Эдна упомянула чье-то отчаяние, но что именно этот отчаявшийся рискнет предпринять? Полиция на Боу-стрит и центральное управление Вест-Энда были слишком перегружены, чтобы оказать содействие отделу. Сержант Карфакс рассмеялся ему в лицо, когда он заикнулся о помощи. Может, Минос Ренальда проник инкогнито в штат сотрудников театра? Сейчас ему около сорока, что исключало лишь нескольких оркестрантов, около половины актерского состава и едва ли не одного человека из штатного персонала театра. Фортрайт проверяла возраст рабочих сцены.

Брайант отпустил мысли в свободный полет. В 1922 году в «Паласе» прошла премьера «Четырех всадников Апокалипсиса». Гилберт и Салливан стремились перещеголять Оффенбаха и причислили к богам Древней Греции Фесписа,[22] но в нынешней постановке образ Фесписа отсутствовал. Фойе театра «Палас» украшала картина «Согласие» на сюжет из греческой мифологии. Герой Оффенбаха помог Язону отыскать золотое руно. Коричневые интерьеры «Паласа» при помощи покровителей отделали золотом. Мифологические символы, но одновременно и масонские – циркуль и глобус. Матерью Орфея была Каллиопа. Вакханки разорвали Орфея на части за воспевание мужеложства, и его голова плыла по реке Гебр, а его песня не умолкала. Какая из греческих богинь носила при себе косу? А что если лезвие бритвы – это олицетворение косы?

В его голове вертелись самые невероятные ассоциации. Но нельзя исключать и более прозаическую возможность. Спектакль уже снискал репутацию кощунственного, вызывающе непристойного, демонстрирующего извращенную сексуальность. Мог ли некий поборник моральных устоев до такой степени проникнуться негодованием, созерцая эти предполагаемые пороки, чтобы пойти на убийства? Эта идея не вязалась с характером убийств. Преступления отличала бесстрастность, даже некая спонтанность. Словно на месте Капистрании и Сенешаля мог оказаться кто угодно.

– Так и думал, что найду тебя здесь, – произнес Мэй, положив руку на плечо Брайанта и протянув ему серебряную фляжку. – Это тебя согреет.

– Пытаюсь сосредоточиться, дружище. Имею я право на личную жизнь? – проворчал Брайант, но отвинтил колпачок и отхлебнул из фляжки. – Это дело меня бесит. Если бы меня попросили обрисовать портрет того, кого мы ищем, – сказал он, возвращая фляжку, – я бы счел, что мы имеем дело с мужчиной средних лет из среднего класса, который точит зуб на саму идею спектакля.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Традиционные зрелища, за вычетом мюзик-холлов и кинотеатров, практически не посещает рабочая молодежь. Фактически они – не места публичного досуга, а дворцы за семью печатями. Если у тебя нет билета или ты не задействован в постановке, то проникнуть или выйти из здания – задача не из легких. Наш убийца действует с такой самоуверенностью, которую дает лишь осведомленность. Он мужчина, поскольку наблюдает за жертвами со стороны. Неэмоционален. По статистике, женщины убивают в состоянии истерии. У него зуб на сам спектакль, поскольку актеры как таковые ему не важны. Действует по плану, и кульминация еще впереди.

– Ты видишь, как этому помешать?

– Премьера состоится сегодня вечером. Дальше разматывать клубок нет времени.

– Все, что мы можем сделать, – это проявить бдительность, – согласился Мэй. – Нападения никак между собой не связаны.

– Разве? Может, наш убийца исполняет некий ритуал? Орфей столкнулся с тяготами ада, прежде чем ему разрешили карабкаться к свету. Мне кажется, истинное зло бесстрастно, безлико, самодостаточно. Действие разворачивается прямо на наших глазах. Наш преступник знает об этом, и ему это безразлично, либо он вынужден настолько безоглядно вершить свои деяния, что готов идти на риск.

Мэй никогда прежде не видел своего напарника столь возбужденным.

– Мне кажется, ты теряешь время со всей этой сказочной чепухой.

– А? – Брайант обернулся, чтобы взглянуть на него. – У тебя есть идея получше?

– Не скажу, что лучше, но есть у меня на этот счет теория.

– Тебя не затруднит поделиться ею со мной?

Брайант зажал в зубах до смешного огромную вересковую трубку и ждал, пока Мэй ее зажжет. Свою обычную трубку он куда-то засунул. Последующие шестьдесят лет Мэй будет постоянно заниматься поиском потерянных его напарником предметов.

– Брат Ренальды замешан в смерти жены магната. Сейчас он прячется, судя по всему, где-то здесь. Кому он хотел бы нанести самый сильный удар? Самому Андреасу. Поэтому он и атакует театр, стремясь разрушить империю своего брата.

– Но тогда он ничего не получит с точки зрения финансов.

– А что если это не имеет никакого отношения к финансовой выгоде, а просто месть? – Мэй облокотился на балюстраду, наблюдая за тем, как красные пожарные судна качают воду.

– Чего он тогда дожидается? – Брайант взглянул на часы. – Я должен разыскать Андреаса. Он явно где-нибудь неподалеку от театра. Давай-ка доставим его прямо в отдел и допросим, покажем ему, что мы не лыком шиты.

– Вот так-то лучше. – Мэй посмотрел на темное небо, по которому неслись облака. – Прислушайся.

Брайант насторожился:

– Что? Ничего не слышу.

– Я тоже, – ухмыльнулся Мэй. – Правда, здорово?

– Мне некогда с вами разговаривать, – нетерпеливо сказала Елена Пароль. – Когда за сто тридцать минут до начала представления объявляют получасовой сбор, помещение за кулисами по сигналу закрывается и остается закрытым до конца спектакля. Входить и выходить могут лишь зрители. Вы когда-нибудь бывали за кулисами перед премьерой? Это кошмар, персонал снует туда-сюда, во всем здании лишь этот коридор более двух футов шириной. Вы видели пространство под сценой. Представьте себе, что оно заполнено актерами, ожидающими своей очереди подняться на сцену. Насколько мне известно, никто ничего не слышал о Петрович. Закурить есть?

Джон Мэй вытащил из кармана куртки пачку «Трех колокольчиков» и предложил ей сигарету.

– Здесь тоже нельзя курить. – Она вставила сигарету между алых губ. – И все эти деревянные конструкции… Но сегодня вокруг столько всего горит, какая разница? Бог знает, сколько пожарных шлангов здесь понатыкано. Джеффри наткнулся на тяжелый черпак и чуть не сломал лодыжку. Кого-то осенило, что ведро песка может потушить пламя. Суть в том, что если при пожаре кто-то окажется под сценой, то сгорит заживо. В театре нет места страдающим клаустрофобией. – Она потерла глаза от дыма. – У них такой вкус, словно в них напихали овощных очистков.

– Их достал для меня мистер Брайант. – Мэй присмотрелся к странным образом смещенным надписям на пачке. – Не думаю, что они самодельные, по шиллингу-то за пачку. По его теории, похищение Петрович никак не связано с убийствами. Вам ничего не приходит в голову, она ничем не выделялась?

– Она заполняла те же анкеты, что и остальные. Мы не проверяли их данные. Сейчас мы вообще рады кому угодно. Наверное, у нее могла быть другая фамилия. Вы не просматривали регистрационную книгу?

– Да, я спрашивал хозяйку дома, где она жила, кто ее рекомендовал. Ничего необычного.

– Знаете, вечером у нас будет полный аншлаг. Каким образом вы собираетесь контролировать вход?

– Войти в зрительный зал можно будет лишь через парадный вход. Швейцары, бармены и билетеры должны расписаться в журнале, а всем остальным понадобится билет.

– Вы же обошли все здание кругом и отдаете себе отчет, что здесь тысяча мест, где можно спрятаться. Маньяк может воспользоваться любым из них.

– Я в курсе, – ответил Мэй. – Мы не в состоянии за всем уследить. Нам дали только двух дополнительных сотрудников. Андреас Ренальда настаивает на премьере во что бы то ни стало.

– Пора мне бежать. Он вот-вот здесь появится. – Пароль докурила сигарету и посмотрела на часы. – Господи, эти штуки быстро сгорают. Каким он вам показался?

– Крайне целеустремлен. Холоден и нем как рыба.

– Пусть таким и остается. Он считает, что мы его не слышим, но это не так. У меня волосы встают дыбом, когда он стучит своими железяками, как капитан парусного корабля. Для него это не просто финансовое предприятие, это нечто глубоко личное.