Теперь настала моя очередь погибнуть… Вы сами сказали мне это, мадам, я погибну, а она будет смеяться, я скоро умру, я чувствую, что Бог простит мне мои грехи…

— Ну вот, мы дошли, — сказала Анжелика, которую саму трясло, как в лихорадке, от страшных признаний Петронильи. — Теперь оставайтесь здесь и никуда не уходите, пока вам не полегчает. Я постараюсь убедить герцогиню не забирать вас, скажу, что ваша болезнь может оказаться заразной… Наберитесь бодрости и не выказывайте перед ней свой страх…

Вернувшись в дом, Анжелика застала Амбруазину на прежнем месте в гостиной. Сидя, как королева среди своих вассалов, в царственной и одновременно обольстительной позе, она слушала разливавшегося соловьем Виль д'Авре:

— Вот мы заговорили о Дофине — какой это прекрасный край. Вы знаете эти места, герцогиня?..

Он нарочно завел разговор на эту щекотливую тему, потому что ему было известно, что она была родом из этой провинции, но, стремясь завоевать доверие Анжелики, объявила местом своего рождения Пуату.

— В то же время Дофине — страна бунтарей, превыше всего ставящих свою независимость, — продолжал маркиз. — Особенно это характерно для жителей горных плато, которые зимой полностью отрезаны от долин и могут общаться лишь с медведями и волками…

Потом разговор перешел на другие темы, и его непринужденный характер, ослепительная красота Амбруазины, тщательно скрываемые чувства всех присутствующих — все это вызывало у Анжелики ощущение участия в какой-то зловещей нереальной комедии.

Внутренняя напряженность была такой, что всех подташнивало. К тому же, к обычным запахам прилива примешивался довольно зловонный дух засоленной трески, сушившейся на берегу, и разложенной рыбаками на решетках тресковой печени — солнце выплавляло из нее высоко ценимое масло.

Казалось, время остановилось.

— Что-то долго нет Петронильи, — внезапно сказал молчавший до сих пор Кантор.

— В самом деле, ведь прошел уже целый час, а ее нет и нет, — подтвердил Виль д'Авре, взглянув на часы в золотой оправе.

— Пойду взгляну, как там она, — встрепенулась Анжелика, стремясь опередить Амбруазину.

Движимые неясным предчувствием, за Анжеликой потянулись все.

У самой двери лежало рухнувшее на пол тело мертвой Петронильи. Лицо ее посерело и покрылось черными пятнами. В туалете сильно пахло рвотой.

— Это ужасно, — прошептал маркиз де Виль д'Авре, прикрывая нос кружевным платочком.

Оцепеневшая Анжелика отказывалась понять, что подобное злодеяние возможно.

«Выходит, что герцогиня отравила ее только что, у нас на глазах!.. Когда все сидели за столом, и она заботливо подала ей лекарство… Значит, ей удалось незаметно подсыпать туда яд! Она заставила ее испить чашу смерти в нашем присутствии!..» С испугом и сомнением она посмотрела на Амбруазину и вдруг увидела на ее губах адресованную ей беглую усмешку как символ торжества и сатанинского вызова.

— Надо, чтобы отец приехал именно теперь, — сказал Кантор голосом обиженного ребенка, — иначе мы здесь все пропадем. Ведь это какой-то кошмар, как в страшном сне…

Приоткрывшиеся глубины жизненной бездны заставили отступить юношескую самоуверенность и категоричность.

— Подойди ко мне, дитя мое, — сказала Анжелика, протягивая ему обе руки.

Он сел рядом, опустил голову ей на плечо.

— Придется ехать, — сказала она Кантору. — Ты должен разыскать отца, где бы он ни был, и поторопить его.

— Но как выбраться отсюда? — с горечью спросил он. — Корабли заходят на здешний рейд очень редко. «Ларошелец» прибудет не ранее, чем через две недели, а у нас нет даже ореховой скорлупки, чтобы доплыть до Ньюфаундленда и обследовать весь залив.

После похорон умершей утром женщины они собрались вечером у камина, маленькая группа надежных друзей, сплотившихся вокруг Анжелики, ее сына и маркиза де Виль д'Авре.

С похоронами медлить было нельзя — ясно, что дряблое толстое тело скончавшейся вот-вот начнет разлагаться. Быстро выкопали могилу, прочитали молитву, опустили гроб, установили крест на могильном холмике. Потусторонним хладом повеяло на всех: на королевских невест, побледневших и притихших, на суеверных бретонцев, что-то бормотавших о нечистой силе, на местных жителей-акадийцев, белых и индейцев, опасавшихся эпидемии чумы и оспы…

Все люди Анжелики ощущали на себе всеобщую враждебность и подозрительность, особенно после истории с росомахой.

— Ты должен ехать, — повторила Анжелика Кантору, которому сейчас угрожала наибольшая опасность. — Если не сможешь морем, пойдешь по суше, как эго было, когда мы оказались на косе Макуа, пока не доберешься до какого-нибудь пункта, какого-нибудь порта, например до Шедиака, где удастся сесть на корабль.

— Но ведь в лесу полно сообщников Амбруазины? Они вряд ли дадут мне пройти…

Кантор имел в виду рассказ Пиксарета. Обнаружив в соседней бухточке два небольших корабля, он спрятался за деревьями и начал разглядывать матросов. Среди них оказались виновники гибели корабля во Французском заливе. Сейчас вся эта братия бродила по соседним лесам, спаивая огненной водой индианок. Можно было предположить, что герцогиня-дьяволица рассчитывала использовать этих людей как свой вооруженный резерв.

— Может ли Кантор пройти через лес, не подвергая себя опасности?

Этот вопрос был задан Пиксарету, который у очага курил трубку.

Пиксарет отрицательно покачал головой.

— Так значит, мы окружены? — спросил Кантор. Анжелика снова обратилась к Пиксарету:

— А ты уверен, что матросы из леса действительно связаны с этим сатаной в женском облике?..

— Так подсказывает мне мой дух, — медленно ответил Пиксарет, — но одной внутренней уверенности недостаточно, особенно когда имеешь дело с белыми. Я сказал Униаке:

«Наберись терпения, если ты сейчас начнешь снимать скальпы с этих людей, ты сойдешь либо за безумца, либо за провокатора, желающего развязать войну…» Нужно, чтобы они сами разоблачили себя, показали свое истинное нутро, всю черноту своей души. Пока они только спаивают индианок, склоняя их к разврату. Но в основном они варят смолу и чинят свои суда, как все матросы, приходящие сюда на лето. Пока нет оснований убивать их, надо выждать. Может быть, вскоре кто-то из них попытается встретиться с этой женщиной, или же она сама отправится на встречу с ними. Все это будет нам известно — ведь у леса есть глаза.

— Ждать, ждать… — недовольно сказал Кантор. — А завтра они сами перебьют нас всех до последнего. Он порывисто поднялся.

— Я должен убить ее немедленно! — с яростью сказал од — Оставлять живыми таких людей — тяжкий грех. Мы обязаны опередить их, иначе они убьют вас. Я должен убить ее!

— Я готов идти с тобой, мой мальчик! — воскликнул Барсампюи, также встав из-за стола. Но тут вмешалась Анжелика.

— Пожалуйста, успокойтесь. Убив ее по непонятным для окружающих причинам, вы почти наверняка обречете на смерть всех нас. Надо выждать, пока не выявится вся правда, и тогда наступит возмездие.

— Твоя мать права, малыш, — поддержал Анжелику Виль д'Авре. Если мы начнем подгонять события, то твой отец, граф де Пейрак, скорее всего найдет здесь лишь одни трупы. Пьяные индейцы в лесах, готовые на все мерзавцы, послушно выполняющие волю своей госпожи, запуганные женщины, доведенные до отчаяния люди — все это готово вспыхнуть моментально… На этих проклятых берегах кровавые войны в конце лета — весьма обычное дело. И одному дьяволу известны их подлинные причины.

— Но я не могу оставить вас, матушка, она же убьет вас.

— Нет, не меня, — ответила Анжелика. Она вспомнила, что точно так же говорили Кроткая Мария и Петронилья, и поправилась.

— Пока не меня. Со мной она расправится только тогда, когда почувствует свой конец, неизбежность своей гибели… В нашем распоряжении есть еще несколько дней.

Виль д'Авре твердо придерживался того же мнения:

— Малыш, ты должен собираться в поход. Здесь ты наиболее уязвим. О молодость, какое благословенное время! И этот юный гнев против низостей мира сего — как это трогательно… Надо, надо попытаться найти хоть какое-то судно…