Мэй выскочил из бокового прохода в партер и побежал к служебному выходу, но тот был заперт. Он барабанил в дверь, пока кто-то не дернул ручку с другой стороны, затем пробрался к задней части сцены. Рядом с упавшим небосводом, опрокинувшись на спину, лежала Марчмонт с раскроенным стальной штангой черепом. Из рассеченной сонной артерии кровь хлестала на пол, разливаясь вдоль задней стены и стекая в сливные отверстия, ведущие к главному водостоку.

Мэй огляделся вокруг в поисках Сиднея Бидла и увидел, как молодой офицер карабкается по стальной стремянке, соединяющей первый и второй уровни подъемника над сценой.

Сидней краем глаза приметил чью-то расплывчатую, голубоватую фигуру, мелькнувшую в лучах цветных прожекторов, но, пробираясь по одному из сценических мостиков, почувствовал, как тот закачался под его весом, и внезапно потерял ориентацию. Лучи скользили по сцене, создавая светотени и кружась в сумасшедшем вихре по маскировочным сеткам.

Внизу мерцающей массой белой плоти и алого шелка визжали и улюлюкали танцовщицы. Тень над его головой переместилась, споткнувшись о бухту троса, и стала раскручиваться в сторону кулис. Бидл рванулся вперед, но край заграждало оборудование. Идти было некуда. Он присел на мостик и спустил ноги вниз, пока те не коснулись нижней площадки подъемника. Найдя точку опоры, он бросил корпус вперед, надеясь выпрямиться во весь рост, но в этот момент почва предательски выскочила из-под его полицейских ботинок.

Правой рукой он ухватился за перила площадки, но левая соскочила. Повиснув на одной руке, он закачался над сценой.

Рука Сиднея медленно соскальзывала с ржавых стальных рельсов, а маячившая фигура – видение, возникшее из хаоса призматических красных и голубых теней, утрачивала очертания.

Но вот мышцы его руки не выдержали, и полицейский с криком упал на нижнюю площадку.

Свет в партере горел вовсю, придавая зрительному залу унылый, меланхоличный вид. Ранкорн отгородил лентой заднюю часть сцены. Уаймен, фотограф из центрального управления Вест-Энда, фотографировал пятна крови на полу. Две половинки белой маски Общественного Мнения валялись в загустевшей луже крови. Было пять минут первого, и лишних сотрудников отпустили.

В лучших театральных традициях гибель Общественного Мнения не нарушила хода спектакля. Полиции это было на руку. Требовалось выиграть время, прежде чем новость распространится по аудитории. Тело Валери Марчмонт через королевский вход вынесли на Шафтсбери-авеню и отвезли в больницу «Юниверсити колледж» в фургоне без опознавательных знаков – четвертом по счету за неделю.

– Кто-нибудь видел Артура? – обеспокоенно спросил Мэй.

– Он здесь, Джон. Говорит, что кто-то запер его в одной из комнат наверху.

Глэдис Фортрайт накинула поверх фуфайки брезентовую плащ-накидку констебля Кроухерста. Свою она сбросила, когда кинулась помогать Бидлу, и та затерялась где-то у сцены, среди вешалок для костюмов, напоминавших устричные раковины. Бидл упал на груду сложенных декораций, но повредил хрящ на левой лодыжке, и нога так быстро опухла, что дежуривший в театре медик вынужден был перочинным ножом разрезать носок и ботинок.

Артур Брайант выглядел крайне озабоченным.

– Меня заперли в архиве, – взволнованно произнес он. – Он снова напал, так ведь?

Мэй указал на заднюю часть сцены:

– На Общественное Мнение. Неожиданный удар стальной штангой, череп раскроен, мгновенная смерть.

– На глазах у всех? Как такое могло случиться?

– Упал один из задников.

– Он опустился точно по сигналу, – заметил мистер Мэк. – Это не наша вина.

Елена выглядела растерянной и была готова выпить залпом бутылку виски.

– Карусель должна была вынести ее из зоны падения, но внезапно застопорилась. Марчмонт оставалась на сцене последней.

– Один из стержней сорвался с крепежа, – объяснил Мэй. – Снес полчерепа, как ложка срезает верхушку яйца всмятку, и отбросил к стене. Все стены заляпаны мозгами.

– Валери должна была почувствовать, что карусель перестала вращаться. Почему она не сдвинулась с места?

– Потому что за кулисы нужно удаляться по очереди, друг за другом, – объяснил Гарри.

– Черт возьми, я не виновата! – воскликнула Елена, лихорадочно роясь в сумке в поиске сигарет. – Не хватало места, чтобы ускорить уход со сцены. Попасть за кулисы – целая история. Нужно дождаться своей очереди. Черт, черт, черт, у кого есть сигареты?

– А что стряслось с нашей кукушкой? – Брайант указал на Бидла, лежащего поперек двух кресел партера с деревянной шиной на лодыжке.

– Свалился с проклятого подъемника, – ответил Бидл. – Заметил, что кто-то стоит рядом с вращающимся тросом и смотрит вниз, и попытался до него добраться.

Мэй повернулся к своему напарнику:

– Что тебе понадобилось в архиве?

– Была у меня одна мысль, – заговорщически произнес Брайант. – Надо обсудить с тобой наедине. Думаю, у меня достаточно улик для ареста.

– Ты кого-то нашел наверху?

– Если можно так выразиться. Греческие легенды проникают в нашу жизнь и живут в коллективном подсознании. Думаешь, что, зная о злоключениях богов, сможешь избежать их ошибок и защитишься от их участия, но ошибаешься.

– Господи, что ты несешь? – взорвался Мэй, шокируя окружающих. – Только что убили еще одного человека, четвертого по счету, еще один пропал без вести – предположительно погиб, один из наших людей ранен, а ты читаешь мне лекцию по греческой мифологии?

– Понимаешь ли, мои выводы возникают, так сказать, по касательной, – запинаясь, ответил Брайант, не ожидавший столь бурной реакции своего напарника. – Не вижу я логики в ваших оперативных мероприятиях и, кстати, предупреждал тебя об этом. – Он заморгал, словно его ослепил дневной свет, и нахлобучил на голову шляпу.

– Куда ты направляешься? – требовательно спросил Мэй.

– Поговорить с… с… выяснить… то есть, я знаю, кто числится в списке – в списке приговоренных. Еще четверо умрут… должны умереть до того, как цепь прервется, вот в чем вся суть. – Он развернулся, опираясь на спинку кресла перед собой. – Не могу представить себе, что ты перестал в меня верить.

– Этого я не говорил, но если ты знал, почему ничего не предпринял?

– А что я мог сделать?! – воскликнул Брайант. – Меня заперли в этой чертовой комнате наверху. Я не мог прорваться на сцену.

– Подожди, – сказал Мэй, – я кого-нибудь отправлю с тобой.

– Нет, я пойду один, все будет нормально. – Брайант повернулся, постоял в нерешительности и вышел.

– Джон, иди за ним, – настойчиво сказала Фортрайт. – Только позвони, когда доберешься туда, куда он идет. Я здесь закончу и сниму отпечатки в архиве.

Мэй нагнал своего напарника на ступеньках снаружи. Дождь прекратился, и ночью подморозило. Изо рта шел пар.

– Извини, что накричал на тебя, Артур, так получилось… – Он попытался облечь в слова свое замешательство и невольное негодование. – Какой помощи от меня можно ждать, если я не знаю, что у тебя на уме? Ты понимаешь, какая опасность грозит здесь всем?

– Ты решишь, что я свихнулся, – спокойно ответил Брайант, направляясь к Кембридж-Серкус, – но я получил доказательство. Если верить в существование зла, значит, придется поверить и в существование бесов. Я имею в виду тех, что живут в наших душах, тех, кого туда вселяют из лучших побуждений. – Он отпер дверцу служебного «вулзли», припаркованного на Боу-стрит, с трудом залез внутрь и потянулся, чтобы открыть соседнюю дверцу.

– Я поеду с тобой, но поведу сам, – настоял Мэй. Он заметил, что у Брайанта появилась одышка. Лицо покрылось испариной, и он морщился от боли. – Давай вылезай. Ты перенес шок. Садись сзади и переведи дух. Потом расскажешь, куда мы направляемся.

На Тоттенхэм-Корт-роуд стояла кромешная тьма. Кто-то разбил светофор у полицейского участка напротив «Хилл-энд-Сан», столб нависал над мостовой под углом в сорок пять градусов. Брайант опустил стекло и вдохнул холодного ночного воздуха.