Мы сидели около своей стоянки, ожидая приказа на вылет, когда раздался далекий звук выстрела.

— Наша! — определил бывалый севастополец Саша Жуковец. — Как раз по перпендикуляру...

Все, однако, приумолкли.

Бросив случайный взгляд на поле, я увидел: по его противоположной окраине на большой скорости мчится автомашина-пожарка. Должно быть, чтобы отвлечься, я не спускал с нее глаз. Послышался вой, и... пожарка исчезла. На ее месте встал огромный куст дыма...

Я не поверил глазам. Но грохот разрыва подтвердил увиденное.

Облако дыма отнесло ветром, машины не было.

— Надо же! — вздохнул кто-то.

— По перпендикуляру, — мрачно кивнул Панов.

И больше ни одного выстрела. Как сон дурной! Все невольно поднялись — пойти убедиться. Помочь уже нечем.

Но поступила команда на вылет.

— Ну мы им тоже поставим перпендикуляр, — сквозь [306] зубы пообещал Прилуцкий. — Проведем его точно через фарватер!

В ту ночь нам предстояло ставить мины на подходах к порту Сулина. Наши «перпендикуляры» пока что работали без промаха. Как раз накануне в полк поступила разведсводка о потерях противника на минных заграждениях на Дунае в мае-июне 1943 года.

На минах, выставленных 5-м гвардейским авиаполком, подорвалось девять различных кораблей и судов. По фарватерам Дуная и Днепровско-Бугского лимана неоднократно закрывалось движение всех плавсредств на период от нескольких дней до двух недель. 1 июня корабли противника получили предупреждение, что проход между островами Березань и Первомайский в Днепровско-Бугском лимане опасен для плавания...

В ночь на 6 июля четыре экипажа — Бабия, Бубликова, Корбузанова и мой ставили донные мины на Дунае в районе Черноводского моста. Погода благоприятствовала успешному выполнению задачи. Постановку произвели скрытно, обратный маршрут прошел без каких-либо осложнений.

Позади семичасовой полет. Начинает рассветать. Скоро должен показаться свой берег. Слева бешено полыхают зарницы: на Мысхако бои не утихают ни днем ни ночью. От нашего прифронтового аэродрома до героической Малой земли всего полтора десятка километров.

Вот и аэродром. Привычное движение — кран на выпуск шасси. Через три десятка секунд вспыхивает зеленая лампочка: левая стойка вышла и стала на замок. А правая? Повторяю все сначала. Результат тот же...

Самолет на малой высоте проносится над аэродромом. Руководитель полетов передает: «Правое колесо у вас находится в полуубранном положении». Разрешения [307] на посадку я не запрашивал, но важно, как выглядит неисправность с земли. Руководитель это понимает.

Принимаюсь испытывать все возможные способы выпуска шасси, включая аварийный. Прошу Прилуцкого помочь покрутить рукоятку, Николай просовывает руку в прорезь, легко дотягивается до вертикально стоящей ручки. Но даже его могучая сила помогает сдвинуть ее всего на пол-оборота.

— Если будем так продолжать, то сорвем рукоятку или порвем трос. Думай, что делать дальше.

Думаю. Пробую воздействовать перегрузкой. Не помогает. Круг за кругом хожу над аэродромом. Но вот наступает критический момент: запас топлива иссякает. Его хватит еще на один круг и заход на посадку...

Что делать? Сажать машину на одно колесо? На таком аэродроме — наверняка разбить ее. И чем это кончится для экипажа... Пожалуй, еще есть возможность покинуть самолет на парашютах. Успею набрать минимальную высоту...

И вдруг — идея!

Прошу разрешения на посадку. Прожектора включены. Их лучи направлены на грунтовую полосу аэродрома.

— Решил садиться на одно? — спрашивает Прилуцкий.

— Не совсем. Только ударюсь им о землю...

Штурман молчит. Молчит и весь экипаж. Не хотят мне мешать. Чувствую — верят.

Закрылки не выпускаю. Увеличиваю обороты. Создаю рукояткой триммера кабрирующий момент, чтобы тут же взмыть на второй круг. Земля несется навстречу со страшной скоростью. Небольшой левый крен, плавно подбираю штурвал. Упругий удар, машина подскакивает, как мячик. Вывожу моторы на полные обороты, взмываю в воздух. Бросаю взгляд на приборную доску. Горят обе лампочки! Горят! Механические указатели подтверждают: обе стойки стоят на замках. Ур-ра!!! [308]

Вслух сообщаю:

— Шасси выпущено. Идем на посадку!

На всякий случай предпринимаю все возможное, чтобы как можно мягче приземлить машину. После того, что удалось, это — задачка для пятого класса. Захожу точно на середину полосы, выпускаю закрылки. Включаю фары на случай, если погаснут аэродромные прожектора. Выравниваю самолет, убираю полностью обороты и выключаю моторы. Смотрю на полосу до рези в глазах, но так и не замечаю момента, когда колеса касаются грунта...

Гаснет скорость, заканчивается пробег. Самолет замирает на месте. Секунду-другую в нем стоит тишина. Потом раздается «ура» всего экипажа...

Тут же узнали причину. Осколком снаряда поврежден один из подкосов шасси. Технический экипаж быстро устранил неисправность, и вечером того же дня мы вновь ушли на боевое задание.

* * *

7 июля утром три самолета-торпедоносца заступили на дежурство. Ведущим назначили наш экипаж.

Ожидание. Секунды, минуты, часы... Над морем с раннего утра бороздят пространство разведчики, осматривают дальние коммуникации. Сообщение от них может поступить в любой момент. Так что ожидание это — особого рода. От него устаешь не меньше, пожалуй, чем от томительного полета над морем.

Стараемся скоротать время в разговорах. Мы уже знаем, что в районе Курска и Белгорода разгорелось одно из величайших сражений войны. Первые известия рождают тревогу: гитлеровская Германия решила взять реванш за Сталинград. Наши войска героически обороняются. Об этом все разговоры сейчас. И все они сводятся к одному: чем крепче мы всыплем фашистам здесь, тем легче там будет нашим.

Время к обеду. Резкий звонок. Трубку берет адъютант [309] эскадрильи капитан Матяш. По его торопливым «есть», сопровождаемым записями в блокноте, безошибочно догадываемся — приказание на вылет.

Подъехал комэск, кратко поставил задачу.

— Все ясно? По самолетам!

На наших картах отмечено местонахождение двух транспортов. Вблизи румынского побережья, на траверзе Сулины. Следуют в сторону Одессы.

— Средь бела дня в том районе... — как бы про себя замечает Прилуцкий, направляясь к машине.

— Если долго болтаться, то, конечно, встречи с истребителями не избежать. Постарайся вывести на цель поточнее, чтобы атаковать с ходу.

— Долго лететь, командир. За это время они десять раз могут изменить курс и скорость.

Да, к сожалению, многое зависит не от нас.

Только в воздухе вспомнил, что Миша Беляков сунул мне в руку какую-то бумагу. В последний момент, когда я уже ступил ногой на стремянку. Талисман? «Пляши, командир!» — запоздало прозвучал в ушах заговорщицкий шепот...

Охлопал карманы — ну да, боковой расстегнут. Осторожно потянул за уголок — письмо! От нее!

К сердцу прилила теплая волна, мощные крылья машины будто приросли к телу... Ну, Миша! Выбрал момент, замполиту очко дал вперед. В кабине, конечно, не спляшешь, разве спеть...

Должно быть, и правда запел — Прилуцкий обернулся чуть не с испугом.

— Штормит, командир! Не в нашу пользу. Может сбить фрицам график.

— Фрицы народ аккуратный, сам поточнее считай! Зато красота-то какая, Коля!

Красиво было действительно, как во сне. В чистом голубом небе безраздельно хозяйничало солнце, а на море перехлестывались огромные пенистые валы... [310]

И все шло навстречу, само давалось в руки.

— Вышли в район цели, — доложил штурман.

Я с удивлением взглянул на часы. Два с половиной часа — как одна минута! И море уже спокойно, как на заказ.

И снова голос Коли:

— Слева корабли!

Глазам не поверишь: вдоль берега спокойно ползут два осевших по самую ватерлинию транспорта. Без охранения — ни катерка, ни баржонки! Не чудеса?