При Ленине были случаи, когда не было большинства по тому или иному вопросу в Центральном Комитете. Назначалась дискуссия, проводилась дискуссия в партии. Это апелляция не к Вооруженным Силам решать политические вопросы, а к партии апелляция.
Партия обсуждала, партия находила правильные решения, их принимала. А здесь у него партии нет. У него армия, потому что она имеет силу, следовательно, он на силу рассчитывал, а народ — это прикрытие. Это же диктатура, это хунта.
Товарищ Жуков, непартийный вы человек, нет у вас партийности. Вы очень опасны и вредны. Родион Яковлевич мне напомнил, когда я с ним беседовал, как он думает о Жукове. Я рассказал свои соображения, что членов Президиума беспокоит Жуков и даже вызывает страх. Он выслушал меня и говорит, а я вам припомню свое мнение. Когда вы возвращались из Китая, были в Хабаровске,[229] то мы сидели втроем в штабе или на квартире. Товарищ Малиновский сказал, что Жуков — это страшный человек. Булганин подтвердил тогда это, а я промолчал. Товарищ Малиновский сказал, что вы, наверное, промолчали по политическим соображениям. Булганин подтвердил, что такой разговор был. Если я промолчал, а я не хочу сейчас быть умным видимо, я с вами тогда не согласился, потому что я слишком верил Жукову. А теперь я хочу сказать, что вы были правы, жизнь подтвердила правильность и Жуков оказался таким на деле. Это подтверждено.
Товарищи, Вооруженные Силы — это инструмент в нашей партии, это инструмент нашей политики. Поэтому этот инструмент должен быть не в руках лица самого уважаемого и доверенного, а в руках партии. Мы сперва вам доверили, а сейчас мы убедились, что вы это доверие не оправдали.
Партия должна иметь органическую связь по многим каналам с массами. Поэтому в партии 700 тысяч коммунистов. Как можно этих членов партии оторвать и поставить в зависимость, чтобы связь с этими коммунистами зависела от желания министра обороны. А фактически ведь так было.
Нельзя так делать. Надо, товарищи, вытравить это. Когда обсуждали Жукова, то он сказал, что военные коммунисты поддержат Центральный Комитет партии. Иван Степанович[230] тоже когда-то это подтвердил. Это — нехорошее слово. Военные коммунисты поддержат, но, если они поддерживают как министра обороны, то тогда плохо положение Центрального Комитета. Если Центральный Комитет позволит, чтобы коммунисты поддерживали Центральный Комитет, если министр или его заместители его поддерживают, то это смерть руководству, тогда все по другому пойдет. Мы должны сказать о том, что должна быть повседневная связь с военными работниками, потому что они, коммунисты, посланные на военную работу. И поэтому они всегда являются посланцами нашей партии, Центрального Комитета и они, конечно, всегда должны иметь связь с Центральным Комитетом и поддерживать политику партии, политику Центрального Комитета. В этом, товарищи, главное. (Аплодисменты).
А он хочет с нами вести себя как представитель, установить такое положение, что это военные, армия и коммунисты, а я министр обороны. Если вы со мною, а я с вами — значит поддерживают, а если вы не со мною, я против вас — значит не поддержат. Выходит, так нужно толковать. Разве это мыслимое дело, разве это партийное заявление. Это страшное дело. Так могут заявлять люди, которые хотят лично командовать, диктаторство установить.
Тов. Жуков, имейте в виду, что эти времена прошли для нашей партии и для нашей страны их не было даже во время зарождения. Когда партия боролась с троцкистами, она Троцкого выбросила, а армия была с Центральным Комитетом и была опорой партии. Это еще в младенческие годы советского государства, а сейчас мы празднуем 40-ю годовщину, поэтому такого вопроса не существует — кого поддерживают члены партии, работающие в армии.
Беда Жукова в том, что он очень самонадеянный человек. Когда он пришел в ЦК, он по всем вопросам готов был давать ответы, просто неприлично. Ты узнай сначала, другим дай высказаться. Сам ни черта не понимает в вопросе, а уже пишет резолюцию. Нельзя так, товарищи. Мы, руководители — министр обороны, секретарь ЦК и другие руководители — мы охватываем своим руководством всю жизненную деятельность нашей страны. Поэтому мы слушаем все и по всем вопросам мы принимаем решения: по ракетам, по запуску спутника, по медицине, по абортам. Это тоже, товарищи, жизненный вопрос, и что-же по абортам вы тоже будете давать конкретные указания. Ведь это смешно. Мы должны принимать решения, основываясь и опираясь на людей, которые работают в этой области, а чтобы найти правильное решение, мы должны слушать людей, не рычать, не рыкать на этих людей так, что у некоторых душа в пятки уходит, а создавать условия, чтобы они спокойно могли разобраться Только тогда обеспечивается принятие правильного решения.
А вы, товарищ Жуков, рычите, а не говорите. Очень характерно передал в выступлении тов. Малиновский на Московском военном активе: у него, говорит, характер такой — он поздравляет человека, вручает орден и говорит ему: «Товарищ (такой-то), разрешите мне вручить вам награду». Тот отвечает: «Товарищ маршал разрешите мне… я очень волнуюсь…» А Жуков отвечает: «Волнуетесь вы или не волнуетесь — это не мое дело, мое дело поздравить тебя с наградой». (Смех). Это утрировка, это не буквально, но так получается.
Нельзя так обращаться с людьми. Люди требуют руководства, твердости в решении вопросов, но мягкости при разборе этих вопросов, чтобы человек мог высказать свои мысли, чтобы ему разъяснили, если он не понимает этого вопроса, а потом приняли бы решение. У Жукова этого нет: если я сказал, то это уже незыблемость.
Поэтому такой человек, как Жуков, он не нуждается в партийной работе, товарищи. Ведь в партийной работе нуждается человек, который хочет сколачивать массы вокруг партии, вокруг Центрального Комитета.
Что такое усиление, товарищи, партийно-политической работы в любых отраслях нашей работы? Это значит сколачивать массы на основе решений партии, а не в лице товарища Жукова, это сколачивать на основе принятых решений, это прививать уважение и незыблемость проведения принятых решений ЦК.
Это противоречит всей сути, всему существу Жукова, он стоит на позициях укрепления личности. Поэтому, товарищи командующие, давайте мы с вами подумаем хорошенько, а потом подискуссируем, видимо, это вопрос серьезный.
Сейчас всех волнует вопрос — что будет с единоначалием? Товарищи, единоначалие должно дальше еще больше укрепляться, но оно должно укрепляться на основе развития самосознания бойцов, офицеров, командиров, чтобы они это единоначалие укрепляли сознательно, а не при помощи страха, что, если ты не будешь меня слушать, я с тебя погоны сниму, я с тебя лампасы сорву. Это ничего общего не имеет с политикой нашей партии. А при этих условиях, следовательно, самокритика должна быть, должен быть решен вопрос самокритики, потому что, если мы ее не будем иметь если у нас будет исключена всякая критика и самокритика, это значит взять под защиту самодура.
Вот товарищ Жуков — он логичный человек, он контрадмирала, который выстрелил в матроса, его хотели судить или что-то еще там, он отменил это, снизил его в звании, дал ему 1500 рублей и сказал — иди.[231] Товарищи, разве это коммунистический подход? Товарищ Жуков, что Вы этим хотели сказать?
ЖУКОВ. Никита Сергеевич, это не совсем правильно, это надо разобрать, я к этому делу не имею отношения.
ХРУЩЕВ. Товарищ Жуков, говорят, что в прошлом году или за этот год самочинно самодурами-командирами было убито семь солдат?
Голос. В Московском округе.
ХРУЩЕВ. И нам об этом, между прочим, не было доложено, мы узнали это после актива. Следовательно, должно это министра обороны заставить обратить внимание, когда командиры стреляют в своих солдат, когда мы отменили смертную казнь[232] и одновременно у нас не было смертной казни даже для убийц, а здесь солдат расстреливают. Слушайте, если дать такое право, что всякого повиновения командир должен добиваться путем принуждения и применения огнестрельного оружия, это каждый самодур может свести свои счеты и скажет, я тебе приказываю то-то, то-то, а если ты не исполнишь, то я тебя расстреляю. И это он сделает на основе Устава. Вы понимаете это, это не может допустить ни одно цивилизованное общество.
