— Если только ваш не попал в руки англичан или не покоится на дне реки Святого Иоанна, — вставила Анжелика.

Открытое и счастливое лицо маркиза де Виль д'Авре внезапно сморщилось от огорчения.

— Ах, дурно с вашей стороны напоминать мне об этом, — с укоризной произнес он, — посудите, я же был счастлив, я только-только развеялся в этом интересном обществе, и вот я снова погружен в страдания. Право, это очень дурно с вашей стороны, Анжелика!.. Но чего же вы ждете, почему вы не отплываете, чтобы прогнать этих англичан? — затопал он ногами на Пейрака, ударяя по молу своей тростью с серебряным наконечником. — Это же в конце концов непереносимо! Если так будет продолжаться, я буду жаловаться на вас в Квебек, предупреждаю вас… Ах, перестаньте смеяться! Это вовсе не смешно. Да чего же вы все-таки ждете?

— Может быть, вот этого! — сказал граф, указывая на горизонт.

Он вытащил из-за пояса подзорную трубу и развернул ее, прежде чем приложить к глазу.

— Да, это он, — прошептал Жоффрей.

Уже более часа у входа в бухту можно было различить парус, лавирующий, словно в ожидании благоприятного момента для проникновения в порт.

И именно в этот миг корабль, маленькая приземистая яхта, скользя по волнам, вошел в порт.

— «Ларошелец»! — вскричала Анжелика, не помня себя от радости.

Амбруазина удивленно посмотрела на нее. Зато маркиз вытащил из кармана своего цветастого жилета маленькую подзорную трубу с золотым ободком. Он уже больше не дулся.

— Но что это за замечательный юноша, которого я вижу на носу? — с энтузиазмом воскликнул он.

— Это капитан, — отвечал де Пейрак, — в к тому же наш сын. Кантор.

— Сколько ему лет?

— Шестнадцать.

— Он такой же хороший мореплаватель, как и Александр?

— Над этим стоит поразмыслить.

Анжелика не ожидала столь быстрого возвращения «Ларошельца». Теперь же она радовалась, испытывая облегчение. Ее дети были рассеяны по всему краю — Онорина в Вапассу, Кантор где-то в море, Флоримон в чаще лесов Нового Света — и это рождало в ней глухую тревогу. Ей хотелось собрать их всех под свое крыло, как и любой матери, в минуту опасности. И вот наконец Кантор здесь.

Море чуть отступило, и невозможно было причалить к молу. Кантор бросил якорь между «Голдсборо» и легким трехмачтовым кораблем своего отца, спустил на воду шлюпку, и вся компания пошла по берегу ему навстречу.

— Какое прекрасное дитя! — сказала герцогиня де Модрибур Анжелике, — вы должны гордиться им, сударыня.

— Вы правы, — согласилась та.

Она любила видеть, как на открытом, круглом, еще детском лице Кантора проступает мужественное и чуть отстраненное выражение юного принца, рожденного для иной судьбы… Ныне он причаливал к берегу с той учтивой уверенностью, с какой, наверное, он предстал бы перед королем.

Юноша почтительно, кивком головы, по-военному строго, приветствовал отца, поцеловал руку матери.

— Он очарователен! — повторил Виль д'Авре.

— Он похож на архангела, — вторила ему герцогиня. Граф представил его тем людям, что прибыли в Голдсборо в отсутствие юноши.

Эти представления были прерваны стремительным появлением Вольверины, которая, по своей привычке, выскочила, словно шар, сбивающий кегли.

Кантор вновь превратился в ребенка, счастливого встречей со своей любимицей.

— Я думал, что она потерялась и вернулась в лес.

— Надо полагать, она все это время высматривала тебя с лесной опушки, где резвилась вместе с медведем, — пояснила ему Анжелика.

— А вот и медведь, — сказал кто-то.

Жоффрей де Пейрак тотчас принял решение:

— Раз медведь здесь, нужно немедленно переправить его на корабль; вряд ли еще представится такой удобный случай.. Мистер Кемптон, вы готовы отплыть сегодня вечером?

— Да, сэр! Еще утром я по вашему совету принес в порт свои вещи. А потом, не жалея ног, бегал в поисках этого разбойника, а он, наверное, был рядом и ухмылялся, глядя на меня из-за какого-нибудь дерева.

Мистер Уилаби не спеша приближался, время от времени останавливаясь, чтобы перевернуть камень, вставал на задние лапы, нюхал воздух и с невозмутимым видом оглядывался вокруг.

— Вы еще поплатитесь за ваши проделки, — проворчал Кемптон, готовясь накинуть на беглеца цепь.

Тем временем атмосфера вокруг внезапно изменилась: было решено действовать безотлагательно, по намеченному плану. Раз медведь, непременный участник экспедиции, нашелся, в море уже сейчас должны были выйти менее быстроходные лодки, и среди них — большая шлюпка, на которой приплыли жители из Акадии и их соседи — индейцы. Обратно они возвращались с оружием и разной утварью, к тому же в обществе Кемптона и его медведя, Матеконандо с его дочерью и воинами, двоих патсуикетов, господина д'Урвйлля, господина де Рандона и других. Такая разношерстная флотилия могла вызвать недоверие англичан, и Пейрак на своих легких кораблях собирался нагнать лодки возле устья Святого Иоанна и проследить за их разгрузкой.

Спешно, как по тревоге, собрались у берега индейцы, их голоса вплелись в общий шум. Опечаленный Кастин нежно обнимал за плечи юную Матильду, шептал ей слова любви на языке абенаков. Кротко глядя на Кастина, девушка улыбалась и старалась его успокоить: ведь они отправляются не в военный поход, а почти на прогулку. В неизведанном краю, где царит божество Глооскап, их ждут приключения, богатство, нежданные подарки и новые друзья.

Однако виновник нежданной суматохи, медведь, как будто не понимал всей важности происходящего. С отменной ловкостью и с истинно британской невозмутимостью он уклонялся от настойчивых попыток хозяина накинуть ему на шею цепь и затащить в лодку, что никогда не вызывало у Уилаби особого восторга. Видя, что все его усилия тщетны, Илай Кемптон начал нервничать.

— С меня довольно, — воскликнул он, порывисто сдвинув шляпу так, что пряжка оказалась на затылке (это было у него признаком величайшего гнева),

— Уилаби, сейчас же перестаньте издеваться над серьезными людьми! В конце концов, вы всего лишь медведь!

Вместо ответа зверь тяжелым галопом помчался мимо индейцев, которые с громкими криками и смехом разбежались в разные стороны, и внезапно оказался прямо перед отцом Мареше де Верноном. Медведь поднялся во весь рост и положил на плечи монаха свои тяжелые, страшные, когтистые лапы. Иезуит даже не покачнулся и продолжал стоять как ни в чем не бывало. Он знал этого необычного зверя — однажды он взялся довезти медведя на своем корабле и Новый Йорк — и поэтому вежливо поприветствовал его по-английски. Священник был высокого роста, но медведь, стоящий на задних лапах, все же немного возвышался над ним: красная пасть с острыми клыками покачивалась в нескольких дюймах от лица отца де Вернона.

Смех оборвался, встревоженная Анжелика подошла ближе.

Вкусив фруктов, свежего воздуха и свободы, ручной медведь, похоже, вновь обратился в дикого зверя. Вдруг он подался назад, покачиваясь и рыча, раздвинул лапы, будто приготовился обхватить и стиснуть святого отца в своих объятиях.

— Он хочет бороться, — воскликнул Кемптон. — О! Видел ли кто-нибудь такого шутника?! Он считает, что еще недостаточно был в центре внимания. Настоящий артист! Он хочет бороться с вами, Мэуин.

— Нет! — Анжелика всерьез заволновалась, — это неосторожно. Вы же видите, что зверь очень возбужден.

Но отец де Верной был спокоен. Он разглядывал своего опасного соперника с доброжелательной улыбкой. Не в первый раз медведь вызывал его на поединок.

— Сразитесь с ним, Мэуин, — настаивал разносчик, — иначе он не успокоится. Ведь вы можете это для него сделать?! После всего, что он сделал для вас…

Любопытно было бы узнать, какие особые услуги мог оказать мистер Уилаби хозяину «Белой птицы». Но маленький разносчик Коннектикута имел на сей счет особое мнение: для него центром мироздания был его верный спутник и давний друг — медведь.

Тем временем зверь нервничал и казался разочарованным. Он привык к дружескому расположению, которое всегда — он это хорошо помнил — демонстрировал его добрый и честный соперник.