Элспет подозревала, что Елена Пароль сознательно стремится спровоцировать скандал. Она понимала, что произойдет, когда до кабинета цензора дойдет слух о том, что в спектакле имеют место недвусмысленно обнаженная натура, имитация секса и ненормативная лексика. Разумеется, его потребуют снять с репертуара. Но, судя по всему, у владельца театра были свои планы на случай непредвиденных обстоятельств, в которые, впрочем, он никого не потрудился посвятить.
Элспет слезла с табурета и принялась изучать цифры. Глазам зрителей должно предстать самое грандиозное на театральной сцене всех времен воплощение преисподней. Декорации Гадеса и Олимпа безусловно вызовут возмущение и породят желанные столбцы в колонке светской хроники. В то же время часть основного состава исполнителей оказалась откомандирована в Ассоциацию зрелищных мероприятий для военнослужащих, большинство хористок – неопытны и не достигли восемнадцатилетнего возраста, а хорошие актеры и вовсе наперечет.
Как раз напротив билетной кассы, внизу зрительного зала, в преддверии репетиций разминался оркестр. Это были особые звуки, по-своему уникальные для театральных стен. Эти пробные аккорды свидетельствовали, что новой постановке наконец-то дан старт и скоро сюда нагрянет публика.
В фойе было холодно. В последние несколько дней на смену осенней влажности пришли алмазные небеса и частые утренние морозы. Это означало, что могут начаться дневные налеты, и отдельные бомбардировщики отваживались углубиться до центра города. В небе все чаще видели «Мессершмидты-109» – истребители с легкими зажигательными бомбами на внешней подвеске. Теперь все отличали самолеты по их очертаниям и гудению двигателей. На «хейнкелях», сопровождаемых «юнкерсами», летали по ночам немецкие летчики. «Харрикейны» и «спитфайры» были наши, и их приветствовали радостными криками. Иногда прямо на дорогу падали обломки самолетов. Оксфорд-стрит превратилась в безжизненную пустыню, как и весь район Степни.
В первую ночь лондонского Блица улицы Ист-Энда полыхали столь яростно, что на Шафтсбери-авеню можно было читать газету. По всему городу были установлены будки с табличкой «Как пройти к дому», где специально набранный персонал объяснял обходные пути. Пригородные поезда бомбили и расстреливали из пулеметов. В подземном переходе на Марбл-Арч прямым попаданием было убито двадцать человек. Группа девушек-подростков была заживо погребена в столовой для водителей автобусов. Сброшенные с парашютом бомбы дрейфовали в дымном небе, как смертоносные медузы, вселяя ужас в прохожих. Бомбой разрушило лондонскую парфюмерную фабрику, наполнив воздух запахом тропических цветов. Перед судом предстал шестнадцатилетний юноша по обвинению в том, что жег костры, направляя курс немецких самолетов; в его спальне обнаружили фашистскую атрибутику. Это были смутные времена.
Элспет почувствовала, как по ногам потянуло сквозняком, и посмотрела наверх, решив, что кто-то открыл одну из дверей, но холл перед входом был пуст. Она ждала возвращения детективов, чтобы провести их по театру. Элспет инстинктивно чувствовала, когда в фойе «Паласа» находится кто-то еще (оно стало для нее более привычным местом, нежели собственная спальня), но сейчас в нем ощущалось нечто иное, отдававшее запахом гибели.
Возле двери, ведущей на сцену, Стэн Лоу отложил в сторону газету и прислушался. Молоденькая продавщица из кондитерской на Мэзон-Берто клялась, что видела тело, которое вносили в машину «скорой помощи», припаркованную на Грик-стрит. Сейчас Стэну сообщили, что исчезла Таня, – не надо обладать шестым чувством, чтобы вычислить: с ней случилось нечто страшное. У балерин бывали такие травмы, когда одно неверное движение могло привести к концу сценической карьеры, но тот факт, что ее забрали без всяких комментариев, означал, что девушка мертва.
Несмотря на то, что они были едва знакомы, сама мысль о том, что на кого-то в театре обрушилось несчастье, вселяла в него беспокойство. Сцены предательства и мести многократно разыгрывались среди кулис, но приезд полиции с врачами, вынос закрытого тела – все это не сулило совсем ничего хорошего.
Едва затихли звуки оркестра, выцветшие бархатные шторы у выхода на лестницу чуть шевельнулись, словно их только что задело проникшее в театр привидение. Неужели кто-то вошел и незаметно проскользнул в окно? Звонок по внутреннему телефону заставил Стэна вздрогнуть, но он был благодарен и этому: теперь он мог отвлечь свое воображение на что-то другое.
– Театр открылся под названием Английского Королевского оперного театра тридцать первого января тысяча восемьсот девяносто первого года, за пять лет до первых киносеансов в Лондоне. – Элспет Уинтер толкнула заднюю дверь в партер и повела детективов вниз по центральному проходу. – Так воплотилась заветная мечта сэра Ричарда Д'Ойли Карта, но ей суждено было просуществовать лишь год. Большая опера Салливана «Айвенго» не оправдала всеобщих надежд на грандиозный успех, и, поскольку никто другой так и не создал английской оперы, это великолепное здание стало Английским Королевским театром-варьете, потом его переименовали в «Варьете-Палас», а позже просто в «Палас».
Элспет явно не впервые проводила подобную экскурсию. В бесформенной коричневой шерстяной кофте и юбке, она вышагивала между рядами, по ходу уточняя детали, привычно комментируя негромким голосом:
– Мы потеряли ключ от двери левого прохода, но ее столько раз закрашивали, что едва ли кому-то удастся ее открыть без помощи стамески, поэтому нам придется воспользоваться дверью справа. Стэн Лоу держит ключ у себя и не дает его тем, с кем не знаком. Следуйте за мной.
Брайант смотрел на обтянутые шерстяной юбкой бедра Элспет, размышляя над тем, что именно привлекает его в женщинах постарше. И поймал себя на мысли, что хочет куда-нибудь ее пригласить.
– А можно как-нибудь включить более яркий свет? – спросил он.
– Боюсь, ярче не получится. Часть театра вообще не освещается. А под сценой и под крышей свет еще слабее.
Мэй вглядывался в темноту, но смог разглядеть лишь смутные силуэты четырех забитых досками верхних окон. Когда-то интерьер театра был оформлен в зеленых и золотых тонах, с красными портьерами, но постепенно его перекрасили в унылый темно-коричневый цвет, поскольку краска, какую использовали на железной дороге, была дешевле. Местами сквозь коричневые стены проступала оригинальная позолота, возле которой задерживались зрители, чтобы дотронуться до гипсовых херувимов на бордюрах, словно те обладали священной силой талисмана.
– В театрах больше бутафории, чем принято считать, – сказала Элспет, шагая вниз по проходу. – Большая часть убранства зрительного зала из папье-маше. Видите мраморные панели вокруг арки авансцены, так они ненастоящие. Не видно крепежных опор, так как вся структура держится на стальных кронштейнах, как Тауэрский мост. Кирпичная кладка – просто облицовочный материал. Вдоль этой стороны есть проходы к более дешевым местам. Там было несколько стоек, где продавали напитки и сигары, а здесь – для королевской семьи, девять ступенек вверх – королевская ложа, она разделена перегородками и даже имеет свою уборную; идея в том, чтобы не размывалась классовая иерархия. Это другие ложи, всего их десять. Оттуда плохо видно, но, безусловно, главное – самому быть на виду, не важно, каков обзор. Офис компании – справа от служебного входа в театр, как и раздевалка номер два. Все раздевалки расположены на этой стороне вместе с комнатой для переодевания со стороны парадного входа и несколькими площадками для быстрой смены костюмов, но, чтобы заглянуть во все закоулки, потребуется целая неделя.
– Надо проторить дорожку к зданию прежде, чем в нем прятаться, – отметил Брайант.
– Вот именно, – согласилась Элспет, открывая дверь, которая вела к лифту, где погибла Капистрания. – Поднимемся по лестнице, если вам все равно. В пролете между первым и вторым этажами находятся три раздевалки, салон для курения, приемная и будка для кинопроекторов.
