У нас было мало танков Т—36, не было зенитной артиллерии, мало было пулеметов. У нас не было винтовок. Когда винтовки нужны были рабочим Киева, когда они пришли и говорят — давайте винтовки, противник подошел, то я тогда позвонил Маленкову, который всем этим делом заправлял. А он мне ответил — пусть куют ножи и винтовки. У нас есть винтовки только для ленинградцев. Это было в 1941 году. Куйте ножи и винтовки!
Голоса. И бутылки.
ХРУЩЕВ. И бутылки. А Жуков был начальником Генерального Штаба, но за это он не отвечает!
И теперь нехорошо. Я очень уважаю Александра Михайловича Василевского. Хороший человек. Но как военный человек, он был чрезвычайно слабый, чрезвычайно безвольный. Если он приезжал, то ходили к нему только потому, чтоон был замечательным человеком. Это все знали.
А теперь они сваты, так как сын Василевского женат на дочери Жукова, следовательно, они стали героями войны.
А ведь сам Жуков возмущался, когда Василевскому присвоили звание генерал-полковника — ему и генерала довольно. А сейчас вы захватили руководство. Я тов. Василевского не примешиваю. Его сват тянет в это дело. Но нельзя же всех отбрасывать и только себе все успехи и заслуги присваивать за разгром врага. Это недобросовестно.
Помните, Семен Михайлович Буденный, когда противник в 1941 году прорвался в Курску? У нас на правом фланге был Брянский фронт, командовал там Еременко, а на южном фланге был Кременчуг. Это был стык юго-западного и южного фронтов. Но это не имело значения, так как я был членом Военного Совета юго-западного направления, а командующим был тов. Буденный. И вместе с Буденным мы отвечали и за тот, и за другой фронт. Мы тогда посоветовались с Семеном Михайловичем. Я сказал: Семен Михайлович, давай напишем Сталину предложения. Надо оставить Киев, надо вывести войска, потому что противник уже месяц как не делает никаких попыток после того, как мы дали отпор. 37-й армией тогда командовал Власов, командовал замечательно, потом он уже стал врагом. А что потом получилось? Семена Михайловича отозвали; приехал командующим Тимошенко. Я не помню, через неделю или через полторы все эти войска были окружены и погибли.
КИРИЧЕНКО. А под Харьковым потом повторили.[237]
ХРУЩЕВ. Я об этом скажу позже.
Теперь все виноваты, а Генштаб прав. А кто был начальником Генерального
Штаба? Тов. Жуков. Не Боков, Боков пришел позже.
Голоса. Боков был комиссаром.
ХРУЩЕВ. Я, товарищи, отлично знаю кем был Боков. Он был не боком, а немножечко пониже. (Смех в зале).
ЖУКОВ. Когда Тимошенко приехал сюда, я был послан на Ленинградский фронт и уже месяц был освобожден от должности начальника Генерального Штаба. А перед этим провел Ельнинскую операцию.
ХРУЩЕВ. Я считаю, тов. Жуков, если бы приехал не Тимошенко, а Жуков, то события развернулись бы так, как они развернулись. Вот в чем дело.
Голоса. Время было уже упущено.
ХРУЩЕВ. Здесь нельзя считать, что ты герой. Нет, покажи и другое.
Операция под Харьковом. На совести Сталина четыреста тысяч погибших людей в плену и убитыми…
БУЛГАНИН. Шесть армий.
ХРУЩЕВ. И на совести Василевского, который сейчас является героем. А это такой «герой», что я умолял его по телефону: пойди, Василевский, к Сталину с картой и докажи, если наш приказ не будет восстановлен, то армия погибнет. А он спокойно говорит: тов. Хрущев, Сталин приказал и я никуда не пойду. Этот разговор был в присутствии Баграмяна, а при разговоре с Маленковым присутствовал Микоян.
Вот вам и Генеральный Штаб. А теперь герои.
В 1941 году и под Ельней были успехи. Сейчас на Пленуме я должен добрым словом помянуть замечательного генерала Бодина, который был тогда начальником штаба. Он и Баграмян разработали замечательную операцию, а тов. Тимошенко блестяще ее провел. Клейст захватил Ростов, а потом Ростов был отбит нашими войсками. Это было в ноябре месяце.
Сталинградская битва. Сейчас столько сталинградцев, что если бы их собрать всех и построить с медалями «За Сталинград», то мы были бы самой позорной армией в мире…..потому что с такими силами, которые имел Сталинградский фронт, я имею в виду, если всех посчитать, кто носит сталинградские медали, то наверное на каждого немца получилось бы по три наших солдата. Все же знают, что этого не было. Когда кашу заваривали, не все были, а когда стали есть эту кашу, тогда каждый берется за большую ложку.
Вот сейчас Василевский говорит, что они с Жуковым разработали эту операцию. А помнишь, тов. Жуков, ты один раз приезжал в Сталинград. Мы с командиром полка тебя видели и больше ты не появлялся в Сталинграде. Василевский приезжал один раз, приезжал с Маленковым один раз. Не один я говорю об этом, товарищ Доронин, он был начальником Политуправления Сталинградского фронта.
Жуков приезжал один раз, там было страшное дело, когда весь Сталинград был в огне. Они были один раз, в огне побыли, понюхали, послушали. Тогда был Новиков — Маршал авиации, Маленков, Василевский, артиллерист Воронов, товарищ Кириченко был членом Военного Совета Сталинградского Фронта, Чуянов — секретарь Сталинградского обкома. Посидели, телеграмму, наверное, гнусную написали, когда они приезжали, потому что после этого Сталин рычал на меня. Он вдруг звонит мне и говорит — почему сейчас идет эвакуация Сталинграда? Я отвечаю, никто не эвакуируется. Эвакуация была запрещена.[238] Я спросил у Чуянова — вы что-нибудь вывозите? Он говорит — нет, звонил Сталин, буквально обругал меня и бросил трубку. Там был Меркулов, я его спрашиваю, он говорит, что Сталин его тоже выругал. И Малышев там был, и его обругал.
И когда потом звонит Сталин и говорит — эвакуируйте город, я отвечаю — ничего нельзя сделать, станки вывозить не на чем. Можно только солдатам патроны подвозить.
Василевский и Маленков уехали из Сталинграда. Через день или два мы с Андреем Ивановичем[239] там находились, звонит Сталин и говорит: как, еще дня два продержитесь, мы организуем с севера удар и хотим отбросить немцев, с тем чтобы восстановить фронт. Я говорю — товарищ Сталин не только два или три дня, сейчас трудно сказать, но по-моему способны держаться долго.
Я не хочу сейчас казаться умным, и я не сказал, что Паулюса за уши возьмем, я этого не сказал.
Там была 62 армия Чуйкова, и если уж называть героем Сталинграда, товарищ Жуков, то действительно в Сталинграде сидел тов. Чуйков. Я не хочу ему добавлять, но все должны признать, что он и умение, и характер, и выучку выдержал так, как должно хорошему коммунисту. И партия может им гордиться.
И что же получилось, когда Жуков уехал из Сталинграда, он считал Сталинград обреченным, а теперь говорит, что спас Сталинград. Это же глупость. Тов. Жуков, с Андреем Ивановичем были в Ивановской балке, когда готовился удар. Родион Яковлевич[240] с армией стоял на направлении Ренок. Тогда были бои. Сколько потеряли, товарищ Жуков. Вы были представителем Ставки. Чего достигли этими боями? Ничего. Мы не продвинулись на местности ни на сколько. Конечно, в донесениях брехали сколько хочешь. Сталин звонит: вы со своей стороны не видите. Жуков доносит: продвинулись, уже соединились. Не вышло, тов. Жуков.
ЖУКОВ. Никакого донесения не было.
ХРУЩЕВ. У него правдивости было больше, это не Василевский, и Сталину говорил. За это я его уважаю. Он тогда мне сказал: еду, идут солдаты раненые, а я им — леворучники. Один, знаешь, что мне сказал: да, товарищ генерал, идут леворучники, а те, которым пуля в лоб попала, все там лежат. Он говорит: вот, знаешь, как сказал. Я говорю: верно сказал. Это слово гуляло — леворучники.
Тов. Жуков, не хочу умалять твоих воинских достоинств, ты немного одумайся, У тебя были успехи и не успехи, как у всех других генералов.
Бывший начальник кадров Кузнецов, мой друг и приятель, знаю с 1932 или 1933 года, был принципиальным человеком, членом Ревизионной Комиссии, а теперь пошел в подхалимы Жукова, потому что Жуков сломал его и сделал подхалимом. Он говорит: вы бросьте пускать пузыри. Это, тов. Кузнецов, пузыри вам разбирает Центральный Комитет? Это не пузыри, а антипартийщина, а у вас нюх, как говорит Жуков, на партийную работу, как у старого кота потерян. Как, тов. Кузнецов, подумать на такое заявление.
