Когда я очнулась вновь, уже темнело. Я твердо решила бежать. Я словно пробудилась от какого-то тупого оцепенения. Бежать, бежать! Чтобы хоть немного набраться сил, я заставила себя поесть, выпила воды.

Может быть подождать до завтрашнего утра? Завтра стражники еще не придут. А если вдруг придут прежде обычного своего времени? Нет, бежать сейчас же, немедленно.

Какая другая женщина в моем достаточно зрелом возрасте решилась бы на что-нибудь подобное? Обдирая локти и колени, я чудом взобралась в оконце и вылезла.

Если бы я теперь потеряла сознание, я бы непременно погибла.

Цепляясь за оконце, я едва удерживалась на узком каменном карнизе. Далеко внизу шумело море, темное, синее. Над морем ветер колебал зелень садов. Мимо меня пролетела птица. Темнело.

Я решительно начала спускаться. Удивительно, как я не сорвалась! Шаг, еще шаг. Легкий прыжок. Ноги мои увязли. Я не могла понять, что это – грязь или рыхлая земля. Я почувствовала, что лечу вниз. Изо всех сил я старалась держаться. Миг спустя я осознала, что проваливаюсь под землю. Да, да, не качусь по склону, а проваливаюсь под землю. Но почему?

Я упала на что-то жесткое, больно ударилась. Раздался страшный грохот. Падение оглушило меня. Но лишь на самое короткое время. Я тотчас широко раскрыла глаза.

Я лежала на каменном полу крохотной камеры с низким потолком. Я могла бы подумать, что чудом вернулась в свою камеру, но в глаза мне бросилось зарешеченное окно. Нет!

На склоне горы я провалилась. И вот я снова в тюрьме. Обвал, вызванный моим падением, закрыл дорогу к свободе.

Все произошло так быстро. Я села на полу, ошеломленная. Но где я? В пустой камере? Тогда мое положение ужасно. Сюда не принесут ни воды, ни еды. Я погибну от жажды и голода.

В темноте кто-то зашевелился. Крыса? Нет, слишком сильные звуки. Человек!

Темное сгорбленное существо приблизилось ко мне. Из лохмотьев глянуло на меня одичалое лицо, глубоко запавшие глаза, беззубый рот, свалявшиеся космы. Женщина! Быть может, и я сейчас выгляжу так же. Смотри же, Эмбер! Любуйся наконец своим отражением…

Я не успела заговорить, не успела спросить обычное «кто вы?» Существо приковыляло поближе и заговорило. Я улавливала лишь интонации. Оно (она?) явно что-то рассказывало мне. Но на каком языке? Я не могла понять. Или это какой-то незнакомый мне язык, или просто длительное заточение помутило разум этой несчастной и она несет какую-то тарабарщину.

Мне сделалось не по себе, я почувствовала опасность. Теперь я могла с грустью вспомнить о счастливом безопасном одиночестве в моей прежней камере.

Я пригляделась. Женщина что-то держала в руках. Она улыбалась, а может, это были просто мышечные судороги. Она что-то показывала мне. Даже протягивала. Это…

Это была кость, человеческая берцовая кость.

Женщина продолжала говорить, словно бы убеждала меня. Затем, размахивая костью, двинулась ко мне. На лице ее появилось злобное сосредоточенное выражение. Вот она замахнулась. Я поспешно вскочила и ударила ее по руке. Кость выпала, шлепнулась на солому. Моя противница кинулась на меня. Она оказалась неожиданно сильной. Ногти были острыми, словно звериные когти, пальцы – неимоверно цепкими. Дыхание ее беззубого рта было зловонным – страшное дыхание зверя, питающегося падалью.

Началась драка. Она впилась когтями мне в шею. Большие грязные зубы тянулись к моему горлу. Я почти теряла сознание от страшного зловония. Отчаяние исторгло у меня крик, громкий призыв. Кажется, никогда в жизни я так не кричала…

– На помощь! На… помощь!.. А-а-а!!!

Страшное костистое тело придавливало меня. Я вопила из последних сил, как безумная.

И вдруг послышался шум бегущих ног. Не знаю, каким шестым чувством я осознала, что это человек, такой же, как я, наделенный сознанием, не обезумевший от заточения. Стражник? Что ж, пусть! Лишь бы не смерть от когтей этого зловонного существа.

Я увидела, как новый участник нашей драмы борется с моей противницей. Она извивалась, стремилась вонзить свои когти в его руки, в его шею и грудь. С силой приподняв ее, он ударил ее головой о каменную стену и отшвырнул на пол. Она лежала недвижно, словно куча лохмотьев. Я почувствовала облегчение.

Он быстро наклонился надо мной. Мои чувствительные ноздри уловили – от него еще пахло свободой. Запахи плесени, гниения, сырости еще не успели перебить этот аромат свободы, исходящий от свободного человека, который ходит на вольном воздухе, ездит верхом, носит оружие, ест яблоки…

Раздался его голос, голос человека, молодой мужской голос:

– Кто вы? Что с вами? Вы живы?

На несколько мгновений меня охватил ужас. Вот сейчас я отвечу ему, отвечу сипло, хрипло, не по-человечески. Но надо, надо заговорить.

– Я осуждена безвинно, – я старалась четко произносить слова. – Я пыталась бежать…

Он протянул руку. Я ухватилась за его теплые живые пальцы. Он помог мне подняться.

– Здесь случился обвал, – снова заговорил он, и звучание этого юношеского голоса заставляло меня плакать. – Я услышал ваши крики и бросился на помощь. Оказалось, можно пройти, переборки обрушились…

– Что с ней? – пробормотала я, указав на скорчившееся на полу существо.

Он решительно шагнул вперед.

– Осторожно! – невольно вырвалось у меня. Он оглянулся и…

Боже, он улыбнулся! Сколько веков тому назад я видела живую человеческую улыбку? Боже, Боже!.. Юная мужская, чуть простодушная улыбка… Боже!..

Я не могла сдержаться и тихо заплакала.

Он наклонился над лежащей женщиной и, приподняв костлявую ее руку, пощупал пульс. Затем распрямился.

– Мертва! – чуть отчужденно произнес он, и тотчас добавил, оправдываясь с прелестной робостью. – Я не мог иначе. Я не хотел убивать ее…

– Нет, нет, ничего, – я прислушалась к звучанию своего голоса. Чуть глуховато, но, кажется, вполне по-человечески и внятно.

Интересно, почувствовал ли он по моим интонациям, что я пытаюсь улыбнуться?

– Нам надо уйти отсюда, – он подошел ко мне.

– Куда? – я грустно подумала, что эта женственная беззащитность моих интонаций должна страшно контрастировать с моей уродливой внешностью.

– В мою камеру, – ответил он. – Здесь можно пройти.

Я покорно двинулась за ним. Спотыкаясь о завалы и осыпи, мы пробрались в его камеру. Он держал меня за руку. Я чувствовала, как дрожат его пальцы.

– Завтра придет стражник, – теперь он чуть задыхался. – Принесет воду и хлеб. Надо будет попытаться бежать.

Я кивнула. Зубы мои стучали. Боже, он услышит и что же он подумает?

Он действительно услышал и заговорил с искренним сочувствием:

– Успокойтесь! Все будет хорошо. Вы, наверное, пробыли здесь очень долго?

– Да, – я силилась овладеть собой.

– А я совсем мало. Но, честно говоря, с меня довольно!

Такая мальчишеская искренность прозвучала в его голосе, что я невольно засмеялась.

Он помог мне устроиться поудобнее на охапке соломы и присел рядом.

– Дайте мне воды, – попросила я, внезапно ощутив сильную жажду.

Он поднес мне кувшин, подал хлеб. Я поела, запила хлеб водой. Подумайте сами, после всего, что произошло, я спокойно могла есть и пить.

– Возможно, именно мне вы будете обязаны своей свободой, – сказала я.

– Почему? – спросил он с любопытством.

Я рассказала историю моего бегства. Редко кто имел такого внимательного слушателя. Он спросил, кто я.

Мне не хотелось много говорить о себе. Я сказала только, что я из далекой страны, именуемой Англией, мое имя Эмбер, что означает «янтарь» так назвала меня мать, потому что мои младенческие глаза напомнили ей янтарные глаза моего отца, которого она очень любила. Я вдова, у меня трое детей. А в тюрьму я попала, потому что влюбилась в испанца-вольнодумца; чтобы иметь повод схватить его, его обвинили в убийстве моей младшей сестры, а меня обвинили в соучастии. Должно быть, его казнили. А где мои дети и дети моей сестры, я не знаю…