Он подумал, завистливо поглядел на Сергея:

– Ты, наверно, много читал? Все книги читал? Я тоже читал, только мало. Все не читал.

И поделился мечтами:

– Хочу в Ленинград. Институт Севера. Все книги читать буду.

Сергей слегка покраснел. Он мало читал и не приохотился к чтению, предпочитая в свободные часы гулять и развлекаться. Чтобы переменить тему, он рассказал о своей профессии машиниста. Нот отнесся спокойно – он знал узкоколейку и «кукушку», но когда Сергей сказал, что можно сесть в поезд во Владивостоке и прямым сообщением доехать до Ленинграда, Нот просто не поверил.

Прибежал Костя с блестящими глазами и виноватой физиономией. Поехали дальше. Стало жарко. Костя сидел в одной майке, с ружьем на коленях, от него пахло водкой.

Узкая проселочная дорога шла тайгой. Все те же таежные виды, глушь, бурелом, спутавшиеся ветви, заросли кустарника. На дорогу то и дело выбегали маленькие полосатые зверьки. Они спокойно вытягивали любопытные мордочки, подняв пушистые, как у белок, хвосты. Окраска делала их похожими на тигров, только крошечных, добродушных и любопытных.

– Бурундуки! – объяснил Костя и осторожно свернул, чтобы не задавить зазевавшегося зверька.

От жары и тряски Сергей задремал. Сильный рывок машины подбросил его – он больно стукнулся головой о крышу машины. Костя застопорил и сразу выстрелил. С кустов малинника с тяжелым шумом поднялся выводок рябчиков. Костя выскочил из машины, снова выстрелил и побежал сквозь кусты за рябчиком. Где-то за деревьями прозвучал третий выстрел.

– Три птица есть, – сказал Нот одобрительно. Сергей не поверил, но потом выяснилось, что Костя бьет без промаха. Он бросил в машину трех рябчиков и поехал дальше. Время от времени он снова тормозил и выскакивал, но Сергей был настороже и больше не стукался головой о крышу. Пока Костя охотился, Сергей и Нот забирались в малинники и лакомились ягодами.

– Поезжай к нам, – сказал Нот, – у нас хорошо. Весною много-много тюлень. Все охотники бьют тюлень. Тюлений жир кушал? Кто с чахоткой – очень хорошо. Поезжай. Учителем будешь.

В ранних сумерках подъехали они к селу Ада-Тымово.

– Здесь ночуем, – объявил Костя и отдал хозяйке рябчиков и темношерстную белку. Пока хозяйка готовила ужин, трое юношей пошли прогуляться. Было тихо. В канавах медленно ворочались сонные свиньи. Прошло стадо коров, звеня колокольцами.

– Рыба идет? – спросил Костя встречного человека.

– Идет, – скучным голосом ответил человек и спросил:

– Вы откуда?

– Из Александровска.

– Почту привез?! – вскричал человек и, на лету поймав утвердительный ответ, со всех ног побежал на почту.

– Зоотехник, – сказал Костя. – Жену ждет с материка.

Он все и всех знал.

Они шли полем. В тишине все явственнее слышался глухой и злобный рокот, будто сыпался с обрыва обветренный щебень. Но гор поблизости не было, и рокот был несмолкающий, упорный. Водопад?

Они вышли к речке. Неширокая речка мирно лежала в поросших травою берегах. Речку пересекал частокол. На доске, проложенной по частоколу, сидел человек. Другой стоял, то наклоняясь, то выпрямляясь, и мелодичным тенорком выкрикивал:

– Самец! Самка! Самец! Самец!

Рокот был рядом, он шел от реки. Сперва Сергею показалось, что вся река усеяна черными блестящими камнями. Но камни двигались и двигались против течения, с невероятной быстротой, сталкиваясь и налетая друг на друга.

– Горбуша, – сказал Нот, и глаза его жадно вспыхнули.

Сергей вышел на середину мостков. Он не мог оторвать глаз от необыкновенного зрелища. Сотни рыб, подняв над водой горбатые спины, неслись против течения, наталкивались на частокол и бились около него, стремясь прорваться. Они с размаху ударялись о жерди, толкались, перескакивали одна через другую. Их движение было так яростно и мощно, что казалось – река потекла вспять.

– А говорят – рыбья кровь, – сказал рядом Костя. – Любой парень спасует.

Техник на мостках открыл жердевую дверцу, и в этот желанный проход ринулись рыбы. Они сбились в кучу в узких воротах, проталкивая вперед своих самок, подпрыгивая, взметая тучи брызг. Они были безмолвны, но можно было поверить, что они кричат, ругаются, молят…

Дверца закрылась. Техник опустил большой сачок, вытянул наверх десяток рыб и стал перебирать их, лениво выкрикивая:

– Самец! Самка! Самец!

Сидевший на мостках человек ставил на листе палочки. Отброшенные рыбы летели в воду, отряхивались и устремлялись дальше. Некоторым рыбам не везло – техник передавал их женщинам на берегу, и женщины тут же над ведром опустошали их, заливая икру самок молокой самцов. Выпотрошенные рыбьи тела выбрасывались собакам – целая стая собак сидела вокруг женщин, ожидая подачки.

– Искусственное оплодотворение, – объяснил Костя. – Рыборазводный завод.

Сергей заинтересовался, зачем считают и вновь отпускают рыбу и почему не всех берут для завода.

– Ну, куда их всех! – ответил техник, смеясь. – Их же тут тысячи. Завод небольшой, на двенадцать миллионов икринок. А считаем – для статистики.

Сергей не совсем понял, но расспросить постеснялся.

Он грустно поник над рекой, над шумом и плеском рыбьей осады, рядом с техниками, которые так верят в свою рыбью статистику, рядом с комсомольцем-гиляком, мечтающим прочитать все книги и раздувающим ноздри при виде живого, любимого, до мелочей понятного рыбьего нашествия…

Костя потянул его на берег.

– Пойди погляди завод, – сказал он. – Девчата, возьмите с собой кавалера.

Сергей был не прочь пойти с женщинами – одна, совсем молодая, то и дело улыбалась ему. Женщины понесли на завод наполненные ведра, ступая так медленно и плавно, будто несли новорожденных. Сергей взял ведро у младшей. Старшая покосилась, сказала:

– Смотри, Настя. Степан увидит, то-то обрадуется.

Молодая засмеялась и спросила:

– А вы неужели только проездом?

И предложила:

– Оставайтесь. Будем рыбок разводить. У нас любезные кавалеры очень даже нужны.

– Говорят, на Сахалине женщин не хватает, а у вас так мужчин мало?

– Ну, как мало! – засмеялась Настя. – Мужчин у нас – хоть пруд пруди, а вот кавалеров нет. Лапать каждый может, а ведро поднести, кроме вас, никто не догадался.

Озорная женщина возбуждала Сергея. Почему бы и не остаться, в самом деле? Ему все нравилось здесь: и река, осажденная обезумевшими рыбами, и тихая тропинка над горным ручьем, в лесу, и вызывающие, простодушно-лукавые глаза Насти.

Им навстречу несся по тропинке велосипедист. Сергей разглядел молодое лицо под серой кепкой и выбившийся белокурый чуб.

– Я сейчас! – крикнул велосипедист Сергею.

– Директор, – шепнула Настя и взяла обратно ведро.

На маленькой площадке, отвоеванной у тайги, виднелись два жилых дома со служебными постройками, волейбольная площадка, качели и гигантские шаги.

– А где же завод? – спросил Сергей, оглядываясь.

– А вон он…

Под горкой, над ручьем, Сергей увидал длинный низкий сарай и какие-то трубы, лежащие на деревянных стойках.

– И все?

– И все, – сказала Настя.

Велосипедист вернулся. Он был молод, голубоглаз, приветлив. Сергей неуверенно представился и сказал, что хотел бы осмотреть завод.

– Ну конечно, конечно! – горячо подхватил директор и поставил велосипед к стене дома. – Я – Федотов. А вы?

Сергей назвал себя.

Они спустились по лесенке к сараю, усевшемуся прямо на ручей.

– Очистительная станция, – сказал Федотов. – Вода из горного ключа. Чудесная вода, холодная, прозрачная. Но мы еще фильтруем ее. Вы на заездке были? Видали? Рыба идет к чистым ключам. Икра любит чистоту и холод.

В очень светлом и чистом сарае пойманная в трубу вода пробегала по целой системе фильтров и, уже очищенная до предела, уносилась по трубам в цех икринок. В этом цехе, всегда погруженном в полумрак, вода струилась по черным ящикам, где на тонких сетках лежали икринки. В полумраке, похожем на полумрак речного дна, непрерывно омываемые холодной и чистой водой, эти беспомощные пузырьки медленно и загадочно превращались в живые существа. Сперва еле заметно менялась форма – пузырек растягивался в длину. Потом намечались крошечная головка и острый хвостик. Потом определялось брюшко. Но к брюшку прирос желтый пузырь икринки. День за днем всасывается пузырь, питая формирующийся организм.