— Гм… Впрочем, тебе видней, ты ведь его знал.

— «Знал, знал»! Вот заладил! — рассердился Турен. — Я, черт побери, знал его не так уж близко. Раз в неделю виделись в «Ротари», иногда сталкивались в городе, разговаривали. И все. Тем не менее, мне казалось, что мы чем-то близки друг другу. Ну, на праздниках раз-другой встречались. Людей вроде него и знаешь, и в то же время не знаешь. Черт, ну как бы тебе это объяснить?!

Досадливо передернув плечами, комиссар прикусил трубку.

Он и сам пока не сознавал, что убийство знакомого почти полностью парализовало его энергию. Он очутился в тупике. И совершенно не понимал почему. А что хуже всего — никак не мог до конца осмыслить, что человека, которого он знал, жестоко и хладнокровно убили. Так ведь не бывает.

Он был не в своей тарелке. И чувствовал себя дураком.

— Черт! — воскликнул он, стукнув по столу. — А у вас, Курт и Осборн, что-нибудь есть?

— Нет, — отозвался Бекман. — В общем, ничего. Труп у Фритце на вскрытии, а место преступления, собственно, таковым и не назовешь. Ни единого отпечатка пальцев, в том числе на звонке… То ли он нажал на кнопку локтем, то ли был в перчатках… хотя и пистолет сгодится… Следов обуви тоже нет — ни в пыли, ни в крови, ни на гравии… Дорожка тщательно утрамбована.

— Та-ак, — со вздохом проговорил Турен. — Вот ведь дьявольщина, абсолютно не за что зацепиться… Дрянь дело, хуже быть не может. Никаких конкретных улик. Только труп. И больше ничего, хоть ты тресни. Только труп…

Совещание началось в половине девятого утра.

А в десять закончилось. Но толку чуть — ничего нового так и не придумали.

Решили только, что Турен побеседует с женой и сыном Фрома и с невестой сына и что Хольмберг с Улофссоном прощупают сотрудников фирмы.

Перед уходом Турену пришлось еще четыре раза объясняться по телефону. С репортерами местных газет. И каждому он сообщил, что пока ему нечего сказать прессе, но во второй половине дня состоится пресс-конференция.

— У вас есть какой-нибудь след? — спросил репортер «Квельпостен».

— Я сказал, приглашаю на пресс-кон…

— Но неужели, — перебил газетчик, — вы ничего не сообщите для ближайшего номера?

— Мы ведем следствие, — ответил Турен. — Так и напишите.

Он положил трубку и послал ближайший номер к черту.

Однако делать этого не следовало.

Комиссар обычно не читал «Квельпостен», называя ее про себя бульварной газетенкой. Но после обеда зашел Бекман и показал ему следующее:

— ЛУНДСКАЯ ПОЛИЦИЯ ДЕЙСТВУЕТ ВСЛЕПУЮ. НИКАКИХ СЛЕДОВ УБИЙЦЫ, — прочитал Турен.

Содержание коротенькой заметки отнюдь не улучшило его мрачное настроение.

«Лунд (Квп). По данным лундской полиции, нет никаких следов, которые позволили бы разыскать преступника, застрелившего вчера вечером пятидесятивосьмилетнего директора Эрика Фрома. „Мы ведем следствие“, — вот единственный ответ полиции на все вопросы.

А это означает, что полиции вообще не за что зацепиться. Таинственная история встревожила лундцев. Ведь совершенно очевидно, что преступник опасен для общества.

И, тем не менее, зацепиться не за что…»

Турен скомкал газету и швырнул ее в стену.

— Сволочи! — глухо пробормотал он.

— В последних известиях у них то же самое, — осторожно сообщил Бекман.

На пресс-конференции комиссар не преминул высказать репортеру «Квельпостен» все, что думает о нем в частности и о его газете в целом.

Но до той поры он еще несколько часов работал со свидетелями.

На Студентгатан, у виллы Фрома, он вышел из машины и сунул в рот трубку.

Потом огляделся по сторонам.

Улица, где располагалась вилла Фрома, была застроена солидными старыми особняками.

Двух- и трехэтажные здания, сам вид которых уже говорил о благосостоянии и роскоши. Фромовский дом — трехэтажный, белый — утопал в зелени.

Вдоль фасада тянулась нарядная грядка, засаженная цветами, а лужайку украшали две раскидистые яблони.

На окнах — плотные гардины, на подоконнике — безделушки: фарфоровые собачки, подсвечник. Гардины белые, с синим рисунком.

Посреди ухоженного газона флагшток с приспущенным шведским флагом. Й особняк и сад, казалось, были погружены в траур.

Возле флагштока нечто вроде статуи, как будто амурчик.

У Турена не возникло ни малейшего желания войти в сад и погладить амурчика по головке.

Он скользнул взглядом по соседним домам: тяжеловесные, внушающие почтение.

Все вокруг дышало забытой, оцепеневшей в неподвижности идиллией.

Он позвонил.

Дверь открыл молодой человек.

— Да? — На лице его отразилось легкое любопытство.

— Добрый день, — сказал Турен. — Я…

— А-а… Добрый день.

— Помните, я был здесь сегодня ночью.

— Да, конечно. Теперь припоминаю. Извините, что я не сразу… Но тут столько всего…

— Ну что вы. Я понимаю.

— Как дела? В смысле: вы сдвинулись с мертвой точки?

— Расследуем…

— И уже есть какие-нибудь результаты? Улики?

— Расследуем… пока…

Молодой человек был Рогер Фром, сын убитого.

Высокий, бледный, с короткими светлыми волосами, в толстых темных очках, в темном костюме с галстуком.

Глядя на него, не сразу скажешь, что он почти сутки не спал.

В левой руке Рогера дымилась сигарета.

Они молча смотрели друг на друга.

— Можно войти? — сказал наконец Турен. — Я хотел бы задать вам несколько вопросов.

— Это необходимо? Прямо сейчас? Мама устала, не стоит тревожить ее без особой надобности, ей нужен покой. Ведь такой удар… для нее… и для всех нас…

Турен держал трубку в руке, чувствуя ладонью тепло головки. Приятное тепло.

Он вдруг отчетливо понял, как неуверен в себе и как устал, и все показалось ему совершенно бессмысленным.

В глубине души его не оставляло ощущение, что эта улица, и дом, и парень в дверях разительно напоминают какой-то детективный роман, прочитанный очень давно. Роман, в котором действовали английские аристократы, а полиция была до смерти рада, если ей вообще позволяли задавать вопросы.

Забавно, что он вспомнил сейчас именно этот детектив…

Он редко читал книги, а детективы и подавно. Тот роман показался ему глупым, оттого что полиция выглядела в нем скопищем дураков и лакеев.

Теперь же он сам чувствовал себя не то идиотом, не то лакеем, которому милостиво позволяют заниматься своим делом. Просто зло берет.

В довершение всего им овладело полное безразличие.

— Знаю, — сказал он. — Знаю, для вас день был весьма тяжелый. Но ведь и для нас тоже. Полиция бросила на расследование этого дела все резервы. Нам необходимо разобраться, и любые сведения могут оказаться очень важными. Так можно войти?

— Значит, пока все безрезультатно?

— Что, черт побери, прикажете, преподнести вам результат на блюдечке с голубой каемочкой?! — перебил Турен. — Вы видели того человека только со спины, да еще в темноте. Как же мы можем его разыскать? По мановению волшебной палочки или полицейского удостоверения? Надо докапываться… в том-то и заключается работа полиции. Мы не в состоянии добиться результата, если нам не дают работать так, как надо, и теми методами, какие мы сами считаем нужными. Наша задача — выследить человека, который стрелял в вашего отца. Мы заинтересованы в поимке преступника не меньше, чем вы — в аресте убийцы. Можно войти?

Комиссар разозлился. И, обнаружив это, даже обрадовался. На время злость вывела его из апатии.

Рогер Фром посмотрел на Турена, и его усталые глаза как-то странно блеснули.

Он молча шагнул в сторону.

Турен вошел в дом, снял шляпу и хотел было отдать ее Рогеру, но тот, не обратив внимания на его жест, проследовал по коридору в большую комнату на первом этаже.

Со шляпой в руке Турен направился за ним.