– Проекторов?

– Во время представлений крутят короткое немое кино как часть эстрадной программы, – пояснила Элспет. – В двадцать втором году они устроили премьеру «Четырех всадников Апокалипсиса» в сопровождении живого оркестра и звуковых эффектов, производимых персоналом из тридцати человек. – Она вела их наверх. – Затем идет бельэтаж, где еще гардеробные, за ним – ярус, также комната для париков, и, наконец, балкон, некогда амфитеатр. Гримерные – прямо наверху вместе с конференц-залом, помещением архива, кладовыми, зоной установки сценических механизмов и грузов и лестницей, ведущей к энергосети, хотя я не видела, чтобы ею кто-нибудь пользовался.

– Я не мог себе представить, что это пространство так велико, – заметил Мэй.

– На пяти этажах никто из публики не бывает. – Элспет отодвинула занавес на балкон. – Будьте здесь осторожны, такой крутой подъем, что у некоторых кружится голова. Пожалуйста, держитесь за перила.

Брайант посмотрел вниз и прикрыл рукой глаза.

– Жуть, – сказал он. – Как кто-то может так высоко сидеть? – Четырнадцать рядов круто спускались вниз. – Не думаю, что есть необходимость это смотреть. Ты как, Джон?

– Вы ознакомились с театром с точки зрения его устройства для публики. Теперь я покажу вам его техническую сторону. Придется идти гуськом. – Она повела их по затхлому узкому коридору, заваленному коробками и электропроводами, и указала на проход под аркой. – Мы не сможем здесь пройти, не вернувшись к двери у прохода, но увидеть все можно отсюда. Здесь три уровня подъемников, балка для столяров, пять балок для сцены, две висячие балки. Тросы и балки поднимают декорации, а это система противовеса, которую практически не используют. На самом верху – барабанный и загрузочный механизм, способный поднимать полдюжины декораций зараз. Внизу находятся три подземных этажа, – объяснила Элспет. – Надеюсь, ни у кого из вас нет проблемы с замкнутым пространством.

Если Брайант обнаружил, что страдает головокружением, то Мэй нашел пространство за кулисами невыносимо, до клаустрофобии, тесным. Невозможно себе представить, на что оно было похоже, когда его заполнял персонал театра и актеры. Сейчас они оказались внутри «Алисы в стране чудес», где выстраивались деревянные колонны и петляли извилистые коридоры, пересекаясь друг с другом, как туннели для поездов-призраков. Двигаться было некуда, оставалось только медленно пробираться вперед. Втиснутые в углы лампочки болтались на голых проводах, еще больше сбивая Мэя с толку. Он почувствовал, как по лбу стекают струйки пота.

– Как видите, нижние этажи загромождены подвижными и стационарными элементами декораций. Для боковых кулис предусмотрена система мобильной замены, однако она слишком громоздка даже для большой оперы, и на самом деле ее никогда не использовали на полную катушку. Вот «могильный» люк и барабан, люки для солистов и множество других дверок. Это все ужасно запутано.

– Откуда поступает электроэнергия? – поинтересовался Мэй, тревожно всматриваясь в темноту.

– В тысяча девятьсот седьмом году они запустили свою собственную энергосистему, работающую от трех угольных котлов и паровых турбин.

Мэй попытался представить себе, как рабочие сцены топят внизу пылающую печь, и ему стало совсем дурно.

– Интересно, откуда они берут столько воды? – подивился Брайант, загипнотизированный хаотичной мешаниной шатунов, зубцов, проводов, блоков и стержней.

– О, да здесь же прямо под нами артезианская скважина, – объяснила Элспет, указывая на зловещее мерцание зеленой воды, отражающейся на сложенных неподалеку кирпичах. – Насос находится под оркестровой ямой. Должно быть, колодец держат крепко закрытым, ведь он очень глубок и в темноте его не видно.

– Мы можем подняться наверх? – поинтересовался Мэй, вытирая лоб.

– Скажи, с тобой все нормально? – Брайант с беспокойством взглянул на Мэя. – Задыхаешься?

– Надеюсь, это помогло вам разобраться в характере местности, – предположила Элспет, направляясь в свою билетную кассу.

– Без сомнения, – с энтузиазмом ответил Брайант.

Однако единственное, что он вынес для себя из этой экскурсии, было неутешительным: в подобном здании убийца мог спрятаться без труда, да так, что его никогда в жизни никто не найдет.

– Десять минут, и все, – предупредила Елена Пароль. – У нас на вечер еще полно работы. – Она поднялась и собрала свои записи с соседнего кресла. – Гарри, ты где?

– Уже здесь, Елена, – крикнул ее помощник. – Знаешь, я хотел бы перекинуться с тобой парой слов.

Он стоял в проходе за партером с Оливией Твейт, художником по костюмам. Модели одежды, созданные Оливией, украсили столько спектаклей по пьесам Ноэля Кауэрда, что породили у посетителей «Кафе-рояль» новую моду, но бомбардировки Лондона вынудили ее семью вернуться в родной провинциальный Уилтшир, и сейчас она подумывала уйти на покой. «Орфей» должен был стать ее лебединой песней, и она стремилась все довести до совершенства. В результате подгонка костюмов запаздывала и вкупе с прочими неожиданными осложнениями угрожала довести Гарри до инфаркта.

– Это по поводу костюма Эвридики в первом акте, – объяснил он подошедшей к ним Елене. – Оливии хотелось бы удвоить количество цветов, пришитых к ее платью.

– Я знаю, что с тканью проблемы, – сказала Оливия. – Клянусь, это продиктовано необходимостью. Корсаж прозрачный, а раз уж ты распорядилась снять нижнее белье, ее грудь и ягодицы будут явно просвечивать. Уверена, тебе не надо напоминать, что правила лорда-гофмейстера запрещают демонстрировать наготу, разве что в неподвижных «живых картинах» при специальном освещении и только с особого разрешения, которого, как я понимаю, мы не имеем.

– Уверяю тебя, ничего вульгарного там не будет, – пообещала Елена. – Обнаженного тела будет ровно столько, сколько я планировала.

– Но не больше, нежели планирует мисс Нориак, – вступился за Оливию Гарри. Он делал это нередко. Смягченно пересказывая доводы разошедшихся спорщиков, он разряжал напряженность, частенько возникавшую внутри коллектива театра. – Будучи женщиной с пышными формами, она считает, что будет выглядеть не наилучшим образом, если предстанет пред публикой в полном неглиже.

Еву Нориак пригласили из Лионского оперного театра; в роли Эвридики она являла собой тяжелую артиллерию труппы. Для поддержания хороших отношений с престижной французской компанией было важно, чтобы она осталась довольна.

– Она несколько полновата, но у нее удивительная poitrine,[12] и она должна ею гордиться. Оливия, ты не можешь ее в этом убедить?

– Полагаю, в мои обязанности не входит убеждать исполнительницу главной женской роли, что каждый вечер она должна появляться нагишом перед полутора тысячами зрителей, – отрезала Оливия.

– По-моему, Оливия хотела бы добавить цветов в верхней части костюма из соображений приличия, – кротко заметил Гарри.

– Я не желаю, чтобы она опять выглядела как ходячая реклама Кенсингтонского сада, спасибо, Гарри. Иди и поговори с ней, хорошо? Скажи ей – у меня, мол, нет нарциссов, чтобы нашить на ее соски, лишь потому, что она так печется о своем бюсте.

– Учитывая ее мнение по поводу декольте, предложу ей обсудить твою концепцию непосредственно с тобой.

Гарри не возражал против того, чтобы служить громоотводом между режиссером и его труппой, но напряжение достигло той точки, когда он предпочел выступать в роли переводчика.

Оставив Елену и Оливию спорить о костюмах, он направился за кулисы. Прибыли декорации для «живых картин», и он протиснулся между бобинами свежеокрашенного разрисованного холста, украшенного васильками ручной вышивки, – жест доброй воли со стороны дам со станций метро «Бэнк», «Холборн» и «Олдуич», которым по вечерам не терпелось чем-то заняться.

Над его головой висел огромный глобус ярко-голубого цвета, увенчанный набором открытых стальных циркулей – символом картографии и масонства, означающим нанесение на карту всего подлунного мира. Шар изготовили для постановки «Волшебной флейты» на фестивале в Глайндборне, затем выкинули за ненадобностью: это место было в опасной близости к незащищенной береговой линии графства Суссекс, и спектакль отменили.