Естьли аглинские министры желание имеют войти с нами в дружбу и доверенность, то, по крайней мере, не могут себя ласкать, чтоб мы дали доверенности тем (или тому), кои нам тайно и явно враждуют. Они же никогда и ни в какое время ни [на] какой союз с нами согласиться не хотели в течение 25 лет. Франция конечно и безспорно находится в слабом состоянии и ищет нашего союза, но колико можно долее себя менажировать. С Франциею и с Англиею без союза нам будет полезнее иногда, нежели самый союз, тот или другой, — понеже союз навлечет единого злодея более. Но в случае, естьли бы пришло решиться на союз с той или другой державою, то таковой союз должен быть распоряжен с постановлениями, сходными с нашими интересами, а не по дуде и прихотям той или иной нации, — еще менее по их предписаниям.
Я сама того мнения, что войну сию укоротить должно, колико возможно. Я почитаю, что укрощение ея много зависит от Ваших, дай Боже, успехов. Вы столь благоразумно вели двухмесячную оборону, что враг имяни християнского и нарушитель мира, приготовясь коварно и лукаво долгое время к войне и объявя ее незапно, хотя начал тотчас действовать наступательно, не выиграл однако нигде ни пяди. Буде вам Бог поможет, как я надеюсь, в нынешних ваших предприятиях, то тем самым откроется дорога к мирному трактованию и миру. Но к сему не одна наша, но и неприятельская склонность нужна. Теперь они еще горды и надуты своею спесиею и чужим наущением, а визирь, спасая свою голову, будет сутенировать, колико ему можно, им начатое. Но по смене его скорее достигнем. Я же от мира никогда не прочь, но Вы сами знаете, что возвращение Тавриды и уничтожение всех трактатов и заключение новых — турецкий был предмет, которого не токмо на конференции предлагали, но и в свое объявление войны не постыдились вносить. Французскому двору сказано, что мы от мира не прочь и всегда готовы, когда только сходственно достоинствам Империи, слушать мирные предложения. Шуазель пишет к Сегюру, что он старается привлечь паки доверенность турок6.
За величайшее нещастие почитать бы можно, естьли б хлеба не было у нас. Сие нещастие велико во время мира, а еще более, конечно, в военное время, и тогда облегчило бы таковое внутреннее состояние и то, чтоб армию ввести в неприятельскую землю, и тамо достать оный. Дабы же дороговизну для солдат облегчить и им доставить мясо, советую Вам на мой собственный щет закупить в Украине или где за удобнее найдете — тысяч на сто рублей или более — баранов и быков, и оными производить порции солдатам по стольку раз в неделю, как за благо рассудите.
Буде никакой надежды к миру чрез зиму не будет, то, как рано возможно, весной отправим отселе флот7. Нужно, чтоб оному от Англии не было препятствия, конечно; но когда мои двадцать кораблей пройдут Гибралтарский залив, тогда, признаюсь, что бы и лестно, и полезно быть могло, чтоб авангард его была эскадра французская, и ариергард оной же нации, а наши бы корабли составляли Кор-дарме и так бы действовали и шли кончить войну, проходя проливы. За сию услугу и заслужа грехи, французам бы дать можно участие в Египте, а агличане нам в сем не подмогут, а захотят нас вмешать в свои глупые и безтолковые германские дела8, где не вижу ни чести, ни барыша, а пришло[сь] бы бороться за чужие интересы. Ныне же боремся, по крайней мере, за свои собственные, и тут, кто мне поможет, тот и товарищ. Касательно же наших торгов с Англиею, тут себе руки связывать не должно.
Прощай, мой друг, вот тебе мои мысли.
Ноя[бря] 6 ч., 1787
Король Шведский поехал в Копенгаген и в Берлин. Знатно он у французов ушел, а поехал достать на место французских субсидий — прусских или аглинских. Странно будет, естьли Англия ему даст деньги противу датчан9.
Il faut avouer que l'Europe est un salmigondis singulier bien dans ce moment.[322]
Они, как хотят, лишь бы Бог дал нам с честию выпутываться из хлопот.
Саша день ото дня любезнее и милее становится.
817. Екатерина II — Г.А. Потемкину
Друг мой Князь Григорий Александрович. Я получила сегодни твои письмы от 1 ноября в самое то время, когда я сбиралась говорить с Нассау, и теперь, переговоря с ним, так много имею к тебе писать, что воистину не знаю, с чего начать. Сегюр здесь предлагал также готовность его двора войти с нами в союз, как ты уже мог усмотреть из посланных к тебе сообщений и ответ — ему зделанный.
Нассау, говоря со мною, сказал мне теперешние расположения Французского двора и перемены в их образе мысли. Я приняла все сие с приятным видом и сказала, что с удовольствием вижу, что инако думают, нежели думали, и благодарила его за оказанное его усердие и добрые старательствы и показывала опасение, чтоб тот двор паки не переменял свое доброе расположение. На что он сам отозвался, что естьли по получении первого курьера он приметит малейшее колебание в мыслях Французского министерства, то он паки поскачет во Францию, чтоб употребить все свои силы к подкреплению того двора в добрых к нам расположениях. Когда он говорил о сближении союзом, я сказала, что я от него не скрою, что мы в весьма деликатных обстоятельствах в рассуждении нашего торга с Англиею и относительно великого морского нашего отселе вооружения и что для сего мы привыкли находить прибежища в аглинских портах. На сие он предлагал французские, а я сказала, что локальное положение первых удобнее, что все сие однако говорится для того более, чтоб изыскивать с ним удобности и неудобности в том или другом положении, и что я признаю и уже видела разные выгоды от дружбы Лудовика XVI1. И мы расстались весьма ладно, и все говорено, что можно было. Оне вооружаются, и войну иметь будут, ибо сами чувствуют, что от голландского дела, естьли его оставить так, потеряют всю свою консидерацию.
Нассау мне сказал, что французы щитают иметь Короля Шведского в своем кармане, а я ему говорила, чтоб они лишне на сего человека не надеялись, что доказывает езда сего в Копенгаген и даже, говорят, в Берлин, и что Король Шведский будет в кармане того, кто ему дает денег, чем иногда и неприятели Франции могут воспользоваться. Вот тебе, друг мой любезный, чистая исповедь происходящего между мною и Нассау.
Возвращаюсь к твоим письмам. Во-первых, спасибо тебе за оные, и что ты так откровенно и прямо дружески ко мне пишешь и при всех хлопотах по месту и должности однако не оставляешь меня подробно уведомить. Я сие принимаю с отличным и сердечным чувством и тобою чрезвычайно довольна, и ты развернул свету в нынешнее время такое обширное и искусное знание и поведение, которое моему выбору и тебе делает честь, и я тебя люблю вдвое более еще. Вижу, что Очаков тебе делает заботу: я, тут уже отдавая тебе полную волю, лишь Бога прошу, чтоб благословил твое добрые предприятия.
Я, видя из твоих писем подробно службу Александра Васильевича Суворова, решилась к нему послать за веру и верность Свя[того] Андрея, который сей курьер к тебе и повезет2.
Помоги тебе Бог очистить степь за Очаков и к Бендерам и побить и отогнать нового хана от наших жилищ.
Сегюр имеет от Шуазеля письмы, будто визирь уже в колебленном состоянии и будто на него ропщут за объявление войны и что доныне остается в недействии.
Что хлопоты тебя не допустят побывать здесь, хотя на короткое время, о сем весьма жалею. Я б к тебе бы поскакала, естьли сие можно было делать без прибавления хлопот.
Что твое здоровье поправляется, сие служит мне к великому утешению, понеже люблю тебя весьма и тобою очень, очень довольна.
Фрегаты построить велю с большой артиллериею и по твоему чертежу. О потере корабля «Мар[ия] Маг[далина]» более говорить не буду: что зделано, то зделано, также и о других потерянных судах. Об Ломбарде же приказала стараться его как-нибудь достать.
Касательно Принца Гессен Филипстальского3, который в Конной гвардии служит и желает быть волонтером, я тебе скажу, что я уже многим и вообще всем отказала, кто ни просился волонтером, и для того и ему дозволить не могу. Разве, естьли хочешь, то выпущу его в Армию и тогда подарю на экипаж. А волонтерам я отказала, имея на то разные причины: и в последние кампании последней войны положено было — волонтеров не принимать ниоткуда.
