— Гм. А еще у меня был любопытный разговор с женой Турена, — вставил Удин.

Неужто он и к ней приставал? — подумал Улофссон.

— И что же ты узнал?

— Да так, всего помаленьку. О Турене как человеке. Между прочим, отличная у них такса. Знаете, ее Сарделькой зовут.

— Конечно, знаем.

— И, правда, вылитая сарделька…

Год назад Турены купили щенка — Соне очень понравились его глаза. Большие, карие. Сарделька стала в доме вместо ребенка.

Все управление знало, до чего Сарделька избаловалась.

Первые три месяца Турен только и делал, что бранил эту чертову собаку, которую Соня невероятно распустила.

Но вот однажды ночью Сарделька залаяла. Турен встал и пошел искать собаку: раз не умеешь ночью помалкивать, пеняй на себя — удавлю! Грабителя он успел увидеть только со спины. С тех самых пор Турен перестал поносить и Сардельку, и Сонино чуть ли не материнское отношение к ней.

— Да высморкайся ты, в конце-то концов! — послышался на лестнице голос Бекмана.

Курт Линдваль страдал весенним насморком и поминутно шмыгал носом.

— Я и так все время сморкаюсь…

— Ага, вот и вы. Принимайтесь за работу, — сказал Хольмберг. — Мы пока смотаем в рекламное бюро.

— Ладно.

— Ну а я съезжу в больницу, погляжу, как там Инга Йонссон, — сказал Удин.

В конторе фирмы «Реклама» царило подавленное настроение, и работа, судя по всему, шла вяло.

Как и накануне, хотя похмельем никто уже не мучился.

Ларе Бенгтссон, правая рука и заместитель Фрома, взял руководство на себя, во всяком случае, до тех пор, пока юристы не закончат анализ экономического и правового статуса фирмы. В мечтах он уже видел себя владельцем предприятия.

Бенгтссон был коротко подстрижен, среднего роста — метр семьдесят пять, — носил жилет и модельные туфли. Несмотря на жару, пиджак он не снял.

В кабинет Фрома он пока не перебрался.

— Я слышал, вы искали фру Йонссон, — сказал он, едва они вошли. — Не понимаю, куда она могла деться. Ведь эта женщина — воплощенная пунктуальность и надежность. Вы нашли ее?

— Да, — сухо отозвался Улофссон и сообщил, где и как.

— Господи боже! — воскликнул Ларе Бенгтссон. — Какой кошмар! Но как же это? Она что, причастна к убийству Эрика?

Улофссон нахмурил брови.

— Каким же образом, по-вашему?

— Вы меня неверно поняли. Я просто подумал, что теперь убийца добрался и до нее.

— Этого мы не знаем. Тем не менее, все очень странно… Он внимательно посмотрел на Бенгтссона: заурядныи человек лет пятидесяти.

— Мы пришли поговорить насчет соискателей должности в вашей фирме, — пояснил Хольмберг.

— Вот как?

— Я имею в виду должность…

— … «политика», — подсказал Улофссон.

— Совершенно верно. Фирма дала объявление о вакансии и получила несколько предложений. Вы полагаете, что убийцу надо искать среди этих людей?

— Пока рано делать выводы. Мы только изучаем возможные варианты. Не могли бы вы рассказать, когда фирма дала объявление и сколько человек на него откликнулось? А кроме того, позвольте нам взглянуть на документы соискателей.

— Разумеется. Объявление мы дали пятнадцатого марта, а документы принимались до первого апреля. Всего получено, если память мне не изменяет, заявлений сорок. Примерно половина из них была тотчас отвергнута, так как соискатели не имели либо соответствующего образования, либо опыта.

— А кто занимался этим вопросом? — спросил Хольмберг.

— Во-первых, сам Эрик, а еще я и фру Йонссон. При повторном отсеве меня не было. Я взял на три недели отпуск и вернулся только в прошлый четверг. Но мы с Эриком говорили о том, как идут дела, и он сказал, что пока не принял решения. По его словам, осталось пять претендентов, вот одного из них и надо выбрать. Впрочем, в детали мы не вдавались, обсудили так, вскользь, потому что хотели еще посовещаться насчет окончательного решения. Как раз сегодня… если бы не его смерть…

— Фру Йонссон участвовала в повторном отсеве?

— Да, конечно, но только как секретарь.

— А эти сорок соискателей, что они за люди? — спросил Улофссон. — Я имею в виду, какое у них общественное положение, образование, опыт?

— Люди разные, но на удивление много выпускников университета. Хотя удивляться тут, наверное, нечему. Народу с университетским образованием становится все больше, а работы — все меньше. Впрочем, количество-то растет, а вот качество подготовки… В общем, из приблизительно сорока соискателей двадцать восемь имеют университетские дипломы. Заметьте, все они недавние выпускники или, во всяком случае, люди, не сумевшие по окончании курса найти работу и не имеющие абсолютно никакого профессионального опыта. Кое-кто занимался рекламой и общественной информацией, но таких единицы.

— Те пять оставшихся — тоже все выпускники университета?

— Нет. Эрик говорил, только трое. Остальные располагают опытом работы в рекламе.

— По какой же специальности надо получить диплом, чтобы годиться для такой работы?

— Ну, по психологии, по педагогике, по языкам. Главное — сам человек, его честолюбие, умение и желание приноровиться к обстановке.

— Ага… Вы не покажете нам документы соискателей?

— Сейчас посмотрю. Наверное, они у Инги в комнате. Так и оказалось. Это была черная кожаная папка-регистр, набитая бумагами.

— Похоже, тут все систематизировано, — пробормотал Хольмберг.

Сорок два скоросшивателя — по числу претендентов. Три отсева — три пачки, отделенные друг от друга серо-желтыми листами картона.

— Можно мне взять эту папку с собой?

— Н-да… — В голосе Бенгтссона послышалась неуверенность, глаза забегали.

— Для экономии времени.

— В общем-то, препятствий я не вижу.

— Отлично. Спасибо. Если угодно, вот вам расписка.

— Благодарю. Порядок есть порядок. — Бенгтссон взглянул на расписку. — Я могу вам еще чем-нибудь помочь?

— Да. Может быть, вам известно, что Инга Йонссон встречалась с молодым человеком?

— С молодым человеком? — Он покачал головой. — Нет, я не знал. Я никогда не вникал в ее личную жизнь. Так что понятия не имею.

— Да? И ни разу не видели ее в обществе мужчины?

— Нет, не видел.

— Вы случайно не знаете, никто из соискателей не прихрамывает?

— Прихрамывает?

— Да. При ходьбе.

— Нет. Я никого из них не видел. Как я уже говорил, я мало этим занимался. Этот вопрос был целиком и полностью в ведении Эрика.

Они опросили других сотрудников фирмы, но ничего путного не узнали.

— Из тех, кого вы видели, никто не хромал? — обратился Улофссон к молодой блондинке, сидевшей у входа, в кабинке с надписью «Справочная».

— Нет, — ответила девушка, продолжая жевать резинку и почесывать карандашом во взбитой, покрытой лаком прическе. — Говорю вам, я даже не задумывалась над тем, кто тут приходил наниматься. Знаю, были несколько человек, но я к ним не приглядывалась и никого не запомнила. Для меня это просто лица, не больше…

— Значит, те, кто шел к Фрому, просто шагали себе, не спрашивая, куда им идти?

— Ясное дело… приходят и спрашивают куда.

— Но не говорят, по какому вопросу?

— То-то и оно. Не говорят. Никогда. Скажут: мне, мол, к такому-то. А больше ни словечка.

— Вы хорошо знали Ингу Йонссон?

— Ингу? Почти нет, если хотите.

— Вы что же, даже не разговаривали?

— Почему? Разговаривали, но не то чтобы очень общались. О чем нам особо говорить-то?

— Она вам не нравится?

— Да, если уж на то пошло. — Девица равнодушно пожала плечами.

— Вы не знаете, с кем из мужчин она встречалась?

— Нет.

— И не видели ее в обществе молодого человека?

— Нет. Но я бы не удивилась… блудливая макака…

— Что-что?

— Зря я это сказала… — Она прикусила губу, и брови ее поднялись высоко-высоко, к самым корням волос. Впрочем, расстояние это было от природы невелико.