– Ничего, Степан, дождёмся и тех – богатых!.. Я уже придумал. Проще надо и решительнее. Прямо к цели…

– Так-то оно так… Андрей Иванович, только торопиться надо с этим. Видали, какой восторг!.. Какое было «ура»!.. Сто тысяч рублей накидали для семей убитых… А кабы да по-моему – иначе повернулось бы.

– Придёт, Степан, и наше время.

– Да скоро ли?

– Скоро…

Желябов сознавал – надо было торопиться. Взрыв в Зимнем дворце дал неожиданные результаты и нанёс тяжкий удар партии «Народной воли».

До этого взрыва государь, деликатный и беспечный, равнодушный ко всему, что касалось его личной охраны, мистически верующий в божественный промысл, на этот раз вышел из себя. Дело касалось не его одного. Одиннадцать гробов с убитыми при взрыве финляндцами, лазарет, полный раненых, потрясли его. Какая же халатность, какая беспечность были вокруг него, если преступники могли забраться в самый дворец, угрожая его семье, его гостям и всем приближённым к нему?

Указом от 12 февраля была учреждена «Верховная распорядительная комиссия» под председательством графа Лорис-Меликова. Ей были даны диктаторские полномочия в делах, касавшихся охранения государственного порядка и общественного спокойствия.

Лорис-Меликов 6 марта объявил, что он «не будет допускать ни малейшего послабления и не остановится ни перед какими строгими мерами для наказания преступных действий, позорящих наше общество…».

Через неделю Млодецкий стрелял в Лорис-Меликова, промахнулся, был схвачен, судим полевым судом и казнён через двадцать четыре часа.

Лорис-Меликов обратился за поддержкой к обществу. Он писал: «На поддержку общества смотрю, как на главную силу, могущую содействовать власти и возобновлению правильного течения государственной жизни, от перерыва которой страдают интересы самого общества».

Нелюбимые чиновники были удалены. Убрали насадителя классического образования и схоластики, мертвящего молодые мозги, министра народного просвещения графа Толстого и на его место назначили Сабурова. Был ослаблен внутренний порядок в учебных заведениях, студенты были одеты в форму. Административно высланные были возвращены. Земские ходатайства удовлетворены.

– У нас теперь, – оживлённо блестя глазами, говорила Лиля – её все по-прежнему называли «графиней Лилей», – диктатура сердца. И как хорошо, что все эти мелочные заботы сняты с государя.

Ей вторил счастливый Порфирий:

– На Кавказе, – говорил он, смеясь, – одна Кура – один Терек, а в России одын Лорис – одын Мелик!..

Афиноген Ильич задумчиво смотрел на своих «молодых» – уже порядочно поседевших.

– Шутки, Порфирий… – сказала Лиля. – В Петербурге всё шутки.

– Дошутятся когда-нибудь до чего-нибудь отвратительного, – сказал Афиноген Ильич и как-то пристально и пронзительно посмотрел на Веру.

Вера сидела на обычном своём месте за круглым столом и молча слушала. За это время она похудела. В больших глазах её были тревога и мука. Шла внутренняя работа.

Порфирий продолжал:

– Мне говорили, что с осени Третье отделение Департамента полиции будет упразднено, по всем губерниям посылаются сенатские ревизии. Лорис-Меликов предполагает призвать общество к участию в разработке необходимых для настоящего времени мероприятий. В Государственный совет призовут несколько представителей от общественных учреждений. Это, папа, уже крупные реформы. В конечном счёте – это конституцией пахнет!

– Для России, – медленно сказал Афиноген Ильич, – немыслима никакая организация народного представительства в формах, заимствованных у Запада. Эти формы не только чужды русскому народу, но они могут поколебать его веру и сделать смуту, последствия которой трудно предвидеть. Россия, Порфирий, находится на ужасном распутье. Без самодержца она не сможет жить, а…

Афиноген Ильич опустил голову, потом поднял её и строго и зорко смотрел на стоявший в простенке между окнами мраморный бюст императора Николая I.

Все молчали, невольно глядя на бюст.

– Последний самодержец в Бозе почил, – тихо сказал Афиноген Ильич. – Трудно государю… У него большое и любвеобильное сердце, а государю нельзя всех любить… Двадцать пять лет царствовать, шестьдесят два года носить за плечами, не иметь в своей семье утешения и поддержки – нелёгкое дело!.. Дай Бог государю спокойно дожить до благостного конца своего царствования. Слишком многое государь совершил и – устал… Ты понимаешь, Порфирий, – государь устал!.. Это ужасно, когда государь устанет… И как его травят… Тут и за Лориса ухватишься… «На Кавказе одна Кура – один Терек»!.. Жестокие, Порфирий, у нас нравы, и чем больше человек сделает добра, тем сильнее обрушивается на него людская злоба. Лорису спасибо за то, что он полицию подтянул. Наконец стала она работать…

И опять Афиноген Ильич остро и внимательно посмотрел серыми блестящими глазами на Веру. Та вся съёжилась под этим взглядом и опустила голову.

Андрей Желябов делал в исполнительном комитете партии доклад. Доклад был неутешительный.

– В Сапёрном переулке, – говорил негромким голосом Желябов, – охранники с боем захватили нашу типографию. Млодецкий казнён, в Киеве полевые суды и казни. Мы должны были закрыть типографию на Подольской улице и динамитную мастерскую на Подьяческой. Хорошо ещё, что успели кое-что спасти. Полиция заняла эти квартиры. Квятковский и Пресняков повешены. Степан Ширяев, Зунделевич и Бух заточены в казематы… Арестован Александр Михайлов, взяты Григорий Ширяев и Фридман… Как видите, нам нужно торопиться – иначе у нас никого не останется для работы. Гольденберг выдал меня, Перовскую, Якимову-Баску – и нас уже ищут… Мы должны, товарищи, покончить наконец с царём. Ведя свою работу по мелочам, как то мы делали раньше, «Народная воля» проживает свой капитал. Лучшие люди стали террористами. Их мы готовили многие годы – и их уже нет. Что будет после убийства царя? На большие политические перемены я, товарищи, не рассчитываю, но нам легче станет работать, правительство растеряется, и наша организация захватит все слои общества. Но для этого нужно, чтобы хотя часть из нас, старых народовольцев, уцелела… Так вот, я предлагаю: Оловянникова пусть едет в Москву. Москва – наша последняя надежда. Если в нужную минуту Москва нас не выручит – будет плохо… Совсем, товарищи, плохо…

Как только Желябов кончил, все разом заговорили.

Суханов указал, что наступающий 1881 год необычайно благоприятен для «акта», а после него и восстания.

– На Волге – голод, моровая язва у скота… Среди студенчества и интеллигенции поговаривают о баррикадах, – заключил он свою нервную речь.

– Товарищи, – сказала Оловянникова, – кто же будет драться на баррикадах, когда царь будет убит? Мы недавно в комитете подсчитывали наши силы. С сочувствующими нас наберётся пятьсот человек. Вы сами, товарищи, знаете, что такое сочувствующие… Разве пойдут они на какой бы то ни было риск?.. Идти в бой с такими силами, по-моему, безрассудно…

Желябов строго посмотрел на Оловянникову.

– Всё одно, Наталья Николаевна, – сказал он, – упустить и этот год мы не можем.

– Мы должны убить царя!.. Убить во что бы то ни стало, – восторженно крикнула Перовская. – Подумайте только, как можно это теперь просто и легко сделать. Мой наблюдательный отряд всё выяснил, и убить царя вовсе не трудно. Если нас, людей неприметных, умеющих скрываться, постоянно меняющих паспорта и квартиры, полиция всё-таки ловит, – как нам не поймать государя, вся жизнь которого, точно размеренная по часам и по минутам, идёт у всех на виду. Во втором часу дня царь выезжает в Летний сад и там гуляет…

– Шпики и охрана, – сказал кто-то.

– Согласна, что тут неудобно. Расстояние короткое, и трудно тут, где сравнительно мало народа, быть непримеченными. Но вот – по воскресеньям царь ездит на развод в Михайловский манеж… Я всё сама проследила. Обычно он возвращается по Малой Садовой или по Инженерной улице, выезжает на Екатерининский канал. И тут и там так удобно устроить засаду. На повороте от Михайловского театра на канал царский кучер всегда задерживает лошадей, там скользко на раскате. Вот тут так удобно метать бомбы. На Малой Садовой Андрей Иванович присмотрел дом, где очень просто устроить подкоп под улицу… Это дом графа Менгдена. Там есть свободное помещение в подвальном этаже, которое сдаётся внаём. Мы решили устроить там молочную торговлю. Юрий Николаевич Богданович и Анна Васильевна Якимова-Баска там поселятся под именем четы Кобозевых… Работать будут по ночам. Колодкевич, Суханов, Баранников, Исаев, Саблин, Ланганс, Фроленко, Меркулов и сам Андрей Иванович посменно будут работать… Как видите – есть ещё у нас порох в пороховницах… Не оскудела сила казачья… И уже теперь динамита жалеть не будем!.. Не будем!..