Мы пошли дальше, разбили стекло в передней пассажирской двери у машины Кожевникова. Разблокировали замок, заглянули внутрь — пусто.

— Пошли, осмотрим прорубь, — сказал я.

От машин направились к озеру. Прорубь уже затянуло тонкой коркой льда и слегка припорошило свежим снегом. Но там, где начинался гладкий лёд, ветер выдул поверхность до блеска, и очертания прямоугольной проруби читались отчётливо, ровно, как по линейке. Прямоугольник, будто чья-то могила.

Я присел, провёл рукой по льду. Никаких следов крови, ничего, кроме наледи. Да если и были следы, снег всё прикрыл, припечатал. Слишком поздно мы пришли.

— Тут всё, как в морге, — пробормотал Речкин. — Тишь да благодать…

— Не нравится мне это место, — сказал я. — Странное оно.

Чуть поодаль, ближе к берегу, я заметил сугроб. Из него торчала палка, а к ней был привязан чёрный полиэтиленовый пакет. На ветру он трепетал, как флаг.

— Это что за хрень? — спросил я больше сам себя, чем спутников.

Те пожали плечами, вид у обоих был недоумевающий. Ничего похожего вчера, когда я ходил сюда с Нинель, тут не было.

Мы подошли ближе. Внутри пакета оказался свёрток, туго перевязанный скотчем. Я достал нож, разрезал ленту и аккуратно развернул полиэтилен. Внутри оказался смартфон. Экран разбит, но корпус цел.

— Ох, бляха-муха, — выдохнул Антон. — Опять телефон!

— Чей? — спросил я.

— Это Кожевникова, — сказал Речкин, — он же нас вчера фоткал, помнишь, говорил, что камера у него топовая? Я запомнил аппаратец.

— На хрена он их тут раскидывает? — хмыкнул Антон. — Что показать хочет?

— Что-то хочет, — кивнул я, — только вот, что именно?

Мы переглянулись. Ветер налетал порывами, швырял в лица ледяную крупу. Я попытался рассуждать вслух:

— Так… первый телефон мы нашли у трупа. Этот — здесь. Значит…

— Значит, и тут кто-то сдох, — вставил Антон.

— Верно, — сказал я. — Если он повторяет схему, труп где-то рядом.

— Где? — оглянулся Антон. — Снегу по колено. Вон тут, что ли, валяется?

Он пнул ногой сугроб, показательно. Снег разлетелся белым пухом.

— Ни хрена тут нет.

— Тащите лопату, — сказал я. — Проверим.

— Да брось ты, Макс, — отмахнулся Антон. — Чё за гон? Думаешь, кто-то в сугробе лежит? Тут снег хоть и глубокий, но не настолько, чтобы мужика спрятать.

— Я думаю, — сказал я, беря в руки палку с обледеневшим концом, — что он не в снегу.

Палка была промёрзшая, один её край в наледи, другой чистый, как будто недавно держали в руках. Я поднял взгляд и заметил, что Антон и Речкин уставились на меня.

— Макс, — сказал тихо Речкин, — а чего у тебя на палке?

Я опустил взгляд. На чистом конце, между обледенелыми прожилками, темнело пятно. Коричневатое, густое и застывшее.

— Кровь, — сказал я. — И вот еще на другом конце… Волоски. Волокна, как с тех варежек.

— Что это? — присмотрелся Речкин и потянулся, чтобы взять у меня палку из рук, а потом ещё повертел перед глазами.

— Волокна, похожие на собачью шерсть, — я глянул на Антона пристально и испытующе. Вахтовик поёжился и нахмурился. — Ничего не хочешь пояснить, Антоша?

— Ты что, Максим, — пробурчал он, — ты на что намекаешь? Что я эту палку сюда воткнул, телефон подвесил? Ха! С дубу рухнул? На фига бы мне уперлось?

— Я ни на что не намекаю, — ответил я. — Просто констатирую факты. Где твои варежки, Антоша? Покажи-ка мне их.

— Да пожалуйста, на, смотри! — воскликнул он, сунул руки в карманы, хотел вытащить, но застыл. — Стоп…

Он похлопал по карманам, проверил ещё раз, потом в куртке, в штанах. Щупал себя по груди, будто надеялся, что варежки вырастут из воздуха.

— Бляха-муха, — выдохнул вахтовик. — Нету варежек. Сп****ли.

— Или сам выбросил, — зло сказал Речкин.

— Э! Чё, обурел, что ли? — рыкнул Антон. — С хрена ли я их выбросил? Знаешь, какие они тёплые?

— Чтобы скрыть следы, — спокойно заметил Речкин.

Тимофей смотрел на него, сжав губы. Вахтовик завёлся, лицо его покраснело.

— Ни хрена я не выкидывал! Мужики, зуб даю! — он добавил пару крепких словечек, чтобы мы точно поверили. — Сперли у меня их, сто пудов!

— Ладно, — сказал я. — Разберёмся потом. А сейчас несите лопаты, лом или топор. Что найдёте, что-нибудь острое.

Я уже ногой разгребал снег на льду. Под подошвой что-то блеснуло — светлое, неровное. Я присел, пригляделся. Подо льдом, как я и ожидал, что-то виднелось.

— Что ты там ищешь? — настороженно спросил Антон.

— Эта палка неспроста воткнута, — ответил я. — И телефон висел не просто так. Это метка. Здесь кто-то есть.

Я наклонился и кивнул вниз, где у меня под ногами, сквозь толщу льда, уже вырисовывалось человеческое тело.

— Ох, бляха… — выдохнул вахтовик. — Это… Это ж, наверное, тот загорелый. Хозяин хором.

— Скорее всего, он, — хрипло сказал Речкин, присев на колени и разгребая снег руками. — Нашёлся-таки, чертяка. А я уж, грешным делом, думал, что это его рук дело, вся эта катавасия. А оно вон как получилось.

Мы принесли топор, лом, ещё одну лопату. Работали долго, ведь лед был толстый, а инструмент не особо приспособлен для таких работ. Руки затекали, пальцы сводило от холода. Казалось, это был бесконечный сизифов труд. Только через почти полные два часа лёд поддался, мы пробили в нем дыру такого размера, чтобы можно было вытащить тело. Нам удалось зацепить труп и вытащить его на поверхность. Это действительно оказался Артём Ланской. Синий, мерзлый и скукоженный. Вода и температура за короткое время изменили нашего знакомца почти до неузнаваемости.

Я, пытаясь отдышаться, не стал терять времени и присел, приглядываясь. Затылок Ланского был пробит чем-то тяжёлым, кость под пальцами в месте удара проминалась, словно бумага. Мы стояли над ним молча, каждый думал о своем.

— Тело нужно укрыть, чтобы зверьё не растащило, — сказал я. — Или…

— Ну не тащить же его в дом, — нахмурился Речкин, на ходу поняв, о чём я думаю.

— А давайте в баню, — предложил вахтовик. — Она остыла, там полок широкий, и дверь можно запереть. И того, очкарика, тоже туда отнесём. Чё он там у нас в доме лежит, задушенный, баб пугает? Они там уже все в припадке без нас, вот точно говорю.

Так и сделали. Перенесли тела в баню, положили на полок, прикрыли брезентом, заперли на засов.

Нинель, услышав от нас скорбные вести, приуныла. Сначала у неё была истерика — визг, рыдания и дрожь. Потом смирилась. Когда мы подняли тело Артёма, она тихо сидела в зале напротив камина. Рыдала без слёз, просто шептала его имя, будто молилась.

Журналистка налила ей бокал вина. Нинель выпила одним махом, как воду, и потребовала ещё.

Я собрал всех в зале, велел слушать внимательно. Ещё раз проинструктировал: по одному не ходить ни в коем случае. Пока мы ходили по территории и боролись со льдом, пролетел весь день, приближался вечер. Ветер так и не проходил, снег снова пошёл косыми полосами.

Все только что поужинали, но настроения ни у кого не было. Каждый был погружен в свои мысли.

— Ну должен же кто-то приехать, должны же нас искать, — бубнила Плотникова, нервно перебирая пальцами край скатерти.

— Да кому мы нужны, Ирка, — сказал её муж, откупоривая очередную бутылку пива. — Мы же всем сказали, что уехали на все выходные. Сами, блин, виноваты.

— Так хватятся же, — не унималась она. — Родня, соседи, коллеги…

— Ну, может, кого-то тут и хватятся, — протянул Антон. — А вот мы-то кому нужны? Нет Плотниковых — и хрен с ними, — он глотнул пива прямо из горлышка, смачно икнул и довольно крякнул.

Ирина поморщилась, будто тот факт, что он способен теперь получать удовольствие от бутылки пива, поднимал в ней какое-то плохо контролируемое отвращение. Мария, вооружившись отвёрткой, которую где-то нашла, села рядом со мной, прижалась мягко плечом.

— А я всё думаю, — проговорила она, — кто же этот убийца? Кто он? Что мы ему сделали? Почему он так с нами?