Что цесарские дела не так идут, как бы желательно было, сие прошлого года знать не можно было. Прощай, дай Бог тебе щастья, здоровья и всякое добро.
Ноя[бря] 7 ч., 1788
Какие дурачествы делает Княгиня Дашова в своей ссоре с обер-шенком Нарышкиным, ты себе представить не можешь! И ежедневно выходит новая комедья между ими, и все над ними смеются4.
Ничего на свете так не хочу, как чтоб ты мог по взятьи Очакова и по окончаньи зимних распоряжений в течение зимы приехать на час сюда5, чтоб, во-первых, иметь удовольствие тебя видеть по столь долгой разлуке, да второе, чтоб с тобою о многом изустно переговорить. Прощай, Бог с тобою.
902. Г.А. Потемкин — Екатерине II
17 ноября [1788]. Под Очаковом
Матушка Всемилостивейшая Государыня. Снег сильный воспрепятствовал штурм произвести. Он так велик, что сугробы намело непроходимые. Правда, мы терпим, но неприятель еще больше. Я одеваю и обуваю людей, употребляю все способы: заранее навез войлоков, бурок и шуб. Все возможное употреблено. Флот отпустил на зимовую станцию. Березань, место неприступное, но ни к чему не служит нам1. Я приказал свозить оттоль все и бросить. Верным казакам Черноморским следует по регламенту получить за взятое, а и подполковнику Головатому орден военный. Другому же — капитану Мокею — Володимерский2, что я из присланных ко мне им, имянем Вашего Императорского Величества, доставлю. Их кошевой подполковник Чапега3 в Кочабее зажег магазейн большой: следует орден военный и ему, ибо он под пушками крепостными то все зделал.
Паша, находящийся здесь4, был янычар-агою и гоним от визиря за благое расположение к России. Потому я и щел зделать ему все выгоды и уважение. То же и протчих турков я всячески обласкал, толкуя им несправедливость Порты в начатии войны. Сих турков число хотя не велико, однако же все отборные и равняются с гарнизоном Дубицы5. Чрез три дни кончится брешь-батарея, и, несмотря на стужу и зиму, начну штурмовать, призвав Бога в помощь.
От Текеллия не имею после никаких известий, хотя и ожидаю добрых. По письмам Графа Штакельберга — в Польше худо, чего бы не было, конечно, по моему проекту. Но быть так. Нужно теперь всячески утушить предприятие Лиги и не допустить то действие. Ежели успеете в сем, то после все будет возможно поправить. Я повторяю как вернейший и преданный Вам подданный: ускорите перевернуть — помиритесь с Швециею, употребя Короля Прусского, чтобы он убедил Шведского адресоваться к Вам. Притворите мирный и дружеский вид к Пруссии до время. Сим Вы все поправите. То же и с Англией. Вы увидите после, как можно будет отомстить. Я Вам в том ручаюсь моею честию. Простите, матушка, я пока жив
вернейший и благодарнейший
Ваш подданный
Князь Потемкин Таврический
P.S. Генерал Максимович6 был храбрый и ревностный слуга. Он погиб от упущения предосторожности. Будучи храбр, лишне понадеялся. Осталась у него жена.
Полученные сообщения и письмы от Графа Петра Александровича здесь подношу7. Паша подтвердил, что Цесарь зделал с ними перемирие.
903. Екатерина II — Г.А. Потемкину
Друг мой Князь Григорий Александрович. Письмы твои от 17 ноября вчерашний день я получила и из оных вижу, что у вас снег и стужа, как и здесь. Что Вы людей стараетесь одевать и обувать по зимнему, что весьма похваляю. О взятьи Березани усмотрела с удовольствием. Молю Бога, чтоб и Очаков скорее здался. Кажется теперь, когда флот турецкий уехал, уже им ждать нечего.
Пленному, в Березани взятому двубунчужному Осман-паше жалую свободу и всем тем, кому ты обещал. Прикажи его с честью отпустить. Из Царяграда друзья капитан-паши домогаются из плена нашего освободить какого-то турецкого корабельного капитана, как увидишь из рескрипта, о том к тебе писанного. За него бы требовать Ломбарда, который с ума сходит и зарезался было. Желаю весьма получить добрые вести о Текеллии.
Ненависть противу нас в Польше возстала великая. И горячая любовь, напротив, — к Его Королевскому Прусскому Величеству. Сия, чаю, продлится, дондеже соизволит вводить свои непобедимые войски в Польшу и добрую часть оной займет. Я же не то, чтоб сему препятствовать, и подумать не смею, чтоб Его Королевскому Прусскому Величеству мыслями, словами или делом можно было в чем поперечить. Его Всевысочайшей воле вся вселенная покориться должна.
Ты мне повторяешь совет, чтоб я скорее помирилась с Шведским Королем, употребя Его Королевское Прусское Величество, чтоб он убедил того к миру. Но естьли бы Его Королевскому Прусскому Величеству сие угодно было, то бы соизволил Шведского не допустить до войны. Ты можешь быть уверен, что сколько я ни стараюсь сблизиться к сему всемогущему диктатору, но лишь бы я молвила что б то ни было; то за верно уничтожится мое хотение, а предпишутся мне самые легонькие кондиции, как, например: отдача Финляндии, а, может быть, и Лифляндии — Швеции; Белоруссии — Польше, а по Самаре-реке — туркам. Я естьли сие не прийму, то войну иметь могу. Штиль их, сверх того, столь груб, да и глуп, что и сему еще примеру не бывало, и турецкий — самый мягкий в рассуждении их.
Я Всемогущим Богом клянусь, что все возможное делаю, чтоб сносить все то, что эти дворы, наипаче же всемогущий прусский, делают. Но он так надулся, что естьли лоб не расшибет, то не вижу возможности без посрамления на все его хотения согласиться; он же доныне сам не ведает, чего хочет, либо не хочет.
Теперь Аглинский Король умирает, и естьли он околеет, то авось-либо удастся с его сыном (который Фокса и патриотической аглинской партии доныне слушался, а не ганноверцев) установить лад1. Я ведаю, что лиге немецкой очень не нравились поступки прусские в Дании.
Позволь сказать, что я начинаю думать, что нам всего лутче не иметь никаких союзов, нежели переметаться то туды, то сюды, как камыш во время бури. Сверх того, военное время не есть период для сведения связи. Я ко мщению несклонна, но что чести моей и Империи и интересам ее существенным противно, то ей и вредно: провинции за провинциею не отдам; законы себе предписать — кто даст — они дойдут до посрамления, ибо никому подобное никогда еще не удавалось; они позабыли себя и с кем дело имеют. В том и надежду дураки кладут, что мы уступчивы будем!
Возьми Очаков и зделай мир с турками. Тогда увидишь, как осядутся, как снег на степи после оттепели, да поползут, как вода по отлогим местам. Прощай, Бог с тобою. Будь здоров и благополучен. О Максимовиче жалею очень.
Но[ября] 27,1788
904. Екатерина II — Г.А. Потемкину
Друг мой Князь Григорий Александрович. Поздравляю тебя со взятьем Березани. Дай Боже тебе всякие успехи, здоровие и силы телесные и душевные. У нас вестей теперь иных нет, окроме болезни Короля Аглинского, о которой говорят розное, но все в том согласны, что он безнадежен и с час на час ждут смерть его.
Прощай, мой друг, Бог с тобою.
Ноя[бря] 28 ч., 1788
