— Вадбольский, да вы оказывается не так прост! — просипела первая. — Смелые аппетиты! Но осторожнее, милый мальчик, эта лисица обгрызет вас до косточки!

— Она разорила уже двух банкиров и одного персидского принца, — с мрачным удовольствием добавила вторая. — Говорят, её любовник должен обладать состоянием не меньше, чем у Ротшильда, и выносливостью… ну, вы понимаете, геркулеса.

— Как раз про меня, — невозмутимо ответил я. — Состояния пока нет, но я над этим работаю. А с выносливостью у сибиряков всегда был полный порядок. Может, она как раз устала от Ротшильдов и захочет чего-то настоящего? Дикого, так сказать.

Я вытянулся и отдал лёгкий, чуть насмешливый поклон. В этот момент я поймал на себе взгляд Сюзанны. Она стояла у колонны с бокалом лимонада и смотрела на меня холодным, непроницаемым взором. Поняла ли она, о ком речь? Черт его знает. Но игра стоила свеч. Где крутятся такие женщины, там всегда крутятся большие деньги и большие связи.

Я отошёл к столу с напитками, задумался выбирая… Рядом остановился немолодой господин во фраке. Он чарующе улыбнулся.

— Барон… вы наживаете врагов слишком быстро, но насчёт союзников забываете. А без них в этом мире вам не выжить. Мы не в дикой степи, где правит грубая сила!

Я спросил холодно:

— Мы знакомы?

Он покачал головой.

— Нет, но это поправимо. Я князь Балтийский Владимир Владимирович. Я был дружен с вашими родителями, одно время даже состоял в «Северном Тайном Обществе», потом разочаровался в их идеях, вышел. Это было за два года до восстания. Но дружбе с Василием Игнатьевичем я остался верен, он прекраснейший человек, чистый, гордый и независимый.

Я смотрел исподлобья, буркнул:

— Приятно слышать. Но какое это имеет отношение ко мне?

Он продолжал рассматривать меня с тем же лёгким любопытством.

— Вы сын моего друга. И хотя он несколько охладел ко мне, полагает, я не должен был покидать нашу тайную организацию, но я продолжаю испытывать к нему тёплые дружеские чувства. Если честно, я и сам чувствую некоторую вину, хотя не предавал, не побежал в Тайное Отделение, я просто разуверился, что в результате бунта России станет лучше, и отошёл в сторону, не пожелав участвовать в кровопролитии.

Я рассматривал его в упор, да, он всё ещё чувствует себя неловко, словно бы в самом деле предал, хотя это не предательство, когда, повзрослев, понимаешь, что делаешь не то, и уходишь из старой компашки, чтобы присоединиться к тем, кто близок по духу.

— А матушка?..

Он покачал головой, сразу понял недосказанный вопрос.

— Пелагея Осиповна тоже не знает, что я отыскал вас. Это было легко, о вас много говорят в высшем свете из-за помолвки с княжной Долгоруковой.

Я скептически хмыкнул.

— И вы решили проверить насколько достоверны эти слухи?

Он покачал головой.

— Слухи меня не интересуют. Вы сын моего старого друга, а ещё ваши взгляды полностью адекватны моим… Да-да, я навел о вас справки, да вы и не очень-то таитесь, хотя это чревато неприятностями. Я вышел из «Союза Благоденствия» потому, что России нужны реформы, но не кровавым путем убийства всей царской семьи, к тому же диктатура по Пестелю мне показалась хуже самодержавия… Как мне кажется, собрав все слухи о вас, вы придерживаетесь тех же взглядов, что и я. Потому я подошёл с тем, чтобы узнать ваши нужды и чем-то помочь.

— Премного благодарен, князь, — я легко поклонился, чуть наклонив голову. — И хотел вас поблагодарить за вашу поддержку и помощь, Отто фон Меттерлинк оказался… весьма приятным собеседником.

Мы понимающе улыбнулись друг другу.

Горчаков, бледный от напряжения, уже ждал меня у выхода из бальной залы.

— Как ты мог появиться на этом приёме без Ольги, — проворчал он, отводя меня в сторону. — Это могут расценить как оскорбление твоей официальной невесты!

— А почему бы и нет? — пожал я плечами. — Мне все равно как воспримут этот поступок те великосветские сплетницы. Пойдем лучше, что-нибудь перекусим…

Горчаков что-то оживлённо рассказывал мне о последней дуэли в гусарском полку, но я почти не слушал. Внезапно он умолк и почтительно выпрямился. К нам приближался высокий, худощавый мужчина с умными, добрыми глазами и необычайно благородной осанкой.

— Погоди, — остановил я его. — Кто этот господин, что на нас с интересом смотрит?

— О, это князь Пётр Георгиевич Ольденбургский. Просвещеннейший ум, покровитель наук. Говорили, он интересовался твоим болеутоляющим… Не хочешь представиться?

— Хочу. Вдруг пригодится.

Худощавый мужчина подошёл к нам ближе. Явно хочет познакомиться.

— Ваша светлость, позвольте представить вам моего друга барона Юрия Вадбольского.

Я отвесил учтивый поклон.

— Барон, почтительнейше рекомендую, его светлость князь Пётр Георгиевич Ольденбургский.

Князь кивнул и жестом предложил отойти в сторону, подальше от общего гама.

— Барон, мне передали, вы занимаетесь весьма любопытными медицинскими опытами. Это правда, что ваше болеутоляющее зелье можно усовершенствовать?

Я ответил смиренно, объясняя разницу между своим порошком и эфирным наркозом Пирогова. Князь слушал внимательно.

— А почему медики шепчутся, что ваш препарат перспективнее?

— Он не лучше, — ответил я. — Проще в производстве, дешевле и с меньшими побочными эффектами.

Он коротко усмехнулся.

— Мне докладывали, что под надежной анестезией можно делать самые сложные операции. Войн, увы, меньше не становится. Что вам нужно? В рамках разумного?

— Качественные реактивы… хлороформ… Но главное — обученные врачи! — честно ответил я. — Наркозом и здорового человека убить нетрудно.

Он смотрел на меня с возрастающим уважением.

— Спасибо за откровенность, барон. Это куда ценнее придворных уверток. Ваши изыскания слишком важны. Буду рад видеть вас в моём комитете по здравоохранению.

Он кивнул и отошёл. Я видел, как Горчаков выдохнул с облегчением.

— Ну как? — спросил он, когда князь Ольденбургский достаточно отдалился от нас.

— Полезно, — ответил я задумчиво. — Нашёл себе нового покровителя. Умного. Всё, пойдём отсюда.

По залу пронёсся встревоженный шёпот. Я поднял взгляд и понял, моя надежда на то чтобы незаметно покинуть этот светский раут рухнула.

В дверях появилась Ольга Долгорукова. В ослепительном платье, она затмевала всех в зале, явно рассчитывала привлечь максимальное внимание. Рядом с ней, с каменным лицом, шёл Максим Долгоруков. Его взгляд метнулся по залу и почти мгновенно нашёл меня. В глазах читалось не просто неудовольствие, а холодная ярость.

Они направились прямиком ко мне. Толпа расступалась, как перед королевской процессией. Горчаков, явно не желая стать невольным свидетелем «семейной» сцены, скользнул за ближайшую колонну.

— Барон, — холодно кивнул Долгоруков, не удостоив меня даже формального поклона. Его дочь лишь едва заметно склонила голову, глядя куда-то мимо моего плеча. Сюзанна, стоявшая чуть поодаль, сделала едва заметный предостерегающий жест.

— Князь. Княжна, — ответил я с такой же ледяной вежливостью.

— Мне сообщили, — начал Долгоруков, понизив голос так, чтобы слышали только мы, — что вы соизволили прибыть на приём, организованный графом Орловым. С посторонней особой. Без своей невесты. Вы понимаете, какой это сигнал для всего света? Вы выставили мою дочь и весь наш род на всеобщее посмешище.

Так вот в чем дело? Я нарушил дурацкий, но незыблемый ритуал. Обручённый должен был появляться с невестой, демонстрируя «единство».

— Князь, — сказал я, глядя ему прямо в глаза, — это мой финансовый директор, госпожа Дроссельмейер, сопровождает меня по неотложным деловым вопросам. Что же до княжны Ольги, то я не был уведомлен о её желании посетить этот приём. Мои источники информации, увы, не столь всесильны, как ваши.

— Не оправдывайтесь! — прошипел сквозь зубы Долгоруков. — Вы обязаны были знать! Или вы намеренно демонстрируете пренебрежение?