Все описав, я ожидаю от правосудия Вашего наградить сего достойного и почтенного старика. Кто больше его заслужил отличность?! Я не хочу делать сравнения, дабы исчислением имян не унизить достоинство Св[ятого] Андрея: сколько таких, в коих нет ни веры, ни верности. И сколько таких, в коих ни службы, ни храбрости. Награждение орденом достойного — ордену честь. Я начинаю с себя — отдайте ему мой. Но, естли Вы отлагаете до будущего случая ему пожаловать, который, конечно, он не замедлит оказать, то теперь что ни есть пожалуйте2. Он отозвался предварительно, что ни деревень, ни денег не желает и почтет таким награждением себя обиженным. Гвардии подполк[овником] (в Преобр[аженском] по штату три) или Генер[ал]-Адъю[тантом] — то или другое с прибавлением бриллиантовой шпаги богато убранной, ибо обыкновенную он имеет. Важность его службы мне близко видна. Вы уверены, матушка, что я непристрастен в одобрениях, хотя бы то друг или злодей мне был. Сердце мое не носит пятна зависти или мщения.
Перед расположением войск на квартеры я, наведя мост на Буг, пошлю отряды за Очаков и к Бендерам очистить степь. А как реки замерзнут, то много безпокойств будет здесь для охранения жилищ, тем паче, что новый Хан3, конечно, зделает попытку впасть. Я буду стараться самих их алармировать с помощию Божиею. Непристойно мне оставить такие хлопоты другому, и для того, сколь ни нужно было бы по службе и по своим делам побывать, хотя бы курьером, в Петербурге, но останусь здесь; и так счастье видеть Вас сим мне отдаляется. Впротчем, слава Богу, я прихожу в крепость. Поеду по границе и в Тавриду для многих устроений. Во всю жизнь
вернейший и благодарнейший
подданный
Князь Потемкин Таврический
1-е ноября [1787]. Елисавет
814. Г.А. Потемкин — Екатерине II
Матушка Всемилостивейшая Государыня.
Изволите писать, что прикажете построить несколько фрегатов на Дону. Они, конечно, нужны. Но прикажите построить по моему чертежу. Во флоте бдят калибр пушек, а не число1. Ежели трехдечной корабль наполнить 12 ф[унтовыми] пушками, то фрегат двадцати пушечный ево побьет, ежели на нем будут 28 ф[унтовые] и 30 ф[унтовые]. Итак нужно, чтобы фрегаты носили большую артиллерию.
Вернейший и благодарнейший
подданный
Князь Потемкин Таврический
1 ноября 1787
815. Екатерина II — Г.А. Потемкину
Друг мой Князь Григорий Александрович, твой курьер, отправленный по твоем возвращении в Елисавет в 23 день октября, вчерашний день привез ко мне твои письма. Что ты, объехав семьсот верст, ослабел, о сем весьма жалею. Желаю скорее слышать о совершенном твоем выздоровлении.
О важности победы под Кинбурном и заочно понимательно мне было, и для того отправлено молебствие. Знаменитую же заслугу Александра Васильевича в сем случае я предоставила себе наградить тогда, как от тебя получу ответ на мое письмо, о сем к тебе писанное. Из числа раненых и убитых заключить можно, каков бой упорен был. Я думаю, что огромный турецкий флот ушел к своим портам на зимование. Понеже Кинбурнская сторона важна, а в оной покой быть не может, дондеже Очаков существует в руках неприятельских, то заневолю подумать нужно о осаде сей, буде инако захватить не можно, по Вашему суждению. Хорошо бы было, естьли бы то могло зделаться с меньшею потерею всего, паче же людей и времяни. Обещанные о сем от вас планы Меллера и Корсакова ожидать буду.
Жаль, что для помещения войск, особливо конных, в подкрепление Кинбурна, жилья нет на той стороне. Я того и смотрю, что ты из тростника построишь дома и конюшни, видя, что из того делают в Херсоне. И сие для меня уже не было бы диво. Весьма мне нравится твое намерение: прежде нежели вступить в зимние квартиры, наведя мосты на Буге и переправя часть Генерала Каменского до Бендер, от себя послать до Очакова, дабы очистить от турецких деташементов, и в это время бомбардировать Очаков. Дай Боже тебе успеха и чтоб гарнизон выбежал, как Хотинский и иные подунайские1. Приятно мне слышать, что больные в Херсоне выздоравливают: одинакие ли болезни в Херсоне и в Тавриде, или разные?
Одному из наших консулов с островов Венецианских случилось говорить с турецким каким-то начальником, который его принял за Венецианца и ему сказывал, что в бытность мою в Тавриде мечетям и школам и всем их веры людям столько показано добра, щедрости и снисхождения, что и самые мусульмане того бы не делали. Вот, как вести кругом ходят.
Надобно, чтоб буря, которая щелкала Севастопольский флот велика была, что зделала оный совсем неупотребительным. О некомплекте в мушкатерских полках и по той причине о доставлении к ним рекрут, по мере как соберут, уже от меня приказано. Нассау еще не приехал, я посмотрю, как его с лучей пользою для нас употребить.
Прощай, Бог с тобою.
Ноября 2 ч., 1787
Действия на Кубани и за Кубанью я насилу на карте отыскала и, нашед, вижу, что они для безопасности Кавказской линии и самой Тавриды немаловажны, и надеяться надлежит, что после экспедиции Текеллия уже чрез Тамань наезды не будут.
816. Екатерина II — Г.А. Потемкину
Дай Боже тебе терпения сие трилистное письмо прочесть.
Друг мой Князь Григорий Александрович, письмы твои от 26 октября сего 4 ноября до моих рук дошли, и с сим же курьером получишь потребуемые ответы. Спасибо тебе за то, что ко мне пишешь откровенно свои мысли. Я из оных не зделаю употребление иное, нежели то, которое сходно будет с моей к тебе дружбою и с общей пользою, а французский министр о сем останется неизвестен. Князь Нассау еще не приехал, а как приедет, то прийму его сходственно усердию, которое он повсюду выставляет. А Александр Матвеевич постарается из него вывести le fond du sac.[320] Но потому, что французское министерство употребляет подобные способы, вверяя половину доверенности Нассау, а другую половину — Сегюру, оно не токмо само вредит своим делам, но еще показывает при том не малую слабость, а более охоту к интригам и каверзам, нежели пристойно, прилично и прибыльно знаменитой державе.
L'on voit que les moyens de M[onseign]eur l'Archeveque de Toulouse a la tete des affaires sont tout aussi bas et petits que ceux qui l'ont porte au poste de Principal Ministre; ils ont beau proner leur situation presente, ils n'ont ni argent, ni troupes dans ce moment,[321] и щелчок, полученный им[и] в Голландии, ныне во мнении всей Европы их поставил нарочито низко1.
Что Князь Репнин приехал к тебе и показывает желание, и охотно служит, сему я рада. От твоей поездки на Буг и в Херсон и Тавриду ожидаю немалое добро. Дай Боже только, чтоб здоровье твое снова не почувствовало какой ни есть вред от сей поездки.
После Кинбурнской победы, когда Сегюр услышал, что тут предводительствовали французы (что ему Линь сказал по моему внушению), тогда уже на другой или третий день он послал курьера во Францию с представлением, чтоб отозвали французов, кои у турок, естьли хотят, чтоб здешние мысли о них были, что они нам не злодеи. Вообще Сегюр весьма уныл и сам отзывается, что его двор ему менее верит прежняго и что епископ Тулузский и Монморен враги отцу его2.
Французские каверзы по двадцатипятилетним опытам мне довольно известны. Но ныне спознали мы и аглинские, ибо не мы одни, но вся Европа уверена, что посол аглинский и посланник прусский Порту склонили на объявление войны. Теперь оба сии дворы от сего поступка отпираются. Питт и Кармартен3 клялися, что не давали о сем приказаний, и сами почти признали, что подозревают на самого Короля и Ганноверское министерство.
В «Альтоновской» газете4 нашла я странный артикул, который я в иное время поставила бы за ложь, но ныне оный привлек мое внимание. Тут написано из Ливорно, что к аглинским консулам в Средиземном море писал посол Энсли5, чтоб все аглинские вооруженные и военные суда, кои покажутся в портах, где аглинские консулы, прислали к нему. Я сей артикул послала к Гр[афу] Воронцову, дабы его доставил до сведения Аглинского министерства, дабы узнать от них, как судят о таком поступке их посла, и естьли осталась в них хотя крошка доброго намерения, то не возьмут ли намерения отозвать такого человека, на которого вся Европа говорит, что он огонь раскладывал, а они сами говорят, что он то делал без их ведома — следовательно, им ослушник. Левантская же компания аглинская, сказывают, что весьма жалуется на Энслия и его мздоимства и корыстолюбие.
