Воронежский фронт. Когда перебросили с юга, я с ним беседовал, он говорит: замечательная операция, Сталин разработал Сталинградскую операцию. Я по простоте душевной и говорю: не Сталин. Сталин в первый раз подписал приказ как главнокомандующий, до этого не подписывал. Я говорю, что нет, убежден, что нет. Мы с Андреем Ивановичем писали Сталину, высказали мнение, что если бы были войска, то можно на этом участке пойти, легко разбить войска и придти к Дону и даже форсировать Дон, потому что тут пусто. Я не помню фамилию, который румын очень много набил.

Голос. Макарчук.

ХРУЩЕВ. Он доложил: могу. Он не умно сделал, всех пленных румын расстрелял. Немцы это использовали, (брали солдат и увидели кучу наваленныхтрупов): не сдавайтесь русским, всех расстреливают. Это глупо сделал.

Были случаи, когда войска переходили Дон, а потом Родион Яковлевич рассказал свои соображения, Сталину написал. Я убежден, что маршал Рокоссовский, стоявший на Донском фронте, тоже написал свои соображения, Ватутин тоже написал. Генеральный Штаб, это вполне закономерно, обобщил, выбрал все лучшее, разработал операцию и она была проведена блестяще.

На проведении операции Жуков не был, а был Василевский, заместитель командующего товарищ Еременко, бьи Марьян Михайлович Попов. Жуков на проведении операции не присутствовал.

Товарищ Жуков, нельзя так делать, нельзя принижать роль других генералов, всю партию и армию. Это новый культ.

Об истории войны. Мы обсуждали этот вопрос на Президиуме[241] и я предложил, что давайте историю войны писать в ЦК, если это передать в Министерство обороны, то вы знаете, что это очень трудно, быть голодным около каши, ходить и не кушать ее. Если взять в ЦК, то можно соблюсти объективность.

Я рассказал о тех участках фронта, где мне приходилось переживать горести и радости. Я других командующих не затронул, не говорил о них, потому что они такие же герои, как и другие участники войны.

Товарищ Жуков был командующим 1-го Украинского фронта, я был какоето время при нем, был Иван Степанович, был Еременко, Тимошенко, Кирпонос, но он был мало, был Ватутин — покойник, это замечательный командир и прекрасный коммунист. Товарищу Жукову, я, например, сомневаюсь дать характеристику. Родион Яковлевич говорит, что многие маршалы не уступят, а может быть и повыше в знании военного дела и в военное время не хуже управляли войсками.

Зачем это создавать, кому это на пользу? На пользу ли это партии, потому что выдумывать одного героя и поставить его над всеми, а других на голову или две принизить. Партии этого не нужно.

Голоса из зала. Правильно.

ХРУЩЕВ. По истории. Надо, товарищи, нам сейчас создать условия, взять грамотных людей, посадить их, потому что писать историю нельзя с потолка, а нужно взять оперативные карты того времени, тех фронтов и участков. Раньше были разведывательные данные о противнике, а теперь противник опубликовал свои данные, нужно их сопоставить, дать должное, не бояться, что нам придется горько, потому что мы должны на этих трудах учить нашу армию, учить нашу партию и готовиться к будущим боям. А поэтому нужно предвидеть, нужно знать силы и слабости противника с тем, чтобы подготовиться к будущим боям и не иметь того, что мы имели в начале войны — поражений. Я думаю, что мы обеспечим.

Субординация. Я знаю т. Тимошенко, он вроде ничего не сказал о субординации, но я понял, что он этим хотел сказать: слушай, Хрущев, ты сам посмотри, откуда веет ветром. Я его так и понял.

Товарищ Жуков, ты не понял своего положения в партии и хотел встать над партией. Если член партии хочет обратиться в ЦК, то никакой субординации для него нет. Но нельзя так толковать, как т. Лучинский: вот, оказывается, в чем дело, вам нужны копии протоколов. Заранее вы их не посылайте, читать не будем, если пошлете, мы отошлем обратно. Мы хотим суть иметь, а вы нам хотите бумагу подсунуть.

Я, товарищи, хотел бы сказать следующее. Он спрашивает, что случилось. Товарищ Жуков, я говорю, что случилось. В какое-то время члены ЦК и члены Президиума обменивались мнениями и задавали наводящие вопросы:

— Вы как, товарищ Хрущев, смотрите на Жукова?

— А что? — Просто так спрашиваю.

— Жуков хороший товарищ.

— Ну, хорошо, очень хорошо.

Прошло время, другой товарищ спрашивает:

— Товарищ Хрущев, как Вы считаете Жукова. Что такое, все о Жукове спрашивают? А это уже товарищи начали беспокоиться и побаиваться Жукова, уже запахло гнилью вокруг Жукова.

ЖУКОВ. Это нашептывание.

ХРУЩЕВ. Товарищ дорогой! Вы думаете, что это английская разведка сделала. Он считает, что мы как два бычка деремся — Хрущев и Жуков. Но ведь это же просто примитив так понимать. Разве эти товарищи, которые здесь сидят, захотели бы двое суток сидеть и слушать перебранку двух хотя бы и уважаемых товарищей. Они бы сказали: перестаньте нам головы морочить, и мы замолчали бы. А это всех обеспокоило — маршалов, генералов, членов ЦК. Вы слышали, что они говорят. Они говорят не то, что им подбросила английская разведка, они говорят с сознанием чувства ответственности за партию. Вот что заставляет нас заниматься этим делом.

Зачем, тов. Жуков, тебе нужно было внести предложение о ликвидации Главного военного совета, зачем это, когда он не жил еще, он безобидный, у него никаких функций управления войсками нет, он только преследовал одну цель, а мы знаем какую цель. Всегда может быть за начальником (это, товарищи, мыпризнаем), у каждого из нас такой грех есть: если ты убедился в какой-то мысли, то тебе хочется ее провести. Если другие заметят, что это не совсем правильная точка зрения, то не всегда сразу сдаешься. Это я говорю не только о других, эта слабость есть у всех, и я ею тоже страдаю. Поэтому, если это сделает Жуков, с таким характером, так он же слова не даст пикнуть командующим, а если будет такой Военный совет, все командующие будут подсказывать свои мысли, тогда мы будем иметь возможность всегда поддержать здоровые мысли этого командующего. Разве это плохо, что это покушение на права министра? Нет, это в интересах дела. Нет, ликвидировать. Почему? Я есть министр обороны — и все то, что относится к войскам — только через меня и больше ни через кого. Это, товарищи, укрепление единоначалия? Это же диктатура, это же страшное дело.

Предложение о военных советах, кастрирование военных советов, превращение их в совещательный орган — лишало их возможности всякого влияния. Теперь, здесь уже этот вопрос затрагивали, но я хочу подробно о нем рассказать потому, что это очень принципиальный вопрос.

Мы обсуждали на Президиуме ЦК о капиталовложениях в атомную промышленность162. Ну, естественно, как всегда министры хотят получить побольше, также товарищ Жуков. Мы ему всего не дали. По-моему это дело было еще при покойном Завенягине, это был хороший товарищ. Товарищи министры знают как они всегда упорно добиваются и как они могут мобилизовать побочные силы в поддержку своих предложений, тут обижаться не стоит. Правда, товарищ Устинов?

УСТИНОВ. Так и должны делать.

ХРУЩЕВ. А мы должны смотреть и не хлопать ушами.

Берет слово Жуков. Я должен признаться, что несколько дней ходил под впечатлением его речи, он произнес совершенно недопустимую пораженческую речь. Там были члены Госплана, там было много людей не членов Президиума ЦК. Он стал доказывать, какое соотношение сил у нас и в Америке и говорит: я — министр обороны — заявляю, что если так дальше будет и не будет изменено положение, нас Америка может разбить и разобьет. Сказал, товарищ Жуков, это?

ЖУКОВ. Сказал, но немножко не так.

ХРУЩЕВ. Может быть тон другой, но суть та же.

Я тогда тихонько говорю товарищу Жукову: ты министр обороны… Стал одергивать. Иван Степанович тогда был, кажется, Соколовский был. Потом я говорю товарищу Жукову: нельзя так говорить Как же это так? Что же мы на сороковом году революции живем милостью американцев? Как же мы в первые дни революции разбили 14 государств,[242] зачем же это так? Затем, чтобы вырвать деньги. Товарищ Жуков, разве это речь министра обороны, члена Президиума ЦК или члена ЦК? Тебя за то уже надо было судить, за такое поведение.