личном составе и без особых повреждений матчасти.

Фотоснимки показали: в порту и у причалов — многочисленные взрывы. В южной части порта, где располагались склады боеприпасов, — сплошная туча черного дыма. На месте транспорта, стоявшего у причальной стенки, — огонь и дым. На станции взрывы накрыли эшелон с грузами...

Вечером московское радио передало: «Авиация Черноморского флота наносила удары по транспортам и десантным средствам противника в районе Севастополя. В результате ряда атак были потоплены и повреждены три транспорта, две десантные баржи и много малых судов».

Удар по кораблям в Севастополе 30 марта 1943 года вошел в историю полка как показательный и долго служил образцовым примером при выполнении подобных заданий.

Не удивительно, что раздосадованные фашисты решили [252] нам отомстить. В ту же ночь полк был разбужен глухими взрывами, неистовым хлопаньем зениток.

Быстро одевшись, мы выскочили во двор.

Все небо над городом и аэродромом было увешано «люстрами», как называли мы светящие бомбы на парашютах. Хоть газету читай! Всегда прерывистый звук моторов немецких бомбардировщиков сливался в сплошной гул. Слышался нарастающий свист бомб. В лучах прожекторов метались два «юнкерса», вокруг них густо мерцали звездочки разрывов...

В несколько прыжков мы оказались на дне высохшего ручья. Вздрагивала земля, сверху сыпались осколки зенитных снарядов...

Постепенно все стало стихать. Гасли «люстры», перестали грохотать бомбы. Зенитки стреляли вслед уходящим «юнкерсам»...

Утром узнали, что ночной налет фашистов большого ущерба полку не нанес. Потерь в личном составе не было ни в городке, ни на аэродроме, матчасть пострадала незначительно.

Немедленно около штаба и жилых корпусов были отрыты глубокие щели.

В то же утро 31 марта нам зачитали телеграмму командующего Черноморским флотом. От имени военного совета вице-адмирал Октябрьский благодарил за мощный бомбоудар по вражеским судам и ставил нас в пример всем соединениям, частям и кораблям флота.

День начался как обычно. Четверка торпедоносцев заступила на дежурство. Пятнадцатиминутная готовность к вылету. Ведущий группы — замкомэск Бесов, ведомые — Беликов, Федоров, я. В десять часов поступило приказание — уничтожить транспорт противника. Конвой обнаружен воздушным разведчиком в районе Евпаторийского [253] залива. Транспорт прикрывается двумя миноносцами, двумя быстроходными десантными баржами и сторожевым кораблем, а с воздуха — двумя «Дорнье-24». По составу охранения можно предполагать, что на транспорте весьма важный груз.

Группа в воздухе. Бесов и его штурман капитан Кравченко повели нас через восточную часть моря. Пройдя траверз Керченского пролива, ведущий неожиданно повернул вправо на тридцать градусов.

— Что это значит? — спрашиваю Володю.

— Сам не пойму...

— С земли нашей группе что-нибудь передавали, Панов?

— Нет, командир.

Выскочили к Алуште. Группа летела вдоль берега на виду у противника. Что заставило Бесова принять такое решение?

Вдруг пара Беликова круто отвернула в сторону моря и быстро скрылась за горизонтом. Вторая неожиданность! Виктор Беликов, прославленный летчик, дисциплинированный, отважный боец...

Наша пара продолжала полет под наведенными стволами зениток. Очевидно, Бесов решил осмотреть прибрежные коммуникации. После прохода Херсонесского маяка вздохнули с облегчением: на некоторое время оторвались от берега, занятого врагом.

По времени должны были выйти в район цели. Усилили наблюдение. Вскоре я увидел справа на горизонте корабли противника. Ведущий тоже обнаружил конвой, стал разворачиваться в его сторону. Снизившись до тридцати метров, пара понеслась на цель. Транспорт с нашей стороны прикрывали два миноносца, с противоположного борта — две быстроходные десантные баржи. Направление явно невыгодное. Но ведущий решил атаковать с ходу. Нас заметили издали, открыли ураганный огонь. Бесов пытался маневрировать, но выйти из [254] зоны огня не удалось. Плотность его все усиливалась. Подключились зенитные автоматы и крупнокалиберные пулеметы. Сверху наседали два До-24, поливая наши машины огнем из пулеметов. Воздушные стрелки вели ответный огонь. Ведущий сбросил торпеду с дистанции шестьсот метров. Следом — и мы.

Резкими маневрами по вертикали и горизонту выходим из зоны действительного огня. «Дорнье» не отстают, но атакуют уже с опаской, с больших дистанций.

— Мимо! Торпеды прошли по носу транспорта, — докладывает Панов.

— Успел развернуться на нас, — — с досадой добавляет Ерастов.

Снова та же ошибка!

Приближаюсь к самолету Бесова. Поведение его непонятно: то резко набирает высоту, то снижается. Запрашиваю, в чем дело.

— Что-то случилось с рулями... — отвечает Панову его радист.

Иду рядом. Вижу, что он с трудом справляется с управлением. «Дорнье» отвернули, мы вышли в открытое море...

На земле выяснилось, что на машине Бесова перебит трос триммера. Были и другие повреждения. На нашем самолете техник насчитал более двух десятков пробоин.

Вскоре приземлился самолет Федорова. Беликов не вернулся.

— После ухода из района Алушты наша пара направилась к мысу Тарханкут, — рассказал Федоров. — Обойдя его морем, прошли до Ак-Мечети. Не обнаружив там плавсредств, Беликов решил лететь через сушу к Евпатории. Выскочили в море между мысом Лукул и Евпаторией и сразу обнаружили конвой. С ходу, со стороны берега атаковали. Но корабли открыли такой огонь...

От прямого попадания в бензобак правого крыла факелом вспыхнул самолет Беликова. Сделав горку, перескочил [255] через быстроходную баржу, сбросил торпеду, а затем сам устремился горящей стрелой на транспорт...

Так погибли наши боевые друзья, верные сыны Родины — командир звена капитан Виктор Николаевич Беликов, штурман капитан Василий Пантелеймонович Овсянников, стрелок-радист младший сержант Григорий Никифорович Зыгуля, воздушный стрелок старший сержант Григорий Павлович Северин...

Потрясенные печальной вестью, мы еще находились на аэродроме, когда прибыл командир полка. Выслушав наши доклады, приказал собраться у крайнего капонира при въезде на аэродром: сейчас должен подъехать командующий ВВС флота генерал Василий Васильевич Ермаченков.

— Будьте готовы доложить ему обо всем.

Через несколько минут показалась «эмка». На переднем сиденье Ермаченков, на заднем — генерал Петр Николаевич Лемешко, прибывший на стажировку с Тихоокеанского флота.

— Подробности могут доложить экипажи, участвовавшие в этом вылете, — закончил Канарев свой доклад командующему.

Генерал подошел к нам. Расспросив обо всем, сказал: — Нужно проверить, достиг ли горящий самолет цели...

За ужином я спросил Кравченко, почему они с Бесовым повернули к Алуште.

— Решили осмотреть и южный берег Крыма.

— А в результате их служба воздушного наблюдения заранее оповестила корабли!

— Хотели как лучше... Две атаки...

Да, две атаки, а результат...