— Да, он поэт. Ну а что? Разве поэт не может быть убийцей? — возмутился Речкин. — Вот сами подумайте!

— Думаю, Тимоша, — сказал я. — Но пока факты говорят обратное. Я нашёл труп Елены Сагады. Дверь открыта настежь. А ты, Тимофей Олегович, на месте преступления. И пытаешься убежать от правоохранителей, забился между гаражами.

— Выглядит… так. Но я думал, это её муж подставил меня! — перебил он. — Тем более, мы вчера с ней ругались. Так, что пух и перья летели — все соседи наверняка подтвердят.

— Уже подтвердили, — сказал я сухо. — Заверено.

— Вот! — оживился он. — Я же и говорю. Я, значит, пришёл домой.

— Домой? — уточнил я. — Это, вроде как, квартира супругов Сагада?

— Ну… я там живу, да, — кивнул он. — Мы в процессе раздела имущества были. Ну они, то есть… Зашёл, увидел её… хотел полицию вызвать, но не решился. Думал, а вдруг подумают на меня. Ещё вспомнил бабку из соседнего подъезда — она всё слышит, вечно подглядывает. Она вчера проскрипела, что вызовет участкового и скажет, будто я Ленку убиваю, медленно, с побоями и криками. Но это просто… так кажется через стенку.

Он поднял глаза, вздохнул.

— И тут заявляетесь вы, — сказал он. — Я просто испугался… на инстинктах побежал.

— Ну-ну, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Испугался. Пугливый ты мой… Расскажи нам лучше про конфликт супругов.

— Так я сам сильно не в курсе, — пожал плечами Тимофей. — Знаю, что у них какие-то проблемы… и дочь у них тоже.

— А у них есть дочь? — переспросил я. — Что-то мне никто об этом не сказал.

— Да, есть взрослая дочь. Она тоже живёт в Новознаменске.

— Замечательно, — кивнул я. — Как зовут дочь?

— Света. Светлана Корнеевна…

— Сагада, получается.

— Ну да, наверное, — подтвердил Тимофей. — Ну так что, вы меня отпустите?

— Отпустим, — сказал я. — Только пока причина смерти не ясна. Ты, скорее всего, её задушил… хотя следов удушения я не видел. Но это ещё нужно выяснить.

— Да не душил я её! Не убивал! — вскрикнул он, тряся закованными руками.

— Тише, тише, Тимофей Олегович. Экспертиза всё покажет. А пока посидишь в изоляторе.

Я кивнул Шульгину.

— Уведи его, Коля.

Тот уже привстал, но вдруг хлопнул себя по лбу и воскликнул:

— Макс, ну ты обурел совсем! Я вообще-то твой начальник. Сам его уводи.

— А, ну да… точно… — кивнул я, вспомнив, что чисто формально так оно и есть. — Уведу.

Благополучно упаковав задержанного в изолятор, я направился к Оксане.

— Привет, — сказал я, входя. — И тебя, значит, всё-таки на работу выдернули, да? В выходной день.

— Ну, мой мужчина работает, и я не прочь, — улыбнулась она. Подошла, чуть выгнулась, будто мурлыкнула, прижалась ко мне, обняла.

Мы уже почти поцеловались, когда дверь распахнулась. В проёме появилось ошарашенное лицо криминалиста Корюшкина.

— Ой, простите! — воскликнул он, отпрянул и захлопнул дверь.

— Твою барана за ногу! — рявкнула Кобра. — Тебя стучаться не учили⁈

— Тук-тук! — крикнул из-за двери Корюшкин. — Можно?

— Можно, если осторожно! — буркнула Кобра, садясь в своё начальственное кресло.

Корюшкин неуверенно зашел обратно.

— Что хотел? — спросила она, бросив на него тяжёлый взгляд.

— Ну, это… вот мы с места происшествия приехали, по трупу-то, по Сагаде Елене… — бормотал Корюшкин, переминаясь с ноги на ногу, будто оправдываясь. — Вот хотел доложиться.

— Ну, так докладывай, — сказала Оксана.

Корюшкин хитро покосился на меня, потом на Оксану, потом снова на меня.

— Ты что лыбишься? — нахмурилась Кобра. — Толстый, давай уже говори!

— Что это я толстый⁈ — возмутился он. — Я вообще-то бегаю каждый день. Вон, Макс меня приучил. Я же похудел! Ну, Макс, скажи же, я теперь не толстый? Да?

— Да не толстый ты, не толстый, — отмахнулась Оксана. — Это я так, по привычке. Не Стройным же тебя звать? Говори уже.

— Ну, как сказала судмедэксперт Скляр, — начал он, будто читал лекцию, — смерть наступила от отравления предположительно, предварительно, цианидами. Но вскрытие и биохимия дадут точный результат.

— Время смерти? — спросил я.

— Ну… где-то несколько часов назад.

— Дай угадаю… Опять же, вскрытие покажет точно, — проворчала Кобра. — А ты для чего туда ездил вообще? Ничего конкретного сказать не можешь.

— Ну, Оксана Геннадьевна, я же вообще-то не медик, я криминалист, — пробормотал Корюшкин.

— Да знаю я, кто ты, — усмехнулась она. — Что там ещё? Следы борьбы, чего-то необычного?

— Нет, ничего, — пожал он плечами. — Один бокал был с коньяком, она из него пила. Бутылка коньяка одна. Коньяк изъяли на экспертизу. Ну и бокал. Паук направит её химикам в область, проверят состав. Следов взлома на замке нет. Она сама впустила убийцу… или ключом открыли.

— Ладно, Ваня, спасибо, — сказала Оксана уже мягче. — Всё, иди работай.

Корюшкин, проходя к двери, задержался у зеркала, посмотрел на себя сбоку.

— Что ты там пялишься? — крикнула Кобра. — Да не толстый ты, не толстый! Чисто Ален Делон!

Корюшкин сконфуженно улыбнулся, втянул голову в плечи и поспешил убраться из кабинета.

Оксана покрутилась на кресле, потом вскочила, подошла ко мне.

— Блин, — сказала она, — такой поцелуй испортил…

Её руки обвили мою шею, я притянул её к себе, и мы уже почти поцеловались, как дверь снова распахнулась, и в кабинет ввалился Мордюков.

— А, извините, — на автомате шагнул назад Семён Алексеевич. — Я позже зайду.

Он уже почти прикрыл дверь, потом вдруг опомнился, рывком распахнул её и воскликнул:

— Твою дивизию! Вообще-то я начальник! Вы что тут устроили? Вертеп!

— Рабочие моменты согласовываем, — спокойно ответил я.

Семён Алексеевич ухмыльнулся. Мы с Оксаной уже успели отодвинуться друг от друга на деловое расстояние.

— Согласовывают они, как же! — пробурчал он. — Лобызаются среди рабочего дня!

— Да вы что, Семён Алексеевич, не было такого, — покачал я головой. — И к тому же сегодня выходной.

— Я своими глазами видел! — возмутился он. — А ты, Оксана Геннадьевна… чему молодежь учишь?..

— Семён Алексеевич, да вы что, — выдохнула Кобра. — Вы про что вообще?

— В смысле, про что? — нахмурился он. — Ну вы это… сейчас того… разве нет? Я же видел.

— Да нет, — сказали мы почти хором, честными глазами глядя ему в лицо.

— Вы как себя чувствуете, Семён Алексеевич? — заботливо спросила Оксана.

Он вздохнул, потрогал лоб, всё-таки заходя в кабинет:

— Да что-то давление с утра шалит… Вот и мерещится всякое.

— А что вам померещилось-то? — спросил я.

— Да ерунда, — махнул он рукой. — Хотя… вы бы, признаться, были бы неплохой, э-э… смотрелись… — он оборвал мысль на полуслове. — Ладно, не заморачивайтесь. Показалось и показалось.

— Ну и ладно, — улыбнулась Оксана. — Выпейте что-нибудь от давления. Идите домой, отдыхайте. Мы справимся. Сегодня, как-никак, выходной день. Что вы приехали-то?

— Да какой там выходной, — буркнул он. — У меня годовой отчёт горит. ИЦ никак растележиться не могут, карточки все подбить надо, следствие форму № 1 не выставляет вовремя… Всё надо контролировать. Самому, етишкин пень.

— Всю работу не переделать, Семён Алексеевич, — сказал я. — Сами знаете, это как горизонт — понятие недостижимое. Езжайте домой, отдыхайте.

— А и правда, — хмыкнул он. — Идёт всё в корень. Здоровье дороже.

Он развернулся, пошёл было к двери, но у самого выхода снова остановился.

— О! Я что приходил-то. Совсем вы меня задурили! — он обернулся, прищурился, опять вспомнил другое, перескочив на новую мысль. — Слушайте, а может, ни хрена мне это не показалось, а? Дурите меня!

Мы молчали, только хитро улыбались.

— Ай, ладно, ваше дело, — махнул рукой Семён Алексеевич, но уходить передумал.

Вернулся, плюхнулся на диван и сказал:

— Там это… задержали Речкина Тимофея Олеговича. Адвокат его приходил.