Раздался душераздирающий вопль.

Мало кому из сообщников дьяволицы удалось уйти от ножа индейцев. Все матросы с двух ее кораблей нашли в тот день свою смерть.

Пятеро бретонцев с рыболовецкого судна тоже оказались жертвами резни, после которой Тидмагуш стал называться «кровавым берегом».

Графу де Пейраку удалось спасти в последний момент капитана Фауе и юного Гонтрана, которые не успели скрыться в форте.

Пиксарет и его индейцы не стали преследовать тех, кто успел уплыть на лодках к кораблям, стоявшим на якорях, а также тех, кто спрятался среди скал.

Собрав всех своих воинов, великий вождь Акадии пересек поселок и направился к Анжелике, чтобы попрощаться с ней. Она все еще стояла на крыльце в окружении Марселины, Иоланды, маркиза де Виль д'Авре ж ошеломленного всем увиденным интенданта Карлона.

— Я должен проводить Униаке и его братьев в Трюро, — заявил абенак, обращаясь к своей подопечной, — но я найду тебя в Квебеке. Тебе еще понадобится моя помощь.

И, повернувшись к стоящему рядом Пейраку, добавил:

— Знай, Текендерога note 38, я все время оберегал ее от многочисленных опасностей и нисколько не сожалею об этом. Видишь, злые духи не одолели ее. Ведь просьба к Богу, с которой обращаются люди в своих молитвах, гласит: «Не дай злым духам одолеть нас». Бог нас услышал, ее враги уничтожены.

Абенак представлял собой внушительное зрелище. Все тело его было в боевой раскраске, с висящих на поясе волосатых скальпов кровь струйками стекала по ногам.

Рядом с ним Анжелика, белая женщина, казалась хрупкой, пришедшей откуда-то издалека, из неизвестной им страны, но она была той, кого его давние враги, ирокезы, называли Кавой, и Пиксарет очень гордился тем, что, нанеся им поражение, он завоевал право самому защищать ее. Он бросил на нее лукавый, торжествующий взгляд.

— А помнишь ли ты, моя пленница, как тогда, в Катарунке, ты стояла перед дверью. Я знал, что ирокез Уттаке, мой враг, скрывался за дверью, но согласился подарить тебе его жизнь. Не забыла? Помнишь?

Анжелика утвердительно кивнула головой.

— ..Так вот, — продолжал вождь, — и сейчас я знаю, кто прячется за этой дверью. — Он указал на створку двери дома, где находилась раненая дьяволица, — но, как и тогда, я дарю тебе ее жизнь, право распорядиться ею.

Он начал было величественно удаляться, но, прежде чем уйти окончательно, обернулся и крикнул:

— Она твой враг! Ее волосы принадлежат тебе! Волосы Амбруазины! Восхитительные кудри, от которых исходит такой чарующий аромат… Это то вечно женственное, живое, нежное воплощение земной красоты, созданное для наслаждения жизнью, для удовольствия и любви, для счастья, радости, нежности, как и ее собственные волосы, волосы Анжелики, в которых во время горячих, страстных ласк тонули руки Жоффрея.

— Ее волосы? Для чего они мне?

Сумерки опускались на кровавый берег. Темной тучей налетела стая птиц.

Вместе с индейцами удалялся дух убийства и жестокой мести. Нужно было как можно скорее подобрать и предать земле тела убитых. Они лежали такие тихие и беспомощные, будто при жизни не совершили ни одного дурного поступка.

Анжелике, вдруг обессилевшей от накопившейся за день усталости, показалось, что у нее с пояса свисают темные с огненными отблесками волосы Амбруазины. Сколько же надо было пережить, как повзрослеть и поумнеть, обрести, наконец, душевное равновесие, чтобы после всех мерзостей жизни, страха, ненависти, жгучего негодования и страстного желания смерти сохранить в себе чувство жалости к обыкновенным женским волосам, да еще так сокрушаться над тем, что дьявол может воспользоваться этой красотой, сделать ее отталкивающей, такой, которая ничего, кроме ужаса и отвращения, не вызывает.

Тут не годились привычные человеческие понятия. Это чувствовалось по тому, как люди, пережившие все эти драматические события, постигшие их суть, рассуждали о них не с ужасом и не шепотом, как следовало бы в подобной ситуации, а обычным голосом, нисколько не смущаясь, что, естественно, коробило «непосвященных», то есть тех, кто приобщился к событиям всего лишь несколько часов назад.

— Этот Пиксарет просто великолепен! — удовлетворенно заявил Виль д'Авре. — Теперь мы можем быть спокойны. Быстро же он разделался с ними, быстро навел порядок. Никаких тебе процессов, никакого церковного или светского суда. Никому из нас не придется куда-то ехать, чтобы давать бесконечные показания, после которых мы сами можем попасть на скамью подсудимых или, чего доброго, на костер инквизиции. Замечательно! Превосходно! Должен признать, что эти индейцы, несмотря на их омерзительную привычку натираться дурно пахнущими мазями, иногда оказываются на высоте.

— Что вы такое говорите! — воскликнул возмущенно Карлон. — Я вас не узнаю. Вы, такой деликатный человек, и рассуждаете об этом несуразном, зверином побоище так цинично!

— Поверьте мне, это был наилучший выход из положения. Кто знает, к чему ведут все эти процессы по поводу отравлений и.., черной магии…

— Но я ведь тоже замешан в этой кровавой истории! — в ужасе воскликнул интендант. — Мне придется обратиться к большому совету в Квебеке.

— Ради бога, не делайте этого! Все слишком сложно! Забудем об этом! Унесем с собой! Как ветер и птицы унесут последние следы этого ужасного дня. Не стоит из-за каких-то нескольких скальпов вмешиваться в грязное дело, от которого во всю несет серой. Держитесь тихо! А чтобы вас несколько подбодрить, я поведаю вам всю эту историю от начала До конца, во всех подробностях. Она заполнит наши долгие зимние вечера.

— Но.., ведь осталась же герцогиня де Модрибур.

— Вы правы. Мертвая или живая, она все еще досаждает нам.

Амбруазина де Модрибур продолжала жить, хотя, казалось, уже готова была испустить последний вздох.

Самоотверженная и храбрая Марселина оказалась единственным человеком, кто нашел в себе силы позаботиться о ней.

Тем временем старый Никола Парж пригласил всех в зал малого форта.

— Так вот! — заявил он, обращаясь к Пейраку. — У меня есть предложение насчет того, как избавиться от этой женщины. Как вы знаете, я собираюсь уехать отсюда и оставить вам все свои земли. Остается договориться о цене, но я на многое не претендую. Мое желание — жениться на герцогине де Модрибур. Мне нравятся женщины дьявольской породы, и я сумею вытрясти из нее все ее денежки. А когда от них ничего не останется, ей придется открыть мне секрет, который знает только она — как делать золото.

— Но вы с ума сошли! — воскликнул Виль д'Авре. — Эта колдунья наведет на вас порчу, отравит так же, как своего мужа — герцога и многих других.

— Это уж моя беда, — проворчал старый король восточного побережья. — Итак, будем считать, что договорились?..

Стемнело, и пришлось зажечь дымные светильники, чтобы обо всем окончательно договориться и оценить состояние, которое должно перейти теперь к его преемнику, графу де Пейраку.

Когда сумерки совсем сгустились, вдруг раздался крик:

— Она сбежала!

Все всполошились, а некоторых, в том числе и Анжелику, охватило чувство суеверного страха.

Тень Амбруазины, живой или мертвой, продолжала витать над ними. Все так настрадались от ее злых козней, что не могли сразу почувствовать себя в безопасности.

Великаншу Марселину нашли в глубоком шоке. Она полулежала на полу, у очага. Постель, на которую уложили Амбруазину, оказалась пустой, а окно, выходящее в лес, открытым.

— Я хотела разжечь огонь в очаге, — рассказывала акадийка, — и повернулась к ней спиной. Мне и в голову не могло прийти, что она, чуть живая, сможет встать с постели. Ведь все это время она даже пальцем не могла пошевельнуть!.. И вдруг, подкравшись сзади, она с невероятной силой толкнула меня в спину, рассчитывая, наверное, что я упаду в огонь. Но я не упала, я стала с ней бороться. А когда повернулась к ней лицом, то увидела такое! Страшно вспомнить! Волосы на голове у нес встали дыбом и извивались, как змеи. На лице — ссадины и кровоподтеки, глаза горят, как у дьявола, а изо рта торчат — ей-богу, не вру! — два длинных и острых клыка.., как у вампира. У меня прямо сердце оборвалось. Вот в этот-то момент, наверное, я и потеряла сознание и падая, ударилась головой об очаг. А когда пришла в себя, то поняла, что она выпрыгнула в окно. Посмотрите, нет ли у меня укусов от этих клыков!.. Если есть, то мне теперь прямая дорога в ад… О, какое несчастье!