Впереди – исполненный арками подпоясанный балюстрадами праздничный мост-галерея „Риалто“. А еще дальше, за двумя излучинами обещан блистательный апофеоз, только гондола туда не пойдет. Пока она мечется и порхает вокруг катеров, и водных трамвайчиков, пересекая канал по дуге, нацеливаясь в узкое горло rio на левом берегу.

Корма и нос плоскодонки полумесяцем приподняты над водой. Она не симметрична и в проекции на поверхность канала, поэтому стоящий на корме гондольер, одним веслом-рулем, закрепленным в замке (форкола) может управлять, одиннадцатиметровым чудом, будто игрушкой: то мощно посылая вперед, то, замедляя, то, направляя вспять. На носу – железный противовес (ферро) в форме стилизованной морды дракона с шестью выступами на груди. Для гондольера – это что-то вроде прицела», для захода в узкий канал и под мост. Гондола вмещает шесть человек. Ее ширина – один метр, сорок сантиметров.

Гондольер направил гондолу в устье канальчика и, пригнувшись, пролетел под мостом. Скорость, конечно, была не ахти какая, но непрофессионал на его месте, лишился бы головы. Внутри островов мир был иным: и воздух, и вода, и солнце, и все остальное. Вместо простора, игры световых бликов и треска моторов здесь, казалось, был хаос, нагромождение зданий, стоящих по колено в воде, теснившихся одно за другим, одно над другим. Если два километра по большому каналу они пролетели за считанные минуты, то внутри городского ущелья они плыли, не торопясь, то и дело кланяясь горбатым мостам. Хотя в книжках Галкин читал о мягких (пастельных) цветах итальянских зданий, здесь преобладали размытые желтые, розовые и какие-то особые тона серой плесени. Краску и штукатурку размывали не столько дожди, сколько сам влажный воздух лагуны.

Наконец, немолодой гондольер снизошел до беседы. Он присел на корточки, лишь иногда шевеля веслом (лодку несла инерция, а возможно, течение). «Скажите, вы, случайно, не грек?» – неожиданно спросил гондольер над самым Петиным ухом. «Нет», – сказал Петя, слегка повернувшись назад.

– Может быть, вы из Прибалтики?

– Я из России.

– Не может быть!

– Почему?!

– Русским гондола – не по карману.

– Это поправимо.

– Дело не в деньгах.

– А в чем же?

– Гондола – не просто лодка, это одна из европейских святынь. Неевропейцу этого не понять.

– Скажите, а американцы берут гондолы?

– Берут.

– А японцы?

– Тоже берут. Они ведь – почти европейцы!

– Конечно, ведь Россия – дальше, чем Антарктида.

– Так я и думал!

– Спасибо, вы мне все объяснили. Скажите, пожалуйста, что это за здание с решетками окон? Тюрьма?

– Приватный склад.

– Понятно.

Там, где каналы пересекались, приходилось маневрировать, а, где не хватало весла, гондольер изящно отталкивался от стенок ногой. Голова Пети была ниже уровня юбок женщин, идущих по калле вдоль rio.

«Что? Голова закружилась? – ехидно посмеялся лодочник. – Гондолу берут, как правило, женщины или мужчина с женщиной. А что это вы все время слушаете? Музыку?» «Послушайте сами», – Петя передал послушать наушник.

– Что это?!

– Звуки космических сфер.

– Надо же!?

Разглядывая город изнутри, Галкин помнил, что многие здания, выходящие фасадами на канал (rio), имеют с другой стороны сообщение с внутренними улицами-калле – узкими, но удобными и спокойными, пересекающими большинство островов, соединенными бесчисленными мостами.

– Ну вот мы и на месте.

Расплатившись, Галкин поднялся по ступенькам на набережную. Он с облегчением расстался с хозяином лодки. По сравнению с водителями такси (Джованни, и Тони), к которым он сохранил теплое чувство и дружескую симпатию, лодочник показался странным и немного враждебным. Он был из другого мира. И теперь, как это часто бывает, весь город представлялся ему немного враждебным.

Гостиница «Дом святой Марии Формозы» размещалась в старинном аристократическом здании. С одной стороны ее омывал канальчик, с другой – раскинулась площадь Святой Марии Формозы с маленькой свежевыбеленной церковью того же названия.

Гондола осталась стоять у ступенек. Хозяин подозрительно наблюдал за Галкиным. Кажется, его интересовало, войдет он в гостиницу или нет. Петя с независимым видом вошел и направился к регистратуре, а точнее – к компьютеру. Он должен был проделать то, что однажды уже проделал в римском «Мажестике». За стойкой сидела женщина. На табличке было написано: «Синьора Луиза Росси». Галкин присел на диван, чтобы выждать момент, но потом решил, нечего терять время, встал с дивана, поднялся на один пролет лестницы и нагло крикнул: «Attenzione, capo chiama signora Rossi!» (Внимание, шеф вызывает госпожу Росси!). В данном случае не имело значение произношение. В любом случае его поняли. Синьора отошла на минутку, оставив компьютер включенным. Подскочив «на вибраторе», Петр занял ее место и в два счета узнал номера апартаментов Сильвестри и Баркова, а минуту спустя покинул гостиницу через заднюю дверь и оказался на маленькой площади.

Выглянув из-за угла, Галкин увидел, гондольер еще здесь: то ли его караулит, то ли ловит новых клиентов. Наш герой решил подойти к церкви, узнать, кто такая Святая Мария Формоза.

На стене весела табличка, написанная на нескольких языках (кроме русского, разумеется).

Вот, изложенная в табличке, история Святой Марии (Марины) Формозы:

Ее отец ушел в Монастырь. Дочь не захотела оставаться одна и тоже ушла в мужской монастырь под именем отрока Марина. Отец скоро умер. А «отрока» ложно обвинили в совращении дочери хозяина гостиницы, изгнали из монастыря и в наказание поручили вырастить дитя чужого греха. Мария воспитывала и кормила ребенка, хотя самой нечего было есть, и через три года умерла от истощения. Только обмывая тело для погребения, монахи узнали, что это – женщина, наказанная за чужие грехи. Ее объявили святой, а прах повезли на корабле в Венецию. Разыгралась буря. Судно стало рассыпаться на части. Тогда моряки обратились с мольбой о спасении ко гробу Святой, который находился на судне – шторм стих, и корабль благополучно доплыл до Венеции. С тех пор Марину Формозу (Прекрасную) почитают покровительницей моряков. А мощи святой упокоены в церкви ее имени.

Наконец гондольер отчалил, и Галкин перешел по мостику «Райский канальчик», на берегу которого стоит отель. Дойдя до перекрестка, повернул направо, миновал еще одну небольшую площадь, перешел по горбатому мостику «Канальчик Святой Марии», дошел до «Улицы заросшей травой» и услышал зов маячка. Он начал слышать его, когда гондола только вошла из Большого Канала в «Канал Джованни Крисостомо» и пересекла «Канальчик Святого Лио» – у Галкина был бзик, по возможности, переводить названия на русский. «Звуки космических сфер», которые он давал слушать лодочнику и были сигналом маячка. А здание «приватного склада» с зарешеченными окнами было местом, где сигнал был слышен громче всего. Недалеко от гостиницы маячок смолк. И вот теперь, когда Галкин возвращался пешком по тому же маршруту, сигнал появился снова. Петр обошел несколько калле, пересек несколько rio и, мысленно, отметил зону наибольшей слышимости.

В дальнейшем он действовал по обстоятельствам по мере того, как события развивались, как действовал все эти дни с момента прибытия в Шереметьево-2.

Сейчас он «подтягивался» ближе к «Большому каналу», нащупывая ведущую к вокзалу главную магазинную улицу. Оказалось, это – целая цепь улочек, переходящих одна в другую, и начинавшихся с горбатого мостика через «Канал святых апостолов». На той из них, что звалась «Новая дорога», он зашел в магазин и не вышел из него, пока не купил все, что планировал: сменное нательное белье и полупальто из тонкой кожи, полагая, что длинное пальто уже намозолило всем глаза.

Синьорина, обслуживавшая во время примерки, отвернув ему сзади ворот, прижала его к затылку, и, жеманно выгнув ладошку, одобрительно произнесла: «Benissimo»! Такую манеру носки Петр считал откровенным сигналом «Я одинок и сексуален» и тот час же расправил воротничок, сказав по-английски «это не для меня». Имея перед собой примеры Данте и Беатриче, Петрарки и Лауры, он предпочел не подчеркивать свое одиночество и тут же подумал: «Господи, какой же еще я дурак!?»