Подойдя к нему, Анжелика вынула из кармана подобранный в доме Амбруазины пояс и протянула его монаху.

— Этой ночью вы забыли это у мадам де Модрибур, — сказала она.

Монах смотрел на протянутый ему кусок веревки такими глазами, как будто это была ядовитая змея. Его загорелое лицо стало пунцово-красным.

Опустив глаза, он взял пояс, подвязал сутану и принялся собирать разбросанные в траве предметы. Наконец он решился поднять глаза на Анжелику.

— Вы осуждаете меня за то, что я нарушил монашеский обет?

Анжелика невесело улыбнулась.

— Я не сужу вас за это, отец мой. Вы молоды и сильны, и это ваше дело, как примирить природу и верность данному обету. Но я хотела бы знать только одно: почему именно она?

Отец Марк глубоко вздохнул — внутреннее волнение мешало ему подобрать нужные для объяснения слова.

— Как объяснить… Она не давала мне прохода. Она преследует меня с первых дней своего появления в Голдсборо. Никогда еще мне не приходилось испытывать такого давления. Она опутывала меня такими хитростями, что я не могу четко сказать, в чем именно сила ее колдовских чар.

Его возбуждение сменилось меланхолией. Он покачал головой.

— Начинаешь верить, что в ней есть нечто особенное, что она избрала тебя или может избрать, что еще больше приобщишься к ее тайне, — если решишься обладать ею. Но перед тобой возникает пустота. Одна лишь пустота. Пустота тем более смертельная, что эта женщина сулит тебе всяческие наслаждения, открывает перед тобой обольстительные видения.., и ничего другого.., и затем из глубины ее существа возникает, словно жало змеи, жуткое стремление погубить, уничтожить тебя, увлечь с собой в небытие… И только в этом, по всей видимости, она способна испытать наслаждение.

Он опустил глаза и замолчал.

— ..Я исповедовался у господина Турнеля, — продолжал монах, — и сейчас ухожу. Думаю, что из этого случая я извлек урок, который будет мне полезен в наставлении других на путь истинный. Тем более, что человек никогда не готов прислушаться к голосу разума, если сам не обжегся об огонь страстей человеческих. Что я могу дать дикарям? Ведь они знают о душе значительно больше, чем мы. К счастью, у меня еще есть лес и вода.

Монах был еще очень молод и, может быть, впервые в жизни ему приходилось навсегда отказываться от чего-то главного. Он поднял глаза к густой листве деревьев, откуда доносилось гудение насекомых, и на его покрасневшие глаза навернулись слезы.

Через мгновение он овладел собой.

— Лес — добрый, — пробормотал он. — Природа тоже загадочна и прекрасна, и она расставляет свои ловушки, но они целомудренны, как и живущие в ней животные… Вполне возможно, что наше отражение в делах Создателя менее ослепительно, чем то, которого мы ждем от людей, но оно правдиво.

Он сложил свои пожитки в мешок и забросил его на плечо.

— ..Я ухожу, — повторил он, — возвращаюсь к моим дикарям. Белые люди слишком сложны для моего понимания. Сделав несколько шагов, он обернулся:

— Мадам, могу я попросить вас держать все это в тайне? Анжелика кивнула ему головой в знак согласия. Он продолжал:

— Вы, мадам.., я не знаю.., может быть, вы сильнее ее. И все же будьте осторожны…

Монах подошел ближе и совсем тихо сказал:

— Остерегайтесь! Это Дьяволица. Он повернулся и размашисто зашагал в сторону леса. Анжелика с чувством зависти смотрела ему вслед.

В Голдсборо Амбруазина сказала Анжелике:

«…Вам не кажется, что вам здесь угрожает опасность?.. Вокруг нас бродит демон…» Этим демоном была сама герцогиня. Как искусно она отводит от себя подозрения, первой выдвигая обвинения…

Анжелику предали не Колен или Абигель. Амбруаеяна приписывала им недружелюбные высказывания, из-за которых Анжелика могла усомниться в верности своих друзей. И Анжелика верила ей или почти верила, до такой степени Амбруазина все умела представить правдоподобно, проявляя поразительную интуицию при разгадывании личных качеств людей и особенностей их поведения.

Хитроумными приемами, отдельными фразами она усиленно старалась разобщить Анжелику с теми, кто мог той Помочь, сказать правду или предупредить: с Пиксаретом, Абигель, Коленом, отцом де Верноном, ее собственным сыном и, прежде всего, с Жоффреем, ее мужем.

Например, по отношению к Пиксарету: «Говорят, что вы спите с дикарями…» По поводу Абигель: «Протестанты… Они против того, чтобы поселить католиков в Голдсборо, но не говорят вам, так как знают, что вы хотите этого…» По поводу Колена: «Вы действительно верите этому человеку?.. Мне он представляется очень опасным. Почему вы его защищаете?» И Кантора: «Ваш сын принимает все слишком близко к сердцу…» В связи с отцом де Верноном: «Он говорит, что в Голдсборо не очень здоровая обстановка для моих девушек».

И по поводу Жоффрея: «Он не должен был оставлять вас здесь одну…» Жоффрей вовсе ее не оставлял. Он отбыл лишь после того, как герцогиня отплыла в Порт-Руаяль. Может быть, именно потому, что не доверял Амбруазине? Но в таком случае, она его обманула, почти сразу же вернувшись обратно…

Когда Анжелика анализировала эти хитрые приемы, которые постепенно ее запутали, она чувствовала, как дрожь пробегает по всему ее телу, и с ужасом думала, что в душе она испытывает своего рода восхищение перед столь гениальной Способностью творить зло.

А чтобы ввести в заблуждение саму Анжелику, Амбруазина умело подбирала слова и разыгрывала лицемерную комедию. Выставляя себя в качестве жертвы, нуждающейся в помощи, она старалась завоевать ее симпатии. Говоря ей, например, что очень полюбила Голдсборо, она хотела ее этим растрогать. Уверяя ее, что она также родом из Пуату, она спрашивала Анжелику: «Вы ходили собирать ягоды мандрагоры в безлунную ночь?»

— Ох, Кантор, — сказала Анжелика своему юному сыну, придя к нему в хижину после ухода брата Марка, — она поистине.., чудовище.

И вдруг неожиданно рассмеялась.

— Как легко я позволила себя одурачить! Никогда.., никогда раньше мне не приходилось встречаться с существом, обладающим такой способностью играть на человеческих слабостях. Это что-то потрясающее…

Кантор хмуро посмотрел на нее, не переставая опустошать свою корзину с вишнями.

. — Вам смешно, — сказал он. — Вы, как мой отец. Проделки Сатаны его забавляют, а макиавеллевский талант в области интриг он готов изучать, как природный курьез. Но будем осторожны. Мы с ней еще не покончили… Она все еще здесь, совсем рядом, и мы находимся в ее власти.

Анжелика вдруг вспомнила о письме отца де Вернона, о чем иезуит писал своему вышестоящему духовному лицу, о тех словах из этого письма, которые поразили ее тогда в самое сердце, и в которых она увидела обвинение в свой адрес.

«Да, отец мой, вы были правы, в Голдсборо находится Дьяволица…» А если это обвинение не против нее, Анжелики.., а против другой женщины?

«В Голдсборо находится Дьяволица…» При мысли об этом ее охватила дрожь, и холод сжал сердце. Отца де Вернона уже не было в живых, письмо исчезло, исчез также мальчик, у которого оно находилось… Она почувствовала сильное головокружение… Желая распутать клубок событий, она кончит тем, что начнет верить в привидения. Одно только ей представлялось безотлагательным: нужно избавиться от этой женщины, обезвредить ее, устранить, удалить отсюда навсегда. Но как это сделать?..

Наступило утро. Порт-Руаяль пробуждался от сна. Жизнь продолжалась. Скоро придут за графиней де Пейрак, и она снова должна будет встретиться с Амбруазиной. За столом у госпожи де ла Рош-Позе напротив нее сядет герцогиня де Модрибур с лицом измученного ангела, взором прекрасных и умных глаз и, может быть, очаровательной улыбкой раскаяния. От одной мысли об этом Анжелике стало дурно. Она понимала, что разделить с ней тайну и помочь ей мог только ее сын, этот смелый и решительный юноша.

Кроме него помощи ей ждать было не от кого. Все, что она попытается рассказать другим людям о герцогине де Модрибур, будет выглядеть, как клевета. Амбруазина была самим воплощением добродетели. Анжелика сознавала, что находилась в опасной изоляции. Она с признательностью подумала о Колене, вспомнив, какую настойчивость он проявил, добившись, чтобы Кантор сопровождал ее.