— Не надо, Сережа, — тихо сказала она.

— А что надо?

Алина взяла его за руку.

— Машину надо ловить. Вот что надо.

Он постоял недвижно несколько секунд, чувствуя, как ее пальцы мягко сжимаются и разжимаются на его запястье, и кивнул.

Он шагнул вслед за ней в прихожую. Алина, щелкнув выключателем, сняла свою легкую курточку и потянулась к вешалке. Неожиданно для себя он дрожащими пальцами коснулся ее обнажившейся шеи. Алина застыла на секунду и потом, выронив куртку на пол, резко, одним движением повернулась к нему.

Их разделял один лишь шаг, но сейчас, когда они стояли вот так, глаза в глаза, ни один из них не решался этот шаг сделать. Двумя руками она взяла его ладонь, пальцы которой по-прежнему касались ее шеи, и прижалась к ней щекой. Потом повернулась и, не отпуская руки Сергея, медленно пошла внутрь квартиры. Он как загипнотизированный последовал за ней.

Он не видел ничего вокруг, — ни обстановки, проступавшей в полумраке гостиной, ни тусклого света фонаря за окном — ничего, кроме завитков волос на ее шее, которых несколько мгновений назад касались его пальцы. Алина медленно и не оборачиваясь вела его через комнату к дверному проему спальни. Здесь она остановилась и, повернувшись к Сергею, прислонилась спиной к косяку. Какое-то время она, не двигаясь, смотрела на него, а потом, медленно подняв руку, провела ладонью по его щеке. Он застыл, чувствуя, как дрожь волнами охватывает теперь уже все его тело.

Ее рука скользнула к вороту его рубашки, расстегнув сначала одну пуговицу, потом вторую. Пальцы ее гладили кожу на его груди, и ему показалось, что он слышит ее тихий, очень тихий, почти беззвучный смех.

— Ах, Сергей Михайлович, Сергей Михайлович…

Алина легонько оттолкнула его и шагнула в спальню. Остановившись у кровати, она несколькими движениями сбросила с себя одежду, оставшись в одном белье. Через секунду и оно лежало на стуле.

Обнаженная, вытянув руки вдоль тела, она стояла в тусклом свете все того же уличного фонаря, пробивавшегося сквозь тонкие портьеры. Стояла и ждала, чуть склонив голову к плечу.

Сергей почувствовал, что если сейчас же, сию же секунду не окажется с нею, не обнимет, не сольется с ее телом — то вспыхнет, взорвется, сгорит, оставив после себя лишь горку пепла. Ноги внезапно перестали его слушаться, и он двигался к ней, не в силах оторвать ступни от пола, скользящими, дерганными шагами, сорвав с себя куртку, рванув на груди рубашку с такой силой, что несколько пуговиц отлетело напрочь. Все это происходило долго, очень долго, бесконечно долго — прошло целых две, или три, или пять немыслимо долгих секунд, пока он оказался рядом с ней, совсем рядом, вплотную, взяв ее лицо в ладони и чувствуя, как руки ее расстегивают ремень и молнию на его джинсах.

Он стоял, лишь механически переступая с ноги на ногу, позволяя остаткам одежды соскользнуть на пол. Ее рука прошлась по его груди, животу, двинулась ниже — и его охватил страх, что все кончится прямо сейчас, здесь же, не успев и начаться.

Он рывком подхватил ее на руки, вжавшись лицом в ее грудь. Потом опустил на кровать, упав рядом.

Она почувствовала, что с ним происходит, и, раздвинув бедра, притянула его к себе. Он вошел в нее сразу же, успев лишь радостно удивиться влажной и жадной готовности ее тела, ждавшего его, вошел глубоко, до конца — и в то же мгновенье все его существо, каждую его клеточку, потряс неимоверный, немыслимый, неведомый ему прежде взрыв экстаза, счастья, восторга, и снова, и снова, и снова, и он замер, сжимая пальцами ее плечи.

Он еще вздрагивал в последних приливах оргазма, когда почувствовал испепеляющий стыд.

— Прости, — едва слышно произнес он. — У меня… Год… Или два… Я не был…

— Тс-с-с… — прошептала она. — Все хорошо. Все очень, очень хорошо.

Но он уже не слышал ее, потому что внезапно почувствовал, что его тело, казалось, никак не отреагировало на происшедшее, оно снова жаждало эту чудом появившуюся в его жизни прекрасную женщину, оно хотело ее как будто в первый раз — и он изумленно подчинился, и ощутил, как она тоже почувствовала это, и теперь они двигались, стараясь войти в ритм желания друг друга, а, главное, в ритм вековечной мудрости их тел, которая и вела их словно двух юных любовников, впервые познающих пронзительную радость обладания друг другом, впервые не только для себя, но впервые во всей этой прекрасной, сотканной из любви Вселенной, все мириады частичек которой текли сейчас космической рекой счастья, несшей на себе двух этих некогда одиноких и чужих друг для друга людей, ставших ныне по вековечному завету Божию единой плотью и единой душой.

И взрыв восторга потряс их одновременно, и одновременно издали они то ли стон, то ли крик, потому что то, что переполняло их поверх всех краев, было невозможно удержать внутри — и они застыли, продолжая сжимать друг друга в объятьях.

Сергей лежал на спине, вытянувшись во всю длину кровати и глядя в потолок невидящими глазами. Алина, опершись на локоть, гладила его мокрые волосы.

— В лучшие годы, — произнес он.

— Что в лучшие годы? — негромко откликнулась она.

— В лучшие годы я не был способен… на такое, — сказал он. И рассмеялся.

Она покачала головой.

— Неправда.

Он посмотрел на нее.

— Почему?

— Потому что «лучшие годы» — это не когда-то. Лучшие годы — это сейчас.

Он прикрыл глаза.

— Правда.

— Что правда? — спросила она.

— Лучшие — сейчас. Господи… — Он мотнул головой.

— Что, Сережа?

— Да я ведь и не жил. Не жил вовсе. То есть, вообще не жил — понимаешь?

— Понимаю, — кивнула она. — А теперь?

— Господи, — он снова рассмеялся. — Да теперь-то я и живу. И начал жить, и буду жить, и долго буду жить, потому что это…

Он умолк, не зная, как выразить то, что переполняло его сейчас. Чувство было совершенно новым для него, непонятным, неопределимым, но поразительно светлым и, главное, абсолютно настоящим. Реальным. Настолько реальным, что, казалось, его можно взять в руки, потрогать, ощутить физически.

— Потому что это? — полувопросительно произнесла Алина.

— Потому что это, оказывается, великолепно. Сказочно. Прекрасно. Потому что только это и имеет смысл. Жить. Жить. Жить.

— Великолепно, — согласилась она. — Сказочно. Прекрасно. И только это и имеет смысл.

Он рывком повернулся на бок, лицом к ней.

— Не просто существовать — выживать, числиться, занимать какой-то объем в пространстве. А именно жить. Это может длиться десятилетия, может годы, а может часы, но это все равно, потому что время — это ведь не сколько раз ты вместе с планетой крутнулся вокруг светила, верно?

— Верно, Сережа.

Он снова откинулся на спину.

— Господи, какой же я был идиот… А ведь все оказывается так просто. Понимаешь, вчера — уже нет. Его нет, этого вчера. И позавчера нет. И прошлого года нет с позапрошлым вместе. А завтра и послезавтра — это еще где-то. В каком-то пока-небытиии. И что остается?

— Остается сейчас.

— Вот! — Он снова крутнулся на кровати и теперь тоже лежал, опершись на локоть. — Но сейчас — не в смысле «лови момент», «живи минутой». Сейчас — значит именно сейчас.

— Я понимаю, — кивнула Алина.

— Я знаю, что ты понимаешь. Ты-то как раз понимаешь. Я в толк не могу взять, как же я этого все эти годы, все десятилетия не понимал. То во вчерашних неудачах, то в завтрашних страхах, а сегодня, сейчас — как песок сквозь пальцы. И, знаешь, что еще? Я все-таки неправ. Насчет того, что ни вчера нет, ни завтра нет. Они есть — но они есть именно в этом волшебном сейчас! И…

Он умолк. Алина тоже молчала, выжидая, что же скажет Сергей.

— И еще мне кажется… Да нет, не кажется — уверен. В этом сейчас, кроме вчера и завтра — еще и всегда. Но ты ведь… Но ты ведь знаешь и это?

— Знаю.

— Значит, смерти все-таки нет.

— Нет.

— Потому что «всегда», которое в сейчас — оно вечно?