— То есть?

— То есть, планета уже вся — нас с вами включая — считай, что одними ГМП и питается. Подсадили по полной программе. Иного качества бифштекс-помидор — разве что для очень избранных слоев населения. Да и там еще иной избранец на свой счет промахнуться может — этикетке верить, что надписям на заборах. И вот вам новый ГМП, товарищами из пентагоновской академии наук выведенный. Помидор, телятинка, сосиска. И крахмал, что в сосиске. Все того же разлива.

— Но кто же такой ГМП в руки возьмет?

— А кто же будет на весь белый свет орать, что это уже не тот ГМП, а очень даже этот? И не то, что не побрезгуют в руки взять, а кровные денежки выложат, в очереди отстоят, потребят — и спасибо скажут. Идеальное биологическое оружие. За которое конечный потребитель еще и заплатит.

— И как оно в реальности могло бы выглядеть? Как такое оружие возможно применить?

— Очень даже запросто. Белые начинают и выигрывают. Они преспокойно и, обратите внимание, нимало не прячась, на виду у всех пуляют по территории врага оружием массового поражения. А другая, ничего не ведающая сторона — сиречь черные, они же объект атаки — так себе думает, что в сухогрузах и товарняках прибыла обычная жрачка. Фрукты в Белоруссию, корм для скота в Китай, зерно арабам… — Кремер хмыкнул. — Нам, думаю, по старой памяти да по традиции куриные бедрышки достанутся.

— Все равно не понимаю, — Ламанча мотнула головой. — Положим, население целой страны будет поражено всеми мыслимыми и немыслимыми вирусами и органическими отклонениями, вплоть до генетических мутаций — а мы с вами знаем, насколько чудовищными они могут быть. Но рвани такая биологическая бомба — и катастрофу в рамках одной страны никакими санитарными кордонами не удержать. Это ведь они понимают?

— А как же. — Кремер щелчком выбросил окурок в окно. — В этом, как говорят шахматисты, и есть изюминка комбинации. Не просто понимают, но еще и до прочего глобального народонаселения остроту этой проблемы донесут. И первыми же орать примутся, что решать ее надобно тут же и щас же.

— Да, но как?

— Да так, что санитария, гигиена, терапия и прочие пилюльки в таком раскладе уже побоку, что не только папуасу, но даже и совсем уж очумелому пацифисту ясно будет. Отсюда хирургия не только логически вытекает, а по той же логике прямо-таки выхлестывает. Как они там со своим центром в Эверглейдс провернули? До верхнего слоя почвы включительно? Ну вот примерно по той же методе, только с размахом соответствующим. И не бензином-напалмом, а теми игрушками, которых наштамповали на века вперед, а поиграться толком с сорок пятого года все случая не было. И тут, конечно, благодарное человечество себе все ладошки отобьет, аплодируя, потому что один больной член, конечно, ампутировали, но зато прочую планету героическими усилиями спасли. Да ведь и не людей же они палить будут, а мутантов каких-то — черт-те что, одним словом, а не люди. Белковые образования, и не более того.

Алина, повернувшись к майору, внимательно всматривалась в него. Потом медленно покачала головой.

— Я понимаю, Петр Андреевич… Точнее, догадываюсь, что есть у вас вполне реальные поводы любовью к дяде Сэму не пылать. Да и не у вас одного — тут с вами миллиарда четыре как минимум солидарны будут. Но я не верю! — Она резко повысила голос, и Кремер удивленно вскинул брови. — Я не верю. Не верю в то, что человек способен на такое. Любой человек: американец, индиец, русский, еврей, папуас…

— Стоп. — Кремер произнес это слово негромко, но прозвучавшая в его голосе холодная сталь заставила Алину умолкнуть. — Вы понятия не имеете, на что способен человек. И слава Богу, что не имеете. Много бы я дал, чтобы вернуться во времена собственного блаженного неведения. Любой человек, Алина Витальевна. Американец. Еврей. Китаец. — Он ткнул большим пальцем в ее сторону. — Русский.

И после паузы добавил:

— Да и немца последним в эту строку я бы не ставил.

Майор посмотрел на часы.

— Так… Герой наш вот-вот уже нарисуется. Ладно, к черту геополитику, тем более на гипотетическом — пока — уровне. Вы мне вот что скажите: почему именно Эверглейдс? Ведь не самое же удаленное от человеческого жилья место?

— Удаленное достаточно. — Наговицына задумалась, и добавила: — Но не думаю, что поэтому. Редкое по разнообразию царство рептилий и земноводных. Вот почему.

— И почему же это ваше «почему» как бы отвечает на вопрос?

— В двух словах если — скорость и разнообразие мутаций. Достаточно быстро можно увидеть, что не работает в принципе, а с чем смысл возиться есть.

— А мушки-блошки?

— Мушки-блошки, конечно, быстрее — уже в силу того, что гораздо быстрее воспроизводятся. Но ведь и генетически они куда как дальше от нас с вами.

Кремер кивнул.

— Понятно. А головастик какой-нибудь нам почти что брат. Что и картинки зародыша человеческого наглядно демонстрируют.

— Приблизительно. Не родной брат, конечно, но генетически, скажем так, где-то на уровне двоюродного.

— Ну, значит, кузен, — согласился майор. — В общем, настрогали они в интересах науки кузенов наших, и тут один из них неожиданно для будущих шнобелевских лауреатов прорвался к самому верхнему концу пищевой цепочки. После чего кузен этот заодно решил своих родственников — нас с вами — и в далеком Питере попроведать.

— Кузен из выживших?

— Из них.

— Один?

— Сколько их выжило, Алина Витальевна, мы знать не можем. До нас доехать могла, как вы сами говорили, и одна-единственная кузина. Главное, чтобы на сносях была. А дальше — плодитесь, как говорится, и размножайтесь.

— Но не забросили же ее сюда?

— Нет, этот вариант я отметаю сугубо и начисто. Это дядям совсем не с руки. Их задача была — все концы в воду, и чем глубже, тем лучше, раз уж такой вселенский конфуз случился. А обнаружившаяся внезапно кузина — вкупе со всеми остальными ошметками головоломки — на очень интересные выводы наводит. И не меня одного, как вы понимаете. — Майор внезапно оживился и ткнул пальцем в лобовое стекло. — О, а вот и Сергей Михайлович у кафешки нарисовались.

Ламанча посмотрела в направлении «Швабского домика». Знакомая фигура в джинсах и куртке-плащевке, переминаясь с ноги на ногу, осматривалась по сторонам.

— Что ж, Петр Андреевич, — сказала Наговицына, открывая дверцу, — до скорого?

— До очень скорого, — поправил Кремер. — Не захлопывайте, я сам потихоньку прикрою. Да, вот так и возник у дяди Семы столь необычный для него порыв любви к негодяйской Рашке. И тебе самолет-транспортник, и контейнеры с репеллентом… Ну и, конечно, бригада ассенизаторов на предмет damagecontrol[1]. Так, погодите-ка пару секунд, пока я потихоньку задом сдам, а потом уж выруливайте смело.

Телешов так напряженно пытался высмотреть что-либо, напоминавшее майорский «Пассат» или хотя бы какую-то милицейскую машину, что не обратил особого внимания на женщину, шедшую через пустынную и притихшую ночную площадь. Только когда она уже появилась у подземного перехода, выходящего прямо на кафе, он узнал ее и застыл на месте. Он никак не мог взять в толк, что она делает здесь одна, в этот час, как не мог понять и того, рад ли он ее видеть — или предпочел бы сейчас находиться где-нибудь, хоть у черта на рогах, лишь бы не встретиться с ней взглядом.

— Сергей, — негромко сказала Алина, подойдя к нему вплотную.

Он молча кивнул, чувствуя, что в горле у него внезапно пересохло.

— А где же… — Он кашлянул и собирался уже произнести «Кремер», когда Алина его перебила:

— Это я попросила его позвонить.

— А… — понимающим тоном протянул Телешов, по-прежнему ничего не понимая.

— Мы сейчас поедем, Сергей, — продолжала Наговицына, не давая ему возможности собраться с мыслями. — На Блюхера, не так уж далеко. Сейчас поймаем машину и поедем.

Он опустил глаза, потом, подняв голову и глядя куда-то в сторону, с кривой усмешкой проговорил:

— На ночной сеанс. Психотерапии.