И — как неизбежный заключительный акт «везения» — на поле появился командир бригады полковник Токарев. На мой бессвязный доклад только развел руками:

— Ну Минаков! И как это ты умудряешься каждую свою аварийную посадку приурочить к моему приезду? Или каждый день у тебя такое?

Мне было не до шуток: в башке гудело, как в пчелином улье. Слышал еще, как полковник дивился: каким образом мне удалось привести на одном моторе перегруженный самолет на аэродром...

Да, последнее это дело — летать на чужих машинах!

Говорят: беда одна не ходит. В тот же день из воздушной разведки не вернулся самолет младшего лейтенанта Бориса Воротынцева. Молодой дружный экипаж. Ребята как на подбор, веселые, смелые: штурман Николай Былинкин, стрелок-радист Кузьма Печеницын...

Опять — крупица надежды...

Несколько ночей подряд группы самолетов наносили бомбоудары по кораблям в порту Керчь. Противник интенсивно перевозил войска, боеприпасы и горючее на Тамань. Перед полком стояла задача всячески препятствовать этим перевозкам. Авиация дальнего действия (АДД) также наносила интенсивные удары по портам Керчь и Тамань.

В Керчи противник имел исключительно сильную противовоздушную [291] оборону. Вражеские зенитчики даже не считали нужным стрелять прицельно: сквозь такую огненную завесу и муха, мол, не пролетит. Многослойный огонь зенитной артиллерии дополнялся действиями истребителей, которые патрулировали круглосуточно. Из разведывательных донесений было известно, что над Керчью ночью дежурят Ме-110 с бортовыми радиолокаторами. Истребители наводятся на наши самолеты с наземных командных пунктов, оснащенных радиолокационными станциями. Новинка из новинок!

Экипажи уже не раз докладывали командованию, что «мессеры» перехватывают их на больших высотах. Были разработаны рекомендации по противоистребительному маневрированию в ночных условиях. Однако ни один воздушный бой не похож на другой. Чаще приходилось действовать по обстановке.

13 июня не вернулся с боевого задания самолет Василия Андреева. Сомнений в боевом и летном мастерстве этого экипажа не могло возникнуть ни у кого. Все сошлись на том, что машина была сбита над Керчью.

Вот и еще одного экипажа не стало из нашей восьмерки старых однополчан. А сколько осталось?

* * *

«Удивляюсь, откуда берутся силы у Андреева?» — не раз вслух задавался вопросом наш комэск в тридцать шестом Николай Андреевич Балин. В то тяжелое лето приходилось взлетать по три раза на дню, и этот маленький, с виду не сильный человек никогда не обнаруживал усталости. В кабине он подкладывал на сиденье моторные чехлы, чтобы видеть землю, а к бронеспинке прикреплял чехлы от парашютов — так ему было легче доставать до штурвала. Педали выдвигались техником вперед до отказа. И это на дальнем бомбардировщике, торпедоносце, поднять хвост которого при взлете стоило немалых усилий и рослым, плечистым его товарищам...

А как летал! [292]

Когда в воздухе появлялась тройка самолетов, будто связанных паутинкой, все безошибочно узнавали — Андреев ведет свое звено! Его подчиненные, старшие сержанты Литвяков и Артюков, души в нем не чаяли. Отличные вышли летчики. За успешные боевые действия, по личному указанию дивизионного комиссара Владимира Петровича Алексеева, обоим было досрочно присвоено звание старшины.

И их уже нет в боевом строю. Погибли раньше своего командира...

Как всегда в таких случаях, вспоминались боевые дела. А чем еще почтить память солдата?

В августе сорок второго шли ожесточенные бои за Новороссийск. Звено Андреева вылетело на удар по войскам противника, накопившимся для атаки. У станицы Неберджаевской бомбардировщики были встречены плотным заградительным огнем. Получили много пробоин, но сумели прорваться к цели. Разбомбили и взорвали склад боеприпасов, уничтожили много гитлеровцев. По выходе из зоны огня были атакованы вражескими истребителями. Четыре «мессера» ожесточенно набросились на звено. Пытаясь взять его в клещи, атаковали снизу и сверху. Андреев маневрировал, стучали пулеметы... Бой был неравным, одна очередь за другой касалась обшивки тяжелых машин. Самолет Андреева летел с поврежденным крылом, Артюкова — с изуродованным хвостовым оперением, имела много пробоин и машина Литвякова. Звено сумело прорваться к морю, снизилось до предельно малой высоты. Теперь «мессеры» могли атаковать его только сверху, да и то осторожно, чтобы не врезаться в воду.

Пулеметная очередь, метко посланная одним из стрелков, уперлась в «мессер». Волоча шлейф дыма, фашист потянул к берегу. Вскоре на выручку бомбардировщикам подоспела пара «яков», с ходу вступила в бой. Звено отважных благополучно вернулось домой... [293]

И сколько еще приходилось Андрееву...

И все-таки не удержусь!

Скрепя сердце единственный раз нарушив строго хронологический порядок этих своих записок, сообщу со счастливым чувством, что та ничтожная доля надежды, которую оставляет в сердцах друзей скупая печальная запись «С боевого задания не вернулся», оправдала себя и на этот раз. Василий Андреев вернулся! Это было в апреле сорок четвертого...

А в ту июньскую ночь сорок третьего, на подходе к Керчи, его цепко схватили прожектора. Зенитки перешли на прицельный огонь, маневрировать стало бессмысленно: разрывы покрыли все небо вокруг. И все же Андреев решил отбомбиться по цели. Ослепленный несколькими прожекторами, лег на боевой курс и неуклонно вел машину к порту.

— Командир, прямым попаданием отбита часть стабилизатора! — доложил стрелок-радист.

Андреев шел к цели.

— Трасса «эрликона» справа! — предупредил воздушный стрелок.

Андреев держал машину на боевом курсе.

Один за другим следовали тревожные доклады. Андреев будто окаменел.

И вот наконец:

— Бомбы сброшены, командир!

Убедившись, что машина сохраняет управляемость, летчик стал разворачиваться в сторону Азовского моря. После нескольких попыток удалось окунуться в темноту: помогли другие наши самолеты, которые заходили на цель и отвлекли на себя внимание вражеских прожектористов.

Казалось, спаслись.

Но главное испытание было еще впереди.

— Самолет справа! — доложил воздушный стрелок Иван Зыбкин. [294]

— Следите за ним! — приказал Андреев и стал разворачиваться вправо.

— Атакует! — последовал очередной доклад.

Пучок трасс пронесся слева, затем спереди...

Пять раз заходил в атаку Ме-110. Стрелки отбивались, но в темноте их огонь был неэффективен. Пока спасало маневрирование...

— Стало ясно, — вспоминал почти через год Андреев, — что мы имеем дело с опытным летчиком на машине, оборудованной бортовым локатором. «Потеряться» от него, считай, невозможно. Решил маневрировать скоростью. Мы летели уже над морем...

Стрелок-радист Петр Хоменко докладывал:

— До истребителя четыреста, триста, двести метров...

Андреев резко убрал обороты, рассчитывая, что «мессер» проскочит мимо. Затем хотел снизиться и изменить направление.

Но получилось иначе...

Фашист, увлеченный атакой, не заметил, что бомбардировщик уменьшил скорость, и врезался прямо в него.

Удар бросил Андреева на приборную доску. Самолет стал разваливаться и падать. Очнувшись, Андреев хотел дать команду экипажу покинуть машину, но связи не было. Кое-как удалось отодвинуть фонарь и вывалиться из кабины. Сделав затяжку, чтобы не попасть под обломки своего самолета, он окунулся в облака. По лицу стекали холодные капли, комбинезон моментально пропитался влагой...

Потом открыл парашют. Спускался в полной темноте, не зная, когда ударится о воду. Оказавшись в море, быстро освободился от парашюта. Спасательный жилет благополучно наполнился газом. Вокруг тьма, непроглядный туман...

Стал звать товарищей. Показалось, что откликнулся штурман Степан Гудзь. Но затем послышались голоса двух гитлеровцев: значит, тоже выбросились с парашютами. [295] Кричать нельзя. А искать наугад — бесполезно и опасно.