— Присядьте пока. Джимми сейчас придет.

Риган сделала так, как он ей велел. Ну вот, кажется, на беззаботном гавайском веселье можно смело поставить крест, подумала она. Ну и бог с ним.

Новые дела всегда захватывали ее целиком, и это дело не было исключением. Куда интересней беседовать с конхиологом, чем день-деньской торчать на пляже. Кажется, я догадываюсь, почему Бог создал меня такой чувствительной к солнцу, подумала она, присаживаясь на один из стульев в кабинете Джимми. На стене за его письменным столом висел огромный плакат с изображением ракушки. Это напомнило Риган об увеличенной в миллион раз частичке пыли, красовавшейся на стене в кабинете у аллерголога. Как говорится, каждому свое.

Наконец вернулся Джимми с двумя стаканами ананасового сока в руках; на его шее красовалось ракушечное ожерелье. Неужели это оно и есть? То самое ожерелье, которое было на шее Доринды вчера утром? Риган взяла стакан с соком, и они чокнулись.

— Алоха, — провозгласила Риган.

Свежевыжатый сок был очень сладким, с едва ощутимой горчинкой. Настолько сладким, что Риган показалось, будто у нее в крови разом поднялся уровень сахара. Она наблюдала за тем, как Джимми, обойдя стол, грузно опустился в кресло.

— Джимми очень любит раковины, — объявил он. — Я вырос на Гавайях. Долгие часы проводил на пляже, собирая их. Из-за болей в спине я не мог заниматься серфингом, как другие ребята. Но мне нравилось проводить время на пляже. Только там я чувствовал себя как рыба в воде. Я не обращал внимания, если острые края раковин резали мне ноги. Только медузы причиняли мне боль. Они жгутся как огонь. А раковины... От них никакого вреда. Теперь Музей морских раковин — мой. Джимми очень рад. — Он с благоговением снял с шеи драгоценное ожерелье. — Тридцать лет назад его похитили. Я уже отчаялся снова его увидеть. Вот, смотрите. — Он протянул ожерелье Риган. — Вчера мне его доставили из полиции. Мне его так не хватало.

Риган отставила пустой стакан и осторожно взяла ожерелье в руки. Оно было и в самом деле бесподобно. Раковины были тонкими и изысканными, с замысловатыми узорами и оттенками, варьировавшимися от кораллового до бежевого и белого. У некоторых были отколоты края, но все равно это ожерелье было самым прекрасным из всех, что ей когда-либо доводилось видеть.

— Джимми знает, о чем вы думаете, — сказал он. — Это самая настоящая драгоценность. Дамы из королевского рода ценили их выше жемчуга.

— Я слышала, будто это ожерелье было изготовлено для самой королевы Лилиуокалани, а другое — для ее племянницы, принцессы Каиулани.

— Они обожали эти ожерелья! — воскликнул Джимми с неожиданной пылкостью. — Всегда надевали их, когда появлялись на публике. В середине двадцатых годов, когда открылся музей, эти ожерелья были переданы ему в дар. Оба неразлучно висели под стеклом витрины до тех пор, пока не произошло это ограбление.

Риган нежно провела рукой по гладким раковинам:

— Трудно поверить, что его когда-то носила сама королева...

— ...А потом — утопленница, — закончил Джимми.

Риган вздохнула:

— Женщина, которая и трех месяцев не прожила на Гавайях, а до того никогда прежде здесь не бывала. Никак не могу взять в толк, где она могла его найти? Вы можете рассказать мне, как это произошло?

Джимми откинулся на спинку кресла и уставился в потолок. Риган заметила, что и у карандашей, торчавших из стаканчика на его письменном столе, ластики в форме морских раковин.

— В те времена у нас еще не было сигнализации... Зато теперь есть! — выпалил он с неожиданной яростью. Но потом успокоился и продолжал: — Какой-то негодяй вломился в музей, разбил стеклянную витрину с ожерельями, прихватил изрядное количество наших драгоценных раковин и бросил их в сумку. Один из полицейских патрульных заметил свет в окнах музея и решил проверить, в чем дело. Вор прыгнул в угнанную машину и помчался в город, полиция — следом за ним. Его остановили на парковой аллее в самом центре города, но ему удалось бежать. Перелезая через забор, он был вынужден бросить сумку. И хотя в это трудно поверить, вора так до сих пор и не нашли. Он как сквозь землю провалился. Нам все вернули, кроме ожерелья. Ожерелья, которое носила наша последняя королева...

— А вы абсолютно уверены, что это оно и есть?

Джимми снова окинул ее мрачным неодобрительным взглядом:

— Джимми сейчас придет.

Иногда он говорит о себе «я», а  иногда «Джимми», заметила Риган. Интересно, от чего это зависит? Она задумчиво рассматривала старинное ожерелье, покоившееся у нее на ладони. Где была Доринда Дос в ту минуту, когда его надевала? На Гавайях ожерелья дарят в знак гостеприимства, дружбы и любви. Предание гласит, что ощущение, что оно здесь, на твоей шее, никогда тебя не покинет. К Доринде это, правда, не имело никакого отношения. Скорее всего, она надела его незадолго до смерти. Но все дело в том, что в тот вечер никто его на ней не видел. Возможно ли, что тот, кто украл его много лет назад, был знаком с Дориндой Дос? И что именно он отдал ей ожерелье?

Джимми вернулся в кабинет. Он протянул Риган другое ракушечное ожерелье. Невероятно! Раковина к раковине, они были совершенно идентичны, кроме одной маленькой детали: на ожерелье королевы Лилиуокалани была маленькая черная бусинка из обсидиана.

— Теперь вы верите Джимми?

Риган кивнула:

— Безусловно.

Он забрал у нее оба ожерелья и повесил на свой толстый указательный палец. Внезапно его лицо омрачилось.

— Если вы найдете того мерзавца, который украл это ожерелье и скрывал его от нас столько лет, я ему покажу, где раки зимуют. — Он в сердцах постучал по столу кулаком свободной руки. — Как я зол...

— Это совершенно излишне, — уверила его Риган.

Он повернул голову и посмотрел на нее сверху вниз. Она почувствовала, как полы его тоги касаются ее ступни.

— Та утопленница, — неодобрительно пробурчал он. — Что-то подсказывает мне, что она слишком часто совала нос не в свое дело...

— Возможно, вы правы. — Риган заметила, что уже порядком засиделась. — И наконец последний вопрос, Джимми: насколько мне известно, ожерелье принцессы Каиулани завтра вечером будет продано с аукциона на балу «Стань принцессой»?

— Да. Половина денег пойдет на нужды «Мастера островов Алоха», половина — в музей Джимми.

— Великолепно. Насколько я поняла, они пытаются убедить вас расстаться и со вторым ожерельем.

— Джимми еще не решил. Эти старинные ожерелья так долго были в разлуке. Может, я еще и подержу их у себя какое-то время. Мне его так не хватало, каждый день в течение этих тридцати лет я ложился спать с разбитым сердцем. — Он немного помолчал. — Но деньги нам бы очень пригодились.

— Да, деньги еще никому не помешали. А вы будете на балу?

— Ну, конечно. Джимми будет сидеть за особенным столом. На мне будут надеты оба ожерелья. Люди увидят, как они красивы, еще до начала аукциона.

Могли бы найти модель и помоложе, не без ехидства подумала Риган. Она подхватила сумочку и поднялась со стула.

— Большое вам спасибо, Джимми. Надеюсь, мы с вами еще увидимся на балу.

— Думаю, что окончательно решу, продавать королевское ожерелье или нет, когда увижу, за сколько уйдет ожерелье принцессы Каиулани.

— Это разумно, — согласилась Риган.

— Если Джимми вам понадобится, не стесняйтесь, звоните. Я еще вам пригожусь.

Нисколько в этом не сомневаюсь, подумала Риган, проделывая путь к двери. Нисколько.