Город встретил Жанну бесконечным серым дождем и неоновым маревом дешевых вывесок. Это был типичный приграничный узел — грязный, суетливый, зажатый между заводами и товарными станциями. В 2025 году даже такие дыры были опутаны сетью умных камер и биометрических датчиков, но дождь и низкая облачность давали призрачный шанс остаться незамеченной.

Жанна плотнее запахнула поношенное пальто, скрывая под ним облегающую тактическую одежду и нож на бедре. Её лицо, тщательно отмытое и загримированное под обычную усталую мигрантку, не должно было привлечь внимания. Но внутри у неё всё вибрировало от предчувствия беды.

Она выбрала небольшую круглосуточную аптеку в спальном районе, где старый провизор больше следил за тем, чтобы его не ограбили наркоманы, чем за обновлением баз данных.

— Мне нужен цефтриаксон, стерильные салфетки и мощный антисептик. Максимальную дозу, — Жанна выложила на прилавок пачку мятых купюр из тайника Молчуна.

Провизор, не поднимая глаз, потянулся к полке. В этот момент на улице, за панорамным стеклом, мир на мгновение замер. Сквозь шум дождя пробился едва слышный, высокочастотный свист.

Дрон-разведчик.

Жанна не обернулась. Она знала этот звук — матовый черный квадрокоптер модели «Стриж-4», стандартный инструмент Отдела для городского сканирования. Он завис прямо над входом, его тепловизионное око медленно ощупывало фасад здания.

Дверь аптеки с тихим звоном отворилась. В помещение вошли двое. На них были гражданские штормовки, но Жанна мгновенно считала осанку, положение рук у бедер и характерные гарнитуры скрытого ношения за ушами.

«Чистильщики». Они не проверяли документы. Один из них держал в руке компактный прибор — биометрический сканер дальнего действия. Он просто вел им по помещению, считывая параметры лиц и сопоставляя их с базой дезертиров.

— Ваша сдача, — провизор протянул пакет.

Жанна медленно повернулась, опуская голову так, чтобы козырек кепки закрывал верхнюю часть лица. Один из оперативников преградил ей путь.

— Минутку, гражданка. Идет плановая проверка миграционного режима, — голос был лишен интонаций. Он поднял сканер. — Посмотрите в линзу.

Сердце Жанны ударило в ребра. Она знала, что её «Анна Шмидт» пройдет простую проверку, но если сканер копнет глубже, до структуры радужки, которую Лебедев занес в «черный список» еще утром — ей конец.

— Я… я просто за лекарством для ребенка, — она выдавила из себя дрожащий, испуганный голос, имитируя сильный акцент. — Пожалуйста, он очень болен.

Она сделала вид, что споткнулась, и пакет с лекарствами выпал из её рук, рассыпавшись по кафельному полу. Ампулы зазвенели, привлекая внимание. Второй оперативник инстинктивно посмотрел вниз.

— Черт, осторожнее, — буркнул первый, на мгновение отведя сканер в сторону, чтобы не столкнуться с ней.

Этого мига хватило. Жанна, приседая за лекарствами, оказалась вне фокуса линзы. Она быстро сгребла всё в пакет и, не поднимая глаз, почти бегом бросилась к выходу, причитая на ломаном немецком.

— Эй! — крикнули ей вслед, но она уже выскочила в темноту переулка.

Она не побежала прямо — это была бы смерть. Вместо этого она нырнула в подвал заброшенной прачечной, где пахло хлоркой и сыростью. Через секунду над улицей снова прожужжал дрон, прожектор которого разрезал туман белым мечом. Черный фургон без номеров медленно проехал мимо аптеки, притормозил и двинулся дальше.

Жанна сидела в тени, прижимая пакет с антибиотиками к груди. Её руки мелко дрожали от адреналинового отката. Они были здесь. Они были повсюду. Город превратился в огромную ловушку, и кольцо сжималось.

Она подождала десять минут, прежде чем выбраться через чердачное окно на крышу и начать долгий, кружной путь обратно к мастерской. У неё было то, ради чего она рисковала, но теперь она знала точно: Лебедев не просто ищет их. Он выжигает пространство вокруг, и следующая встреча не закончится простым испугом.

Мир умирал медленно, покрываясь тонкой коркой серого инея. В заброшенном боксе пахло озоном и гнилой ветошью, но для Пьера этот запах сменился едким, стерильным ароматом формалина. Каждый вдох напоминал попытку проглотить пригоршню битого стекла — серебряная пыль, осевшая в альвеолах, вступала в реакцию с его измененной кровью, превращая легкие в раскаленный свинец.

— Пьер, дыши, мать твою! Дыши глубже! — голос Коула доносился откуда-то из-за стены плотного тумана.

Пьер попытался сфокусировать взгляд, но реальность пошла трещинами. Грязные кирпичные стены мастерской вдруг начали белеть, превращаясь в безупречный кафель операционной 28-го отдела. Свет единственной лампы Ахмеда вытянулся в длинную, слепящую полосу хирургического светильника. Пьер посмотрел на свои ладони: кожа казалась прозрачной, а под ней, вместо вен, пульсировали тонкие ртутные нити.

— Ты ведь чувствуешь это, Шрам? — пророкотал голос, от которого у Пьера заледенел костный мозг.

Адама Траоре сидел на стопке ржавых дисков прямо напротив. Он не был призраком. Он выглядел как оживший кошмар: огромный, черный, с татуировкой, которая лениво извивалась на лице, как живая змея. Вместо крови из его разорванного горла сыпался мелкий, искрящийся серебряный песок, бесшумно засыпая пол мастерской.

— Серебро не убивает нас сразу, — Траоре наклонился вперед, и Пьер почувствовал запах сырой земли и жженой шерсти. — Оно просто сжигает ложь. Оно вытравливает из тебя человека, слой за слоем, пока не останется только… это.

Пастырь указал на треснувший монитор «Франкенштейна», который собрал Ахмед. Пьер присмотрелся и вскрикнул, отпрянув. В зеркальном отражении экрана на него смотрело существо с вытянутой мордой и вертикальными, янтарными зрачками, в которых не было ничего, кроме первобытного голода. Его собственные пальцы удлинялись, превращаясь в когти, а под кожей лопались сосуды, окрашивая мир в багровые тона.

— Уйди… — прохрипел Пьер, захлебываясь кашлем. На его ладонь выплеснулась густая, серая жижа с металлическим блеском.

— Куда ты уйдешь от самого себя? — раздался другой голос, холодный и сухой, как шелест бумаги.

Профессор Лебедев стоял за спиной Ахмеда, положив руку связисту на плечо. Лаборанты в белых халатах, чьи лица были скрыты зеркальными масками, методично расставляли вокруг Пьера датчики.

— Субъект проявляет классические признаки нейротоксического шока, — Лебедев что-то пометил в планшете, глядя прямо сквозь Пьера. — Наблюдается полная деградация корковых функций. Животное начало берет верх под воздействием катализатора. Прекрасно. Просто прекрасно.

Пьер попытался вскочить, схватить нож, но его руки прошли сквозь рукоять, как сквозь дым. Коул и Ахмед превратились в безликих санитаров, которые удерживали его на столе.

— Отпустите! — закричал он, но из горла вырвался лишь клокочущий хрип.

В этот момент дверь бокса с грохотом распахнулась. В проеме стояла Жанна, окруженная ореолом холодного дождя. Но Пьер видел не женщину. Он видел ангела с крыльями из колючей проволоки, за которой тянулся шлейф из трупов всех, кого они убили в шахтах. Она сделала шаг к нему, и каждый её шаг отдавался в голове Пьера ударом кувалды.

— Серебро — это зеркало, Пьер, — прошептал Траоре, растворяясь в ртутном тумане. — Посмотри на неё. Она любит зверя. Она ждет, когда ты окончательно сдохнешь, чтобы занять твое место.

Пьер забился в конвульсиях, чувствуя, как серебро в легких начинает кристаллизоваться, разрывая ткани. Реальность и бред окончательно перемешались: он одновременно чувствовал холодный бетон мастерской и острие скальпеля Лебедева, вскрывающее его грудную клетку. Последнее, что он запомнил — это лицо Жанны, склонившееся над ним. В её глазах, вместо сочувствия, он увидел свое собственное отражение — чудовище, которое наконец-то обрело свободу в этом серебряном аду.

Затхлый воздух мастерской смешался с едким запахом химии и застарелого пота. Пьер был привязан к тяжелому стальному верстаку широкими багажными ремнями — Коул настоял на этом, зная, что судороги при детоксикации могут ломать кости. Лицо Шрама приобрело пугающий серовато-асфальтовый оттенок, а под ногтями проступила отчетливая синева.