Теперь, когда она сама стала все ясно сознавать, она поняла, что от Амбруазины нужно избавиться любыми средствами. Но сделать это было не так-то просто.

На каком корабле ее отправить? Кроме «Ларошельца» в бухте не было ни одного подходящего судна. Лишь вдалеке, сквозь туман, за которым скрывались противоположный берег залива и отмель в устье реки, виднелось несколько рыбацких баркасов.

Акадийцы Порт-Руаяля были бедными колонистами. Их единственное крупное судно принимало сейчас участие в экспедиции к реке Святого Иоанна. Они давно уже отказались от мысли составить конкуренцию флотилиям Новой Англии и Европы, которые каждое лето приплывали в воды Французского залива, чтобы закупить в Бостоне на зиму запасы трески.

Порт-Руаяль не был даже, как, например, Голдсборо, торговым или рыбацким портом. Никакой иностранный корабль, плывший в Европу или в другом направлении, сюда не заходил.

Все они сейчас находились как бы на краю света, затерянные на этих нескольких участках возделанной земли между небом, морем и индейским лесом, зажавших их, словно стены тюрьмы, из которой они не могли убежать. И Анжелика в это утро так ясно это осознала, что с удивлением думала о том, как этот маленький народ может заниматься своими повседневными делами и даже предаваться удовольствиям, с такой радостью готовясь к завтрашнему празднику. Анжелика напрягала все свое воображение, чтобы изыскать возможность ускорить отъезд Амбруазины де Модрибур и ее подо-, печных. Но как это сделать?

Отправить их на «Ларошельце»? Но куда? Под чью ответственность? И речи быть не могло о том, чтобы снова впутать в это дело Кантора.

Так как же поступить? Нельзя было убить ее, как предлагал Кантор. Например, утопить или отвести в лес и там бросить. В душе Анжелика завидовала этим «добропорядочным убийцам в кружевных одеждах», с которыми ей приходилось сталкиваться при дворе и которые легко, без малейших угрызений совести, нанимали за деньги каких-нибудь головорезов из парижских подонков, чтобы избавиться от нежелательных им лиц.

Она на это не была способна.

Временами, потому что солнце в небе ярко светило, цветы были восхитительными, а жители поселка у порогов своих домов казались такими простыми и добрыми, в ее памяти стирались воспоминания о той мерзости, свидетелем которой она была этой ночью в уснувшем Порт-Руаяле. Затем штора как бы открывалась, являя взору другую часть триптиха: Ад против Рая, ночь против света, и она видела обнаженное белое тело Амбруазины, распростертое на красном сатиновом плаще, слышала голос священника-реформата, который шептал: «Берегитесь! Она — Дьяволица!..» Герцогиня несколько раз пыталась подойти к Анжелике, чтобы поговорить с ней, но та уклонялась от всякой встречи. Внешне все выглядело вполне благопристойно, но та правда, которая открылась Анжелике минувшей ночью, была слишком очевидной. С ее глаз спала пелена, она видела во всем происшедшем лишь позорный поступок, сладострастие, низость, лицемерие и пыталась изыскать возможность удалить отсюда Амбруазину и ликвидировать столь неприятную ситуацию.

Мадемуазель Радегонда де Фержак энергично готовила завтрашнюю театральную постановку. Безразличная к тайным душевным мукам и человеческим страстям, она заставляла всех работать буквально до изнеможения. Бранясь, требуя, приказывая, она мобилизовала для участия в танцах болтавшихся на улице маленьких индейцев и индианок мик-маков, посылала их рвать цветы, давала указания плотникам, строившим плот, который должен будет играть роль сцены (зрители будут находиться на берегу), кроила костюмы, плела гирлянды. Она не могла допустить, чтобы кто-нибудь не участвовал в подготовке праздника.

Жоб должен был играть роль бога Нептуна, а Петронилья Дамур, из-за того, что у нее были толстые щеки, — роль бога ветров Эола. Радегонда вручила им обоим листки с текстом, который она заранее, в зимние вечера, написала своим каллиграфическим почерком, и заставила их выучить этот текст наизусть. Она бегала взад-вперед по всему поселку, постоянно повторяя: «Лишь бы завтра не было тумана!» Она хотела, чтобы Анжелика играла роль Венеры, а Амбруазина — Волшебницы Фебы. Ажиотаж был полнейший. Только привыкшая ко всему госпожа де ла Рош-Позе спокойно готовила пирожные для предстоящего праздника.

Назавтра наступил праздник, и никто в этот день не имел права заниматься своими личными делами. На горизонте не было ни одного паруса. Все должны были присутствовать на торжественной мессе с песнопениями. Прибыло много индейцев: одни пришли из леса, другие приплыли на своих пирогах с другого берега залива. Все они принесли с собой меха для обмена. Но мадемуазель Радегонда де Фержак была непреклонна. Она запретила всякую торговлю и при первых попытках начать обмен велела вождям и другим «знатным» мик-макам раскраситься с ног до головы и устроить в море «почетный эскорт», расположив свои пироги вокруг плота, на котором будет разыгрываться театральное представление. Они подчинились. Радегонда де Фержак уже на протяжении многих лет была их добрым духом, и они знали, что противиться ее воле нельзя.

После мессы, которая закончилась довольно поздно, под открытым небом, так как солнце по-прежнему «продолжало ярко сиять, установили длинный стол с жареными перепелками и куропатками, от которых исходил, как непременно сказал бы губернатор Виль д'Авре, „изумительный запах“. В качестве гарнира была подана замечательная синевато-сиреневая знаменитая на весь Французский залив порт-руаяльская капуста, а также единственная во всем мире акадийская брюква. Все это сопровождалось различными винами, сырами и пирогами с фруктами.

Но это была лишь закуска. Нужно было дать время артистам подготовиться. Мужчины вытащили на берег скамейки из церквей. Женщины и старшие сыновья установили громадные котлы, чтобы варить в них пищу для дикарей — суп из риса и рыбы, который они будут есть после окончания спектакля. За другими столами будут сидеть колонисты вместе с вождями индейцев. Им подадут более изысканные блюда. Обслуживать всех будет целая армия одетых в белые тоги и передники поваров, которые в нужный момент, как по волшебству, появятся из кухонь замка.

Радегонда де Фержак всех торопила. Помогал ей не отходивший от нее ни на шаг Арман Дако, который исполнял обязанности ее личного секретаря. У него на шее висел письменный прибор с перьями, чернилами и листами бумаги. Гувернантка спешила закончить все приготовления. Она не столько опасалась того, что артисты могут забыть свои роли (они были отрепетированы должным образом), сколько боялась неожиданного прихода тумана, который мог появиться, особенно сейчас, летом, в любую минуту.

К счастью, горизонт оставался чистым.

Плот был отбуксирован на некоторое расстояние от берега. Вокруг него расположились индейские пироги. Артисты заняли места, в лодке, чтобы отправиться к плоту.

— Не заставляйте меня делать этого, — взмолилась Петронилья Дамур. — После того как мы потерпели кораблекрушение, я боюсь снова оказаться на воде.

— Хватит причитать, — решительно оборвала ее Радегонда де Фержак. — Садитесь в лодку! Если боитесь моря и кораблекрушений, то нечего было приезжать в Америку.

Нептун был великолепен, был неузнаваем в своем сине-зеленом плаще и с короной из золоченой бумаги на седой голове, с бородатым лицом. Он размахивал трезубцем для ловли крабов. Среди артистов были также Кантор со своей гитарой и Дельфина дю Розуа, одетая под нимфу. Там были также ангелы, амуры, демоны. Чтобы их загримировать, Радегонда взяла у индейцев их особые синие, белые, красные и черные краски, которые они использовали для раскрашивания своих тел. На некоторых были страшные маски, достойные древнегреческой комедии.

Зрители заняли места на скамейках. Чтобы создавалось впечатление занавеса, каждый мог сначала расположиться прямо на земле. И, когда он садился на скамейку, сразу начинал все хорошо видеть и слышать.

Анжелика вела себя как все, чтобы проявить вежливость по отношению к госпоже де ла Рош-Позе и не показать свою озабоченность. У нее выработалась способность не терять самообладания в самых необычных ситуациях. За свою жизнь она научилась скрывать, когда надо, свои чувства