Вчера в кабинете Афиногена Ильича горячо и страстно говорили об этом. Порфирий говорил, что тёмные английские масонские силы вмешались в дело войны. Они поссорили государя с великим князем и внушили государю недоверие к брату.

– Ты знаешь, папа, мы стали в угоду кому-то умалять заслуги наши и наши победы. О войне перестали писать и говорить.

– Подумать только, какие интриги, – сказала с грустью Лиля.

– Москва готовила триумфальную встречу великому князю главнокомандующему. Великому князю приказали ехать, минуя Москву А когда великий князь приехал в Петербург, государь обласкал его, пожаловал званием фельдмаршала и повелел поехать «отдохнуть» в Париж. Почётная ссылка!

Печальными глазами Вера смотрела, как угасал свет на государевом портрете.

«Самодержец?.. Деспот?.. Нет – бедный, бедный государь. Какая бездна интриг, влияний, тёмных сил окружает его в громадной его деятельности. Члены исполнительного комитета и не подозревают, как это совсем не просто быть самодержцем и деспотом…»

«Трусливо-кровожадный…» Вера знала, что государь ничего не боялся. При всех покушениях на него он оставался спокойным и хладнокровным.

Царствование государя императора Александра II – ложь?.. Нет, ложь – прокламация исполнительного комитета! За государем – отмена телесных наказаний, а не Московский циркуляр… За государем – гласное судопроизводство… Казни? Веру Засулич – оправдали… Вера Фигнер[213] на свободе… Перовская… Я! Я!! Я!!! «Нет деревушки, которая не насчитывала бы нескольких мучеников…» Ложь! Вера знает много деревень и не слыхала ни об одном мученике, если не считать воров и конокрадов. Они то пишут о десятках тысяч казнённых, то, сами себе противореча, пишут, что казнено всего 14 человек… А сколько гибнет при ваших… при наших покушениях совсем неповинных людей! Ложь!! Недаром Перовская при первом уроке революционной деятельности сказала, что нужно научиться – лгать…

Вера шла строить великое будущее русского народа. Она говорила о работе в народе, деятельности по роману Чернышевского «Что делать?»… Но когда же, как всё это обернулось в приговор к смертной казни…  к а з н и!!  К А З Н И!!! Государю…

Как же проглядела всё это Вера?.. Как не поняла она того, что замышляется вокруг неё? А взрывы? Разве не догадалась, что взрывы, о которых как о героизме говорилось, – это казнь!..  К а з н ь!.. И они – палачи!..

Вера подняла голову. Бесконечная печаль была в её глазах… Эти люди – народовольцы и народоволки – маньяки… Сумасшедшие… Их цель – убийство. Они говорят об этом так просто. Для них в царе – нет человека. Акт!.. Они убивают изверга, тирана. Для них государь – «объект» действия, который не чувствует, не страдает, не живёт…

Как же она-то, Вера, связалась с этими сумасшедшими?

На Воронежском съезде они показались ей милыми, простыми людьми… Веру подкупило их полное доверие к ней…

Они пели привольные русские песни, они были такими русскими. И Вере тогда показалось, что она попала в особенный, очаровывающий своей простотой мир, где свобода, равенство и братство. Где нет условностей их «буржуазного», «мещанского» мира. А оказалось… Оказалось, что она попала в стаю кровожадных волков, травившую государя…

Под Новый год, когда Афиноген Ильич уехал на «выход» в Зимний дворец, Вера переоделась в скромное платье и поехала в Басков переулок на заговорщицкую квартиру. Ей это казалось тогда подвигом, и так всё там было интересно.

Там собрались все подпольщики… Те, кто готовили государю казнь… Палачи.

Там было непринуждённо весело. Жидовка Геся Гельфман, как и на съезде, готовила бутерброды, раскладывала на блюде пирожные, хлопотала с угощением. И то, что Геся была безобразна, что все её называли просто Геся, казалось Вере трогательным…

Андрей разошёлся вовсю. В вышитой белой рубахе под распахнутым пиджаком он казался особенно красивым. Он оправился от нервного потрясения взрывом, стал сытее и был непринуждённо весел. Хозяином ходил он по квартире, заложив руки в карманы, каждому хотел сказать что-нибудь милое, доброе, ласковое. Он подошёл к Гельфман и остановился над подносом, уставленным тарелками, на которые Гельфман накладывала розовые кружки варёной колбасы, селёдку, кильки, кусочки сыра и хлеб.

– Славная вы наша хлопотунья, милая Геся, – сказал он. – Как у вас всё красиво разложено… И пахнет! И лучком и чесночком! А у меня, знаете, аппетит, как у голодного крокодила. Ей-ей! Я могу съесть дом.

Геся влюблёнными томными глазами смотрела на Андрея, и лицо её хорошело.

– Не улещивайте, Андрей. Раньше срока ничего не получите. Не подбирайтесь и к пирожным. Всё равно – не дам.

Революционеры рассказывали свои приключения, сколько раз эти люди едва не попадались в руки полиции и уходили – благодаря находчивости или потому, что товарищи успевали вовремя предупредить об опасности.

После ужина на круглом столе посередине комнаты поставили суповую миску, поставили в неё прочно сахарную голову, положили лимона, корицы, ванили, налили вина, потом потушили свечи, облили голову ромом и зажгли.

Синее пламя бродило по сахару и набрасывало трепетный свет на лица окружавших чашу мужчин. Морозов, за ним Андрей и Колодкевич вынули из ножен спрятанные в карманах кинжалы и положили на чашу. Перовская подливала ром.

И вдруг, разом, Андрей только рукою повёл, грянули песню:

Умеряя голоса, загудели таинственно:

У Веры мурашки побежали по телу. Запах рома пьянил, пение волновало, и сладостно было сознание, что она с ними, делающими какое-то таинственное страшное дело, идущее ко благу народа. Она – их!..

За каждым из них гонялась полиция, каждого ожидали холодные тюремные стены каземата, ссылки, каторга, может быть, виселица.

Всё шумнее и пьянее становилась беседа. Чокались липкими стаканами с ароматной жжёнкой, пили – «за светлое будущее!».

– Не мы – так другие!

– За счастье народа!

– В прошлом году не удалось – удастся в нынешнем!

– С Новым годом!

– С удачей!

Пели «Марсельезу». Задорная мелодия уносила Веру из действительности, гнала куда-то в беспредельность.

– Эти последние капли пусть будут последними каплями в чаше неволи!

Кто-то по-польски запел революционную песню, но её никто не знал, и запевшего не поддержали.

Когда допили последние капли «чаши неволи», стол отставили в сторону, Ольга Лабатович села за пианино, и с шумом, притоптыванием, шутками, припевая, отплясали кадриль. Вера танцевала с Сухановым, против неё были Андрей с Перовской. Потом плясали польку и вальс.

Никогда Вера так искренне не смеялась и не веселилась, как на этой товарищеской вечеринке под Новый, 1880 год.

Андрей скинул пиджак и задорно запел:

И, громыхая каблуками, пустился вприсядку.

В мутном рассвете зимнего утра Вера возвращалась домой. Не вмещалось в её голове, что эти беспечные, весёлые люди – убийцы, что они палачи, что они готовили смерть государю. Это просто была какая-то необычно заманчивая, увлекательная игра.

Вера прокралась в свою комнату, боясь разбудить дедушку или лакея, и легла спать.

Тогда – казалось весело. Теперь, в сотый раз перечитывая прокламацию, поняла – сумасшедшие… Изверги… палачи…  б е с ы!

Ужас охватил её. Она сидела в тёмной комнате и думала: что же может она теперь сделать?.. Как выбраться из этой пропасти, куда так легкомысленно она попала?..