Очутившись в саду, она подбежала к ограде. Однажды она уже перелезла через эту ограду. Сумела и второй раз. При ее силе, ловкости и легкости это не было трудно.

На темной улице фонари светили тускло. Она запомнила дорогу на кладбище. В карете мы ехали полчаса. Но теперь ей предстояло идти пешком.

Она прошла по улице, вышла на площадь. Не было ни души, Это был тихий жилой квартал.

Все же она немного поблуждала, не сразу отыскала правильную дорогу. Сразу за маленькой церковью начинался пустырь. Здесь росли сорные травы, чуть в стороне – несколько деревьев. Селия смело пошла вперед. Высокая трава была мокрой от ночной росы. Подол синей юбки тоже сразу стал мокрым. Вокруг не было ни души. Люди были далеко. Поэтому когда она вдруг наступила на что-то упругое, живое, она невольно вскрикнула достаточно громко. Она быстро убрала ногу, и тотчас, не удержавшись на ногах, упала в траву. Она успела ухватиться за стебли и это смягчило падение. Что-то упругое живое оказалось бродячей собакой, прикорнувшей в чаще травы. Селия рассмеялась своему страху, стала окликать, звать собаку, но та, пугливая, сторожкая, уже убежала.

Пока Селия шла дальше, она заметила силуэты еще нескольких собак. Они, казалось, провожали ее, держась поодаль и не решаясь приблизиться.

Селия знала поверье о том, что ведьмы могут ночью обращаться в собак. На мгновение ей сделалось страшно. Ей показалось, будто эти бродячие собаки сопровождают ее как-то слишком по-человечески. Но тотчас она сама громко рассмеялась своему предположению. Селия любила собак, в деревне их было много. Нет, не могут эти славные животные быть олицетворением злой силы. Это просто самые обычные бродячие собаки, они отвыкли от людей, не доверяют людям, но в то же время тянутся к ним. Ведь у каждой собаки должен быть свой человек.

Эта мысль понравилась Селии и она снова рассмеялась. Эта встреча с собаками как-то ободрила ее. Ей было почти хорошо. Она шла к намеченной цели, она одолела нелепый страх.

Вдали показались силуэты надгробий и чугунная ограда кладбища. Селия знала, что ворота заперты. Но она и не думала об этом. Почва здесь была неровная, всхолмленная, и ограда в одних местах была ниже, в других выше. Селия выбрала место, где ограда была совсем низкой, и перелезла. Но она зацепилась подолом об острый прут, и юбка порвалась. Селия спрыгнула на землю и ощупала юбку. Нет, кажется, ноги не так уж видны.

Она стояла на кладбищенской земле. Она была почти у цели. Настроение бодрости и приподнятости оставило ее. Она как бы заново вспомнила, зачем она шла сюда. Увидеть его! Нет, лишь его могилу. Но все равно, побыть совсем близко от него.

Теперь надо было отыскать могилу. Это оказалось не так трудно. Она хорошо запомнила, где похоронили Чоки.

Теперь она преодолела все трудности. Когда было трудно, это бодрило. Теперь было легко. Она стояла наедине с его могилой, наедине со своей тоской. Она не могла, не в силах была просто так стоять. Она должна, должна была снова действовать, что-то делать, иначе эта внутренняя, душевная боль истерзает ее.

Она опустилась на колени. Он здесь, близко… Она наклонилась, припала щекой к земле, еще не утоптанной плотно.

Она судорожно захватывала пальцами комки земли, сжимала, крошила.

Она хотела плакать, но слез не было, было одно лишь мучительное ощущение удушья в горле. Она приподняла голову от земли и несколько раз вскрикнула. Но это не помогло. Она по-прежнему не могла заплакать.

Она сама не понимала, что она делает. Машинально она начала руками раскапывать землю. Она чувствовала, как ею овладевает все сильнее мучительное желание – увидеть его, еще раз увидеть! Сначала она говорила себе, что это невозможно, так нельзя. Потом вспомнила, что яма глубока, она не сможет вот так, пальцами… Потом она уже ни о чем не думала, только отбрасывала пальцами землю, еще рыхлую, ведь похороны были вечером.

Она углубилась в свою работу. Она погружала руки в землю. Острые камешки ранили пальцы, ломали ногти, царапали нежную кожу рук. Иногда было очень больно и она вскрикивала. Но, в сущности, эта боль даже доставляла ей наслаждение. Это была та самая действенная боль, что успокаивает, утишает боль души.

Какие-то насекомые убегали из-под ее рук, пальцами она ощущала их выпуклые членистые тельца, иногда она чувствовала укус и мгновенную боль. Она не давила, не убивала их. Она ведь встретится с ним, она должна быть чистой…

Земля начала сильно осыпаться. Девушка провалилась по колени. Значит, скоро…

Руки ее были влажны. Это была кровь. Но она не боялась, она наслаждалась этой болью, этим ощущением окровавленных рук. Она не чувствовала усталости. Ей казалось, что она скоро увидит его как бы живого. Она испытает радость. Ей нужно испытать радость.

Руки неустанно работали. Она не понимала, не сознавала, как двигаются ее руки, ее пальцы. Все получалось само собой.

Она уже не думала о том, что совершает недозволенное. Теперь недозволенное она ощущала как самое дозволенное. Теперь она хотела еще большего.

Она откроет гроб, он будет там. Это будет его тело. Это будет его лицо. Она будет целовать его щеки, его губы. Она прижмется к его телу. Это тело, пусть мертвое, будет принадлежать ей! Это тело ответит на ее ласки. Она разденет его, и она увидит его снова, как тогда, когда она обмывала его.

Она много читала, она знает, она может представить себе, как это бывает. Она согреет его член своими окровавленными пальцами. Потом она ляжет и мертвая плоть войдет в ее живое тело. И будет так страшно, и ей станет хорошо… А потом она обнимет его, прижмется к нему крепко-крепко. И пусть их найдут утром. Они будут рядом, будут едины. Он будет любить ее. А потом пусть ее казнят, сожгут на костре за осквернение могилы. Тогда она насовсем уйдет к нему, к его душе. Только она не может сама прервать свою жизнь. Пусть это сделают другие. Пусть ей будет больно, очень больно, страшно больно… Тогда будет хорошо!..

Эти лихорадочные мысли, эти страшные картины вихрем неслись в ее воспаленном мозгу, странно согласуясь с этим лихорадочным ритмом, в котором двигались ее окровавленные руки.

Она ничего не слышала. Вокруг был мир страшной тишины. И ничего не было – только ее руки, и ее мысли, и он там, скоро…

Но внезапно в эту страшную лихорадочную тишину ворвались реальные громкие звуки. В первый момент они оглушили ее.

Это был стук. Страшный судорожный. Этот стук сначала показался девушке грохотом обвала. Неужели земля сейчас закроет ее? Она будет погребена заживо? Комья земли забьются в ее ноздри, в ее рот, жадно приоткрытый для дыхания. Она погибнет страшно. Случится, будет что-то страшное!.. Это потому что она сама делала и думала и представляла себе страшное! Так нельзя было! Это наказание.

Но нет, нет! Она не хочет! Она не сделала, она только подумала, она не виновата.

Девушка, плача, как маленький ребенок, судорожно пыталась выбраться из осыпающейся земли. Страшный стук продолжался.

Она подняла голову. Ей казалось, что она уже, сейчас задыхается. Она широко раскрыла рот, ей надо было немедленно вдохнуть, вглотнуть воздух. Ей показалось, что этот свежий, ночной воздух обжигает, царапает ей горло.

А страшный стук не прекращался. Кто-то стучал отчаянно, громко… Она вдруг обессилела от страха.

Она увидела приближающихся людей и свет. Один из них высоко подымал фонарь. На них были черные плащи и широкополые шляпы, скрывающие лица.

Теперь, когда ее нервические грезы о мучительной гибели легко могли стать реальностью, она бессильно, по-детски плакала.

Стук не прекращался.

– Слушай, там человек, – произнес голос.

– Но это могила Андреаса.

– Давай шпагу на всякий случай.

– Да там женщина.

– Какая-нибудь сумасшедшая старуха, вообразившая себя ведьмой.

– Старуха не может так колотить.

– Да там плачет кто-то.

– Черт знает, что это.

– Но надо это прекратить. В конце концов это оскверняют могилу нашего друга!