– Тогда мы потеряли бы вас обоих, – ответила Лонгбрайт. Она взглянула на обрушившуюся штукатурку и рухнувшую кирпичную кладку. – Хочу сказать, он не мог уцелеть.

– Да, я бы не слишком надеялся.

К ним подошел высокий молодой человек в желтой нейлоновой куртке. Либерти Дюкейн, выходец из Вест-Индии в третьем поколении, ныне прикомандированный к управлению в составе команды экспертов вместе с двумя молодыми индианками, самыми блестящими студентками своего выпуска. Либерти[2] люто ненавидел свое имя, но его брат Фратернити,[3] тоже служивший в полиции, ненавидел свое еще сильнее.

Лонгбрайт подняла руку:

– Привет, Либерти. Они знают почему?..

– Какое-то зажигательное устройство, компактное, но крайне разрушительное. Отсюда видно, насколько четок рисунок взрыва. Очень эффективно. Оно разрушило офисы, но даже не задело крышу станции метро. – Юношеское стремление скорее изложить свои соображения вылилось в такую скороговорку, в которую Мэю было трудно вставить слово. – Вокруг снуют журналисты, но у них ничего не выйдет. С вами все в порядке?

– Артур не успел уйти вовремя.

– Знаю. Они найдут его, но мы ждем тяжелую технику, чтобы начать двигать стропила. Звуковые детекторы ничего не уловили, и не думаю, что это им удастся, ведь здание схлопнулось, как карточный домик. Видите, как слабо скреплены внутри эти старые постройки. – Инстинктивно ощутив неловкость положения, Либерти отвел глаза.

Лонгбрайт уже рванулась вперед, но Мэй мягко ее удержал.

– Давай я отвезу тебя домой, Дженис, – предложил он.

Она отмахнулась:

– Я в порядке. Просто никогда не думала, что все так закончится. Ведь это конец, не так ли?

Лонгбрайт уже знала ответ. Артур Брайант и Джон Мэй жили в мире укоренившихся привычек. Они закрывали дело и застревали на работе, стремясь проанализировать сделанное, подначивая друг друга, испытывая удовольствие от общения. Это вошло у них в привычку, так они начинали все заново. Все это знали. Джон первым покинул здание, оставив своего страдающего бессонницей напарника.

– Кто ведет поиски? Им следует проверить…

– Первоочередная задача пожарного отделения состоит в том, чтобы удостовериться в безопасности, – ответил Либерти. – Безусловно, о результатах тут же сообщат. Как только что-нибудь выяснится, я сразу же дам вам знать. Джон прав, вам нужно ехать домой, здесь делать нечего.

Мэй уставился на здание, не зная, что предпринять.

Лонгбрайт наблюдала за столбом ржавого дыма, клубящегося на фоне неподвижного серого воздуха. Она почувствовала, что отключилась от происходящих вокруг событий. Пришел конец уникальной дружбе: Брайант, Мэй, Лонгбрайт – их имена были неразрывно связаны. Сейчас она ушла в отставку, Брайант умер, Мэй остался один. В их обществе она провела столько времени, что коллеги по службе стали ей роднее самых близких родственников, как лица героев из старых черно-белых фильмов. Они были и навсегда останутся ее семьей.

Лонгбрайт поняла, что плачет, еще до того, как услышала чей-то крик, словно время повернулось вспять. С конька крыши здания кричал пожарный. Она не могла расслышать слов, да и не готова была их услышать. Когда она побежала к развалинам вместе с последовавшими за ней пожарными, спасатели уже обменивались легко узнаваемыми сигналами.

Среди развалин лежало тело пожилого белого мужчины. Необычная дружба Артура Брайанта и Джона Мэя прервалась самым жестоким образом. Дружба ее сослуживцев, наставников, самых близких друзей. Допустить, что Брайант мертв, было свыше ее сил.

Пожар соединил конец и начало, взорвав грань между прошлым и настоящим. Джон Мэй всегда сознавал, что смерть при обычных обстоятельствах не для его партнера. Они только что завершили скорбное, тяжелое расследование, свое последнее совместное дело. Достойных противников вокруг не находилось. Брайант начал наконец задумываться об уходе на пенсию, так как в управлении назревал период радикальных перемен, санкционированных новой политикой, проводимой министерством внутренних дел. Эту тему они с Мэем обсуждали не далее как в прошлую пятницу, во время вечерней прогулки вдоль реки, превратившейся в ритуал. Мэй мысленно вернулся к их диалогу, пытаясь вспомнить, не шла ли речь о чем-нибудь необычном. В сумерках они дошли до моста Ватерлоо, споря, отшучиваясь, ведя непринужденную беседу.

Неразлучные Джон и Артур, которых связало между собой постоянное соприкосновение со смертью, друзья-соперники, чье непостижимое сотрудничество растянулось на всю жизнь.

– Хочешь сказать, что дела об убийствах поручают дилетантам? – с некоторым удивлением спросил Артур Брайант. – Попробуй грушевый.

– Это все, что есть? – Мэй разочарованно встряхнул пакетик с леденцами. – Они вяжут мне рот. Похоже, в центре Скармена пришли к выводу, что опытные следователи ничем не лучше непрофессионалов определяют, лжет или нет предполагаемый преступник.

Центр являлся ведущим учреждением в области криминалистики при Лестерском университете. К его исследованиям политики относились всерьез.

– Ну, министерство внутренних дел и Ассоциация старших офицеров полиции наверняка не одобрят эту схему. – Брайант заглянул в пакет. – Мне казалось, там должна быть какая-нибудь зимняя смесь.

– Не знаю, где ты откопал эти леденцы. Их больше не выпускают, я уверен. В министерстве этот план уже приняли к исполнению. Там считают, что привлечь к работе можно любого уважаемого человека, наделенного здравым смыслом и аналитическим умом. Гражданским предоставят неограниченный доступ к уликам и материалам судебных дел. Думаю, ты доволен. Ведь много лет назад ты предлагал то же самое.

– Ну что же, широкая общественность явно одерживает над нами верх.

Пластиковые пакеты хищными медузами колыхались вокруг светофора в конце Стрэнда. Шум проезжающих машин напоминал гудение бомбардировщиков. Воздух был перенасыщен выхлопными газами. Брайант оперся на свою трость, силясь отдышаться. Трость была больным вопросом: Мэй подарил ее партнеру на день рождения в прошлом году, но Брайанту претила сама мысль о том, что он может столкнуться с трудностями передвижения. Несколько месяцев она простояла в его оранжерее, подпирая хиреющую настурцию, но теперь пожилой детектив неожиданно для самого себя стал ею пользоваться.

– Знание закона – отнюдь не единственное преимущество гражданских лиц. Я нанимал на работу штатских, когда отдел только появился, в тридцать девятом году.

– Похоже, в конце концов министерство склонилось к твоей точке зрения, – заметил Мэй. – Знаешь, теперь у нас новый офицер связи – Сэм Бидл.

– Родственник?

– По-моему, внук.

– Как странно! Только на днях я думал о старом Сиднее Бидле. Он был такой разумный, основательный и знающий. Удивляюсь, почему мы все его терпеть не могли? Помнишь, однажды я надоумил его обриться наголо: заявил, будто немецкие бомбардировщики способны засечь рыжих при светомаскировке. В те годы я был невыносим.

– Внук проводит собеседования с кандидатами в штат. Нам нужны новички типа Дукейна. Пусть вольют свежую струю в работу отдела. Я звонил тебе вчера ночью, хотел это обсудить, но твой мобильный был выключен.

– Наверное, он отключился, когда я его уронил. Теперь все время ловит старые радиопрограммы. Это возможно? В любом случае нет смысла его включать, когда я играю во «Фримейсонз-армз». – Они прошли мимо обшарпанных, унылых зданий около моста Ватерлоо. – Однажды мне позвонили, когда я как раз проходил «Врата ада». Так вот, я попал в одного углекопа и чуть не сломал ему ногу. Сыры весят около двенадцати фунтов.

– Позволь узнать, ты о чем? – поинтересовался Мэй.

– О кеглях, – объяснил детектив. – Я член команды. Мы играем в подвале паба в Хэмстеде. Диск называют сыром.

– Ну, играть в детские игры с опустившимися старыми алкоголиками – это не для меня. – Он зачастую забывал, что моложе своего партнера всего на три года.