В автобусе перехватываю вдумчивый взгляд Панова в сторону своего ученика. Читаю в нем что-то новое. Похоже, Жуковец догнал своего наставника, а может, и превзошел уже в чем-то. Если так, то Панов вдвойне доволен. Не зря просиживал с ним часами, тренировал на быстроту прицеливания, подбрасывая за хвостом самолета консервную банку или старую рукавицу: «Цель слева! Цель справа!..»

Получился из Жуковца воздушный стрелок.

Вот ведь, казалось бы, что человеку надо? Служил оружейником на аэродроме, исполнял свое дело сил не жалея, потребовалось — и под снарядами побывал, в том же и Севастополе, совесть, как говорится, чиста. Нет, потянуло в воздух! Может быть, летчиком стать мечтал? «Фюрера кончим, в колхоз свой вернусь, под Ахтырку, выучусь на тракториста...» Все и мечты.

Захотел бить врага своими руками. Не щадя жизни! А кто бы сказал? Весельчак, жизнелюб, в автобусе только его и слышно. Любому готов уступить, услужить... И вот — сам Панов озадачен. «Видели бы за пулеметом его, командир! От одного взгляда фашист задымится...» [186]

Хоть сам же и подтолкнул меня перед строем тогда: «Берите, командир, черноглазого...»

Чутье на людей у Панова. Старше всех в экипаже, лет на восемь старше меня. Но дело, конечно, не в этом. Где только не успел побывать до войны! Радистом, начальником радиостанции на Эльбрусе, в Сибири, в Средней Азии, в Заполярье... Человек переднего края! И в воздухе доброволец, как Жуковец. «Измаялся, пока бронь пробил... Никакой не возьмешь торпедой! Думал, думал, придумал маневр. Подобрал паренька себе подходящего, тем же самым его и завел. «Хочешь на фронт?» Ну конечно. «Так вот учись, пока я здесь, только пока ни гу-гу!» Ну понятно, пришлось потрудиться, подготовил радиста как бы не лучше себя. Через месяц-другой атакую начальство: «Говорите, незаменимый? Присылайте комиссию!» Ну деваться им некуда, отпустили...»

Вот и тут подготовил «как бы не лучше себя». А Панова и по одной из двух его специальностей догнать не просто: сбитый «мессер» на личном счету и в групповом бою — еще один. Зато парень попался — и «заводить» не надо. (Забегая вперед, скажу: в сорок четвертом, уже неоднократно награжденный, Александр Жуковец стал первым на Черноморском флоте кавалером солдатской Славы.)

А по другой специальности, как радисту, Николаю едва ли найдется равный во всем полку. Здешним командирам-связистам он известен еще по майкопскому рейду, когда общими усилиями нескольких авиачастей высаживали знаменитый десант на вражеский аэродром. Для общего руководства операцией на одном из четырнадцати самолетов был организован воздушный «командный пункт». Возглавлял его начальник штаба 63-й авиабригады подполковник Петр Григорьевич Кудин. А связь с землей и со всеми машинами держали два стрелка-радиста — Николай Панов и Иван Куевда, Панов был [187] старшим. Работа связистов получила высокую оценку командования...

Да, повезло мне на ребят! Мы с Володей гордились своими стрелками. В экипаже нет второстепенных должностей, в воздушном бою бывают даже моменты, когда стрелок управляет маневрами самолета. В таких случаях я мог полностью положиться на Панова. А теперь и на Жуковца.

Вечером, на разборе боя, проведенного группой Беликова, им обоим довелось выслушать похвалу из уст комэска.

— Отлично действовали стрелки экипажа Минакова. Мне уже не раз приходилось ставить в пример старшего сержанта Панова... — Майор сделал паузу, добавил с уважением: — Николая Сергеевича.

И я увидел, как засветились гордостью глаза Жуковца.

А через минуту на темных скулах Панова зарделся счастливый румянец — хвалили его ученика...

В начале марта командование фронта получило известия о том, что противник усилил переброску своих войск в район Крымской и Неберджаевской. Сведения требовали срочной проверки. Нашему экипажу приказали произвести разведку порта Тамань и прилегающего к нему района, а также дорог, ведущих из Тамани на восток.

Подвесив под фюзеляж три бомбы по двести пятьдесят килограммов, мы поднялись в воздух. Пробив облачность, пошли с набором высоты. Замысел был прост: подойти к району разведки на большой высоте, с приглушенными моторами, со стороны солнца выйти на цели и сфотографировать их. Но надежды не оправдались. Сплошная облачность закрывала Таманский полуостров. Решили снизиться. [188]

После яркого солнца белая вата окутала самолет. На высоте двух тысяч метров выскочили из облачного плена. Под нами был Кизилташский лиман.

— Командир! Слева по косе на Благовещенскую идут машины, — доложил Володя. — Довернем влево?

— Не стоит себя обнаруживать. Фотографируйте перспективно! Посчитайте, сколько машин.

— Сорок семь! — через минуту доложил Панов.

Автомашины, тягачи с пушками, бронетранспортеры двигались и справа, по дороге на Вышестеблиевскую, на Сенную.

— Считайте и фотографируйте! Панов, немедленно передавай результаты на землю!

Летим под самой кромкой облаков — на случай встречи с «мессершмиттами». Над Таманью машину окутывают разрывы зенитных снарядов. Сманеврировав, выходим на боевой курс, сбрасываем бомбы на скопление автомашин невдалеке от причала.

— Плановые фотоаппараты включены?

— Все! Фотографирую и перспективным... Готово! Отворачивай, командир!

Резким маневром вывожу машину из зоны огня. При развороте в сторону Черного моря Панов замечает двух Ме-110, барражирующих над Керченским проливом. Через минуту доклад Жуковца:

— Командир, «мессеры» догоняют!

Беру штурвал на себя, чтобы нырнуть в облака. Некоторое время летим в сплошном молоке.

— Отстали фашисты?

— Отстали!

— Что видел в порту, Володя?

— Скопления техники у причалов. Снимки покажут!

На земле подробно доложили о результатах разведки, указали на карте места расположения целей. Вскоре принесли и фотоснимки. Сведения о переброске и сосредоточении войск противника полностью подтвердились. [189] На Таманский полуостров было направлено несколько групп бомбардировщиков и штурмовиков, которые нанесли эффективные удары по колоннам вражеских войск и порту.

На другой день в полку был зачитан приказ: за успешно выполненную воздушную разведку командующий Северо-Кавказским фронтом объявил нашему экипажу благодарность.

* * *

Неся большие потери от ударов нашей авиации, противник усиливал прикрытие своих войск истребителями и зенитной артиллерией.

Этот заслон мы ежедневно испытывали на себе.

...Хмурые облака клубились над аэродромом. Порывистый ветер-низовик гнал сухую поземку, валил с ног. И если в такую погоду фронт потребовал авиацию, значит, была в том особая необходимость. Полевой телефон на КП эскадрильи возвестил об этом короткой фразой: «Летчикам срочно явиться в штаб полка».

Командирский карандаш очертил порт Тамань:

— Противник сосредоточил здесь двенадцать быстроходных десантных барж. Срочно приказано нанести удар.

Затем последовали фамилии летчиков.

— Минаков, ваш экипаж резервный. В случае неисправности какого-либо самолета будьте готовы его заменить.

Короткие указания ведущего, все расходятся по самолетам.

Замены не понадобилось. Взлетела вся пятерка. С ходу построившись в клин, повернула на запад, растаяла в низкой дымке...

Вел группу наш замкомэск капитан Бесов. Слева летел Алексеев, справа — Андреев. Капитан Лобанов и младший лейтенант Митрофанов замыкали строй. Так было [190] заведено в полку: в хвосте группы шли опытные летчики.

Линия фронта в районе Новороссийска осталась справа, облачность немного поднялась. Бомбардировщики прижались к тучам, перестали «скоблить» море. Высота все же оставалась небольшой, берега не видно, полет выполнялся по расчету времени.

По мере того как группа приближалась к цели, погода улучшалась, все более позволяя набирать высоту.

Вот и порт. Снизу хлестнул ураганный огонь. Экипажи не дрогнули. Боевой курс. От фюзеляжей оторвались бомбы, устремились вниз сквозь трассы «эрликонов». Пятьдесят две «сотки» обрушились на скопление барж у причалов...