Развалился Белорусский фронт, командующего расстреляли. Правда, сейчас его реабилитировали, он не изменник, но то, что он был дурак и пьяница— в этом не может быть сомнений.

Голоса: Кто, назовите фамилию?

Тов. ХРУЩЕВ. Это командующий Белорусским фронтом Павлов, который за развал фронта в первые дни войны был судим и расстрелян. Я Павлова мало знал. Я когда-то встречался с ним в Харькове на испытаниях Т—34. Он тогда был командующим бронетанковыми войсками. Я тогда же сказал Сталину, что такой командующий производит очень невыгодное впечатление. Смотрю, его назначают в Белоруссию.

Мы расстреляли и маршала артиллерии Кулика. Это был честный человек, но, конечно, ему командовать артиллерией доверить было нельзя. Я знаю, как он командовал армией, а Сталин прислал его в состав нашего фронта. Я сразу же сказал об этом Сталину, зачем его к нам прислали. Его потом освободили и расстреляли. Почему его выдвинул Сталин? Потому, что когда под Сталинградом, в первые дни революции шли бои с казаками, тогда Кулик командовал артиллерией. Но в это время в этой артиллерии были три пушки и на это у него ума хватило, но чтобы командовать всей артиллерией Советского Союза, для этого большого дела у него уже ума не хватало… Я Сталину сказал об этом. Он мне ответил: нет, вы его не знаете, он храбрый человек. Верно, он храбрый, слов нет. Но храбрость нужна и солдату, а командующему помимо храбрости нужен еще и ум, потому что от этого зависит жизнь тысячи людей. Храбрость он может проявить и умереть, но какому дураку нужна его храбрая смерть, когда он своей храбростью положит тысячи людей. Вот так расставлялись кадры.

Белорусский фронт развалился. Я помню Киевским Военным особым округом командовал тов. Кирпонос. Это очень порядочный, хороший генерал, но он младенец для командования большими соединениями войск и фронтом. До этого он был начальником школы, но так как в то время большое количество бывшего командного состава было расстреляно, ему дали дивизию, а после дивизии дали фронт. Конечно, у него не хватало опыта и знаний для того, чтобы справиться с таким большим количеством войск. Я это видел, и когда Жуков приехал к нам, и мы с ним встретились в Тарнополе, я ему сказал. Я должен вам сказать, что он произвел на меня очень хорошее впечатление, что это человек, имеющий большой опыт. Когда Жуков от нас уезжал, я прямо-таки пожалел, потому что положение у нас сложилось тяжелое, но я не знал, что Белорусский фронт, который у нас был с правого фланга — его уже нет, что там уже люди перенарядились в свитки и уходят через болото, кто как может. Вот Жуков уехал в Москву. Я сказал об этом на Пленуме, Жуков отказаться не может, потому что на это есть документ. Немцы сосредоточили свой удар против нас (я имею в виду наш фронт), они взяли направление Волынск — Дубна. Разгорелись упорныебои наших танковых войск, где командирами были Карпезо и Рябышев. Дрались они хорошо, но силы у противника были большие. Но в направлении Дрогобыча, на этом участке немцы даже не стреляли. Они врезались таким узким направлением, как кинжалом решили разрезать наш фронт, и потом, по частям, уничтожать. Было принято решение командующим Кирпоносом и я это решение поддерживал, как член Совета, отвести 6-ую армию, командующим этой армии был тов. Музыченко. И эта армия стала отходить, хотя и не наступали.

Жуков узнал об этом и позвонил и спрашивает: кто дал распоряжение об этом? Вернуть войска, поставить на границу, задержать. Вернули войска, поставили, немцы прорвались к старой границе и когда войска стали отходить, чем кончилось это? Две армии — 6-я и 12-я — погибли, были окружены противником. Я сказал об этом тов. Жукову, но он ответил, что такое указание дал Сталин, но это сделал Жуков, он был начальником Генерального штаба и, конечно, в это время Сталин в эти дела еще не вмешивался.

Сейчас он хочет забыть это. Но он не может отказаться, что он отдал распоряжение, в результате чего погибли две армии. Теперь он герой.

Или дальше. Я несколько задержу ваше внимание. Когда противник уже подошел к Киеву, я должен сказать, товарищи, здесь прошу правильно понять меня, Власова — изменника, я его знал, он командовал дивизией, он командовал корпусом в первые дни войны, когда немцы подошли к Киеву и у нас буквально нечем было загородить и заткнуть дыру, мы назначили Власова командующим 37-й армией, и, нужно сказать, что войска под его командованием дрались прекрасно и они заставили немцев отказаться от атаки на Киев. То, что я рассказываю, можно проверить по карте, как развивались события. Немцы направили главный удар на Гомель, Чернигов, Курск. Там войска Белорусского фронта были разбиты, была разбита 5-я армия нашего фронта, которой командовал Потапов, хороший генерал, он потом попал в плен и был в плену. Немцы вышли на линию Курска, заняли Кременчуг. Вы понимаете, если по карте посмотреть, там клещи создали для всех наших войск, которые были расположены в районе Киева. На этот фронт направили Буденного командовать Юго-Западным фронтом, начальником штаба был Покровский. Мы написали предложение Сталину — вывести войска из Киева, оставить Клев, вытащить технику, выровнять фронт, усилить его таким образом, чтобы противник не мог окружить эти войска. Сталин получил это, приехал Тимошенко и отозвали Буденного. А чем кончилось? Через неделю-полторы войска были разбиты, командующий фронтом Кирпонос был убит, он взял винтовку и сам сражался. Маршал Баграмян был начальником оперативного отдела, он был в окружении, потом из окружения вышел с отрядом, а Кирпонос был убит. Вот что получилось. Жуков говорит, что я в это время не был начальником Штаба.

Знаете, получается так, как сказано Твардовским в поэме «Василий Теркин», у него такое есть выражение, что солдаты города оставляют, а генералы их берут. Так и получается, что все оставляли, а Жуков их брал. А где же он был, когда солдаты оставляли города? Нельзя валить вину на солдат, которые оставляли города, ведь там при солдатах были генералы и маршалы, и они должны отвечать.

Харьковская группировка. Я, товарищи, очень уважаю Василевского и как военного человека и вообще. Но он больной очень, я говорю потому, что из песни слова не выбросишь, это — человек очень либеральный и мягкий. Я его знаю с начала до конца войны, Это замечательный человек, но его мягкость знаете сколько стоила? Когда в 1942 году проводилась операция по окружению Харькова, сосредоточены были большие войска. И когда эта операция началась неудачно, немцы разгадали нашу операцию и построили свой план, сосредоточив на флангах свои войска с тем, чтобы мы растянули свой фронт, продвинулись на запад как можно дальше, но это действительно нас ослабило.

Это только нас ослабляло. Войска растягивались и оставались свободными фланги.

Было принято решение — остановить наступление, вытащить артиллерию, оставить на фланге танковые части с тем, чтобы не дать возможности с флангов совершить окружение войск.

Этот приказ был отменен Сталиным.

Когда мы приняли решение, ко мне пришел Баграмян — сейчас маршал, тогда он был начальником штаба, и заплакал: «Тов. Хрущев, только вы можете позвонить Сталину, так как Сталин отменил наше решение».

Я позвонил Василевскому. Я знал, что Сталин карту не особенно уважал и поэтому просто по наитию представлял иногда обстановку на фронте.

Я говорю Василевскому — пойдите к Сталину с картой, расскажите, как расположены наши войска, как расположены войска немцев, какая ситуация сложилась на фронте, скажите, что невозможно выполнять эту операцию.

Василевский мне говорит: «Нет, Никита Сергеевич. Я получил приказ. Я не буду с этим вопросом обращаться к Сталину».

Как это ты не будешь. Я ему говорю — прошу, пойдите.

Я знал, что если Сталин будет говорить по телефону то он не видит карту. Будет думать — мы наступаем, а Хрущев не хочет наступать, боится. Я позвонил Сталину. Сталин не подошел к телефону. Подошел Маленков. При этом были Маленков, Микоян.

Я рассказываю Маленкову. Говорю — я хочу говорить со Сталиным.