— Не говорите так громко. Она может услышать нас.

— Нет, она в состоянии каталепсии с полным отключением сознания. Она прибегла к самому трусливому способу преодоления усталости, трудностей жизни и последствий своих поступков.

Вынув из кармана табакерку, он попользовался ею и несколько раз чихнул, не выведя при этом Амбруазину из состояния глубокого сна.

— Сумасшествие и служба дьяволу — в одном месте. — Не прореагировав на эту реплику Анжелики, маркиз сказал:

— Разыграв сегодня картину откровенности, признания своего поражения и страха перед вами, она хотела разжалобить вас. Но вы не поддавайтесь — таким людям нельзя доверять никогда и ни в чем.

Затем он сказал громким голосом и совсем другим тоном:

— Что вы там застыли, как свеча, Анжелика? Ведь сегодня довольно свежо. Идите сюда, к огоньку, и расскажите мне подробно, какие торговые сделки были у вас в свое время с господином Кольбером. Ведь мы с вами союзники, не так ли?

Герцогиня де Модрибур, постепенно выходя из летаргического сна, смогла увидеть, как маркиз и Анжелика мирно беседуют у камина о курсе какао на международных рынках.

— Желаете ли вы, дорогой друг, чтобы я проводил вас до дома? — галантно предложил маркиз, когда Амбруазина встала с гамака.

Но она, бросив на него сумрачный взгляд, направилась к двери и вышла из дома.

Демонология, души, заложенные дьяволу, безумство!

Эти слова преследовали ее даже во сне, пока, проснувшись, Анжелика не убедилась, что все вокруг спокойно.

Обычная ночь над бухтой, храп спящих людей… Сидя на корточках у костра, индеец жует кусок сала острыми, как у хорька, зубами… В прозрачном тумане плывет луна…

Может быть, ее страхи и подозрения — плод помутившегося рассудка? Нет, разве можно забыть, что за несколько дней здесь погибли две женщины? Замыслы маньячки-убийцы представляют для нее и ее людей вполне реальную опасность.

В ночной темноте раздавались сухие ритмичные звуки индейских барабанов и флейт. «Они начинают пьянеть», — заметил Виль д'Авре перед тем, как пожелал ей доброй ночи. Сколько таких индейцев в близлежащих лесах погружались сейчас в магию алкогольного опьянения, припадали к прозрачному, обжигающему, всеразъедающему роднику огненной воды, источнику иллюзорной связи с невидимыми богами…

Кругом полные опасностей леса, соленое море с туманным горизонтом, откуда, казалось, не может прийти никакая помощь, никогда…

Но ведь Кантору удалось уйти, и он должен отыскать отца, как это уже было однажды. Разве непредусмотренное Амбруазиной появление Аристида с его балаганным экипажем и побег Кантора не свидетельствовали о том, что хаос человеческого существования спутывает расклад карт в ее строго рассчитанной партии, что власть ее слабеет?

Бред Амбруазины во время вымышленного или действительного приступа выдал ее обеспокоенность и растерянность. Некоторые ее мистификации становились менее пугающими, лопались, как мыльные пузыри, в столкновении с бесхитростной земной реальностью. Но в беспокойном полусне Анжелике чудилось, что во лбу Амбруазины сверкает сапфировый глаз и она скачет верхом на мифическом звере, белом жестоком единороге, живущем в лесной глуши.

В дверном проеме появился другой «единорог». В лучах солнца блеснула его золотая спина.

Вот он протиснулся в домик Анжелики, и за ним показалась непривлекательная физиономия капитана Симона. Распрямившись, он едва не задел седой головой балки под потолком.

— Мадам, позвольте доверить его вам, — сказал он густым басом. — Я ухожу и не могу взять его с собой.

— Но я не хочу держать у себя этого зверя, — воскликнула Анжелика.

— Почему? Он совсем не злой. Капитан положил руку на загривок деревянного позолоченного единорога.

— Как он красив! — восторженно прошептал он. Увидев за спиной капитана походный мешок, Анжелика спросила:

— Вы уходите?

— Да, ухожу.

Лицо его осунулось, обросло седоватой бородой. Он отвел глаза.

— Сначала Мария. Позавчера Петронилья… Славная была женщина, мы прекрасно ладили. Больше мне не под силу увидеть все это. Ухожу. Хватит с меня. Ухожу вместе с юнгой, кроме него у меня никого нет.

— Вам не удастся пройти, — вполголоса сказала Анжелика. — «Они» и в лесу, и даже здесь, среди нас…

Капитан Симон не стал спрашивать, кого она имеет в виду.

— Я-то пройду… А вот мой единорог… Доверяю его вам, мадам. Вернусь за ним при первой возможности…

— Вы никогда не вернетесь, — повторила Анжелика. — Она не позволит вам уйти, пошлет за вами погоню из тех самых людей, которые организовали крушение корабля и истребили ваш экипаж.

Старый капитан с ужасом взглянул на Анжелику, но не вымолвил ни слова и тяжелым шагом направился к двери, где его ждал юнга с деревянной удочкой.

— ..Еще одно слово, капитан.., прежде чем вы унесете свою тайну в могилу, — остановила его Анжелика. — Ведь вам, профессиональному мореплавателю, всегда было ясно, что вы пришли не в Квебек. Разве я не права? Вы знали свой пункт назначения — Французский залив, Голдсборо. Почему же вы подставили под удар свою репутацию капитана и продолжали молчать даже после всего того, что произошло?

— Она заплатила мне за это, — промолвил капитан.

— Как она вам заплатила?

Он снова с испугом посмотрел на Анжелику, губы его дрогнули, и она подумала, что он заговорит. Но капитан сдержался и, опустив голову, удалился в сопровождении своего юнги.

Усталая Анжелика осталась наедине с единорогом, как вдруг появился маркиз де Виль д'Авре. Очень взволнованный, он закрыл дверь на засов и проверил, хорошо ли закрыто окно, чтобы никто не мог подслушать его доверительное сообщение.

— Я знаю все, — восторженно заявил он, — именно все и никак иначе!

С торжествующим видом расхаживая по комнате, он начал свой рассказ:

— Старина Симон решил рассказать мне то, что он устыдился рассказать вам как женщине. «Я влип в эту историю как последний кретин, но хоть под конец решил искупить по возможности свою вину». Это его слова, я передаю их вам буквально. Короче говоря, он сообщил мне все, что известно ему. Сопоставив его рассказ со сведениями, которые сообщил Патюрель и с нашими подозрениями о заговоре между герцогиней де Модрибур и устроителями кораблекрушений, мы получаем вполне ясную картину. Как я и предполагал, У истоков этого дела стоят королевские чиновники, скрипящие перьями в своих затхлых парижских конторах. Когда Симон обратился к ним с просьбой подыскать ему клиента для перевозки фрахта, его вовлекли в заговор, начатый еще в прошлом году, чтобы помешать вашему мужу, графу де Пейраку, вести независимую политику колонизации здешних территорий, которые мы по праву считаем принадлежащими Франции. Поэтому в Париже решили провести во Французском заливе хорошо скоординированную акцию с целью вытеснить из Голдсборо слишком предприимчивых, слишком уверенных в себе и своем богатстве, непокорных, в общем, опасных конкурентов: вашего супруга и его компаньонов.

Капитану Золотая Борода были вручены соответствующие королевские грамоты с поручением захватить данную территорию с правом приобретения, прогнав самозванца-еретика. Представителем Колена на переговорах в Версале по этим вопросам был тот самый Лопеш, о котором вы мне рассказывали. Там он познакомился с капитаном Симоном. Разговорившись, они выяснили, что обоим поручили одно и то же дело — вытеснить некоего Пейрака с побережья территории Мэн. Именно так можно объяснить фразу, сказанную Лопсшом: «Когда ты увидишь высокого капитана с фиолетовым родимым пятном на лице, знай, что твои враги неподалеку».

В Париже понимали, что Золотая Борода имеет в Голдсборо примерно равные шансы и на успех, и на провал. Случилось последнее, а именно: ему говорили о «кучке еретиков», а встретил он отлично подготовленных гугенотов из Ла-Рошели, которые сумели отстоять свои земли.